IV

Противник вел перестрелку с батареями Кротова. Кротова окрестили заклепщиком: метким огнем он заклепывал орудия противника. Кротов был начальником кондрашёвской артиллерии. Сегодня, искусно передвигая орудия, вводил в заблуждение белых. Снарядов не хватало, и Кротов бил только по верным целям. В станице кое-где горели дома. Сероватый дым, пригнанный ветром до Кубани, клубился с того берега предрассветным утренним туманом. Мосты через Кубань — один железнодорожный, второй гужевой — были укреплены.

Внимательно шаря биноклем, Рой определил плотные проволочные заграждения, опускавшиеся крыльями в воду, и значительное оживление у мостов.

— Основной удар надо делать по мостам, — сказал Рой, опуская бинокль. — Через реку трудно. Кубань тут здорово крутится. А на бродах кадеты нагнездили пулеметов. Дурная курятина, товарищ Кочубей.

Кочубей выискивал места, уязвимые для прорыва. Чтобы было видней, он стал на седло, и ветер трепал его яркий башлык. Спрыгнув с седла, Кочубей враскачку подошел к начальнику штаба.

— Почитай еще раз приказ, начальник штаба.

Рой, пошарив в полевой сумке, вынул приказ, прочел:

— Стой. Всего ты б мне и не читал, — скривился Кочубей, — читай главное.

Рой откашлялся.

Кочубей передернулся, на лице забегали мускулы, нахмурился, потом улыбнулся, взял бумажку и, далеко отставив от себя и ткнув пальцем, важно спросил:

— Где тут написано «Ваня»?

— Вот, — указал Рой.

— А «Митрий»?

— Вот.

— Добре. Начальник штаба, Невинку треба взять, — твердо сказал Кочубей. — Хлопцам вели потуже очкуры подтянуть да шашки погострить о голыши.

Когда Рой повернулся, Кочубей остановил его и медленно, будто высказывая только сейчас пришедшее решение, приказал:

— Людей и коней накормить. Як потемнеет, спустить отряд вот туда, — он указал на мельницу Баранова и шерстомойку.

Далекая, вытянутая по Кубани левада была пустынна. Двухэтажный дом мельника можно было определить только по рыжему пятну крыши: видно, окружили дом немалые поля и акации.

Левада находилась под действием прямого огня противника. Кочубей понимал сложность задачи.

— Як ты кумекаешь, начальник штаба?

Рой, передернув плечами, поднял бинокль. Несколько минут длилось молчание. Наметанный глаз есаула вновь обследовал опасные подходные пути и удобные для конницы места сосредоточения. Мелкая лощинка, пожалуй, поможет провести спешенные сотни. Он опустил бинокль и утвердил решение Кочубея:

— Рискнем. По мостам ударить только с левады. А для пехоты пробег большой. Только нужно незаметно.

— То твое дело. Стремена подвязать, на копыта-тряпки. Хлопцев предупреди: за цигарки и разговоры — плетюганов… — Внезапно оборвав речь, схватил Роя за руку: — Глянь, глянь, як Кондрашев подтягивает брюхолазов!

— Тактически правильное решение задачи, — похвалил Рой, оценивая местность, — принцип внезапности. Туманы тут бывают по утрам. Неожиданная атака. Когда мало снарядов — это, пожалуй, единственный выход.

Кочубей не скрывал восхищения:

— Вот тебе и пехота! Як ужи!

Незаметно для противника, почти не отрываясь от земли, переползали открытые места пехотинцы. Пехота накапливалась к небольшому хутору Рождественскому. Бесшумно ползли разношерстные бойцы второй партизанской дивизии Кондрашева, Дербентского и Выселковского полков: ползли казаки, не сумевшие еще добыть себе коней, — завтрашние бесстрашные кавалеристы; ползли иногородние: бондари, плотники, сапожники, овчинники; ползли старые солдаты в обмотках и выцветших гимнастерках, с винтовками, пронесенными через фронты, и невинномысская мастеровщина из депо и железнодорожных мастерских; лезли шахтеры хумаринских копей и рядом с ними рудокопы серебро-свинцового рудника, вон из-под того Эльбруса, сейчас только чуть угадываемого за дымами пожарищ и пылью, поднятой ветром с широкого Недреманного плоскогорья.

Кочубей долго наблюдал за этим гибким человеческим потоком. Потом тихо распорядился:

— Иди, начальник штаба, да кликни ко мне Володьку. Он опустился на землю, а поодаль, не спуская с него глаз, на корточках сидели его верные телохранители — черкесы.

Впереди всех Ахмет Муртузуев. Косые лучи заходящего солнца играли его золотым оружием. Не уважают адыгейцы чеканной оправы. Белой слоновой костью испокон веков украшали мастера племени Адыге клинки, кинжалы и пояса своих джигитов. Но пришел отец Ахмета, потомок известных абреков, в Адыгею как переселенец отсюда, из предгорной Черкесии, где любят чеканку золотую и серебряную с чернью. Принес свои вкусы и обычаи в адыгейский аул. Поэтому веселится солнце, перебирая лучами своими золотую орнаментовку.

Тихо пели черкесы, в такт покачиваясь гибкими телами. Подпевал им и начальник их — знаменитый джигит Иван Кочубей.

Прибежал вызванный Кочубеем Володька — любимец Кочубея, воспитанный отрядом мальчишка, неизвестного роду и племени, партизанский сын, как звали его в отряде.

— Я тут, батько, — вытянулся Володька. Быстрые, угольные глаза его были лукавы.

— Гони в штаб к Кондрашеву и передай ему…

— Пакет? — быстро и обрадованно перебил Володька, большой любитель скакать сломя голову с важными донесениями.

— Во дурень! Шо я, чернильная душа, чи шо? — шутливо шлепнув его плетью, сказал Кочубей. — Надо передать ему три слова… — Кочубей подумал, выискивая наиболее веские и убедительные слова. Володька ожидал, наклонив корпус вперед. — Передай Кондрашеву: Невинна завтра будет наша!.. Во! — приказал Кочубей.

Володька рванулся вперед, но потом остановился, повернулся к Кочубею, сморщил лоб, развел руками.

— Чего ж ты, пень? — озлился Кочубей.

— Невинна завтра будет наша, — повторил вслух и будто недоумевая Володька. — Выходит, четыре слова, а сказали — три слова передать.

— Тю тебе, во грец! — воскликнул пораженный Кочубей. — Ишь, який грамотюка. Передай так: Невинка будет наша! Да останься у Кондраша для связи.

И когда в низкорослом дубняке исчез гонец, Кочубей, упершись в бока кулаками, покачал головой:

— Ученый шпингалет! Уже батьку учит. Давно в Батайске с буфера сняли?.. А верно!.. Не только завтра будет нашей Невинка… Завсегда, навек!..