XIII
В полдень следующего дня конский топот резко оборвался у главного подъезда отеля «Бристоль» в городе Пятигорске. С коней спрыгнули всадники. Восхищенный шепот пополз по бульвару. Сгрудилась любопытная толпа. Как же — с Курсавки, с фронта прибыл известный Кочубей.
— Вот это и есть он?! Тю, какой маленький!
— Маленький, да колючий. Не человек, а шило.
В «Бристоле» заседал ЦИК Северокавказской республики.
Кочубей, бросив поводья коноводу, вприпрыжку пошел к подъезду. За ним шли Кандыбин и Ахмет.
В дверях столкнулся с председателем ЦИКа Рубиным.
— Это ты главный будешь? — спросил Кочубей.
— Да я, — ответил Рубин, поглаживая бритую остроконечную голову.
Кочубей небрежно сунул ему руку и, взяв за локоть, отвел в сторону.
— А я — Ваня Кочубей. У меня до тебя есть дело. Мы с комиссаром надумали сгарбузовать пеший полк моего имени, во!..
— Ну и организуйте, а я при чем? — удивился Рубин, пытливым взором изучая Кочубея, известного ему до этого только понаслышке.
Кочубей подбоченился, язвительно скривил губы.
— Во! Правильно! Кабы я смог без твоей помощи это сделать, то на кой черт я бы сюда ехал?
Рубин, недоуменно пожав плечами, улыбнулся.
— Вы, может, ясней выскажетесь? Чем я вам могу быть полезен? — спросил он.
Кочубей, установив неподдельную искренность Рубина, снова взял его за локоть и, нагибаясь, вкрадчиво шепнул:
— Слышал я, шо ты буржуев намобилизовал окопы рыть?
— Да… Но какое это войско?
— Это моя забота, а не твоя, — произнес Кочубей, великодушно похлопывая Рубина по плечу. — Ты мне отпусти пятьсот або шестьсот человек. Только шоб были обуты и одягнуты. Понял?
Получив согласие и почувствовав доверие к этому человеку, Кочубей, подозвав Кандыбина, отвел Рубина в угол вестибюля, к широкому окну, наполовину заколоченному фанерой.
— Слухай, Рубин, да и ты, комиссар, — насупившись, сказал Кочубей. — Я одного не могу нияк понять. Якой судьбой Сорокин командует армией всей? Дать ему полк, во!
Рубин насторожился.
— Вы что знаете о главкоме? Кочубей грубо оборвал его:
— Сволочь он. Я с ним ще под Эйнемом поцарапался… за товарища Ленина.
— Как за Ленина? — живо переспросил Рубин.
— Сорокин говорил, шо Ленин не казак, шо он не умеет рубаться и верхи не может… — нервничая, рассказывал Кочубей. — А я ему на такие речи: «Брешешь ты! Я да ты як рубаемся, аж кости хрустят, а нияк кадетов только на Кубани не перерубаем, а товарищ Ленин по всей Расее им юшку с носу пустил».
Рубин и Кандыбин переглянулись. Рубина поразили искренность и непосредственность Кочубея, и он, ближе подойдя к нему, взял его за руку.
Кочубей вырвал раздраженно руку.
— Сорокин зря кинул Кубань, — выкрикнул он, — зря кинул Катеринодар, зря кинул Майкоп! Прятался от кадета, як червивый кобель в холодок, то в Петропавловку, то в Дундуковку, и зараз прячется. Кто зараз на фронте видел Сорокина? А шо он, сопливый рубака? Нет. Сорокин, может, и уважит кому, так только не Ване Кочубею…
Махнул рукой и направился к двери, не обращая внимания на Рубина, спешившего за ним; прыгнул на коня, оправил оружие.
— Сидай, комиссар, треба до фронта, — и, взвив жеребца на дыбы, потряс нагайкой. — А ты, кубанский председатель республики, помяни слово Вани Кочубея: принесет вам Сорока на хвосте лиха!
Томимый неукротимыми думками, скакал Кочубей. Отстали от него путники. Уже далеко от города, у Лермонтовского разъезда, догнал комбрига Кандыбин, и долго, до самых Минеральных Вод, говорили они по душам. Затягивалось голубое небо облаками, и острый пик Кинжал-горы стачивался на глазах. Покрывался туманом, будто бараньей шапкой, скалистый Бештау. Кони в предчувствии грозы тихо ржали и пугливо шарахались от безобидных кустов шиповника и орешника, шумевших и принимавших к ночи уродливые формы.
