Книга: Однажды в Париже
Назад: Глава третья, в которой лейтенант де Голль становится многообещающим поэтом
Дальше: Глава пятая, в которой лейтенант де Голль блистает в отеле Рамбуйе

Глава четвертая, в которой лейтенант де Голль продолжает поиски зловредного куплетиста, а находит нового друга

Поскольку отец Жозеф присоветовал посетить «Бургундский отель» и поискать дерзкого сочинителя на сцене, Анри послал своего старого слугу Бернара узнать, есть ли вечером представление, а если есть – какую пьесу дают. Логика в совете капуцина имелась – скрипуче-хриплый голос Анри мог слышать именно в театре.
Труппа «Бургундского отеля» под руководством мэтра Бельроза успешно ставила и фарсы Тюрлюпена, и трагикомедии Арди. Однако, когда господин Бельроз покусился на жанр трагедии, парижская публика решительно сказала «нет». Логически рассуждая, актеру с хрипловатым голосом самое место как раз в фарсе. Впрочем, комедианты как раз необязательно выступали именно в театре, чаще где-нибудь в людных местах – у моста Понт-Нёф, например. Конечно, сейчас только начало марта и даже днем на улице весьма сыро и промозгло. Так что шансов найти актера под крышей все же больше…
Бернар вернулся спустя пару часов и, подставляя по очереди бока к пылающему камину, доложил:
– Будут фарсы, ваша милость. И первой покажут «Лохань», старую добрую «Лохань», которая, почитай, лет сто всем театрам сборы делает!
– Отлично! – воскликнул Анри. – А теперь дай-ка мне поесть.
Он завел свое маленькое хозяйство не столько ради себя, сколько ради Бернара. Старик, служивший еще его отцу, имел слабый желудок, и заставлять его питаться в кабачках или брать невесть какие сомнительные лакомства у разносчиков было просто жестоко. Бернар, со своей стороны, очень желал услужить молодому хозяину, и если бы не это хозяйство, чувствовал бы себя дармоедом.
Он нашел местечки, где можно брать хорошее – не разведенное – вино, где за разумные деньги можно приобрести вкуснейший копченый свиной окорок, потом уговорился с одним крестьянином из Версаля, разводившим птицу, и теперь тот раз-два в неделю присылал то пару цыплят, то каплуна.
Вот и сейчас старый валет, с тихой гордостью выставил на стол блюдо с половинкой жареного цыпленка, другое – с куском пирога, известного в Париже как «гасконский киш»,и третье – с куском печеночного паштета, начиненного фисташками. Естественно, появилась и бутылка вина – недорогого, но приятного пенистого вина из Лиму.
– Оденьтесь попроще, ваша милость, – посоветовал Бернар. – Вот, я вам скромные подвязки приготовил, штаны без галуна. И кошелек с собой не берите.
– Хорошо, старина, – благодушно усмехнулся де Голль, – но пару су заплатить за вход ты мне позволишь взять?
– Ах, ваша милость, у этих комедиантов всякое случается! Сосед недавно рассказывал: пуговицы у него там срезали, а он и не заметил…

 

«Бургундский отель» лишь лет восемь назад обзавелся собственной труппой, которую тогда возглавил мэтр Вальран Лёконт. До того в театре выступали бродячие актеры, и всякий раз поход для ценителя искусства в это заведение был сущей лотереей: поди угадай, что тебе выпадет – отличный спектакль или убожество, достойное града из тухлых яиц.
Де Голль бывал в «Бургундском отеле» неоднократно. Не обзаведясь дурной привычкой многих своих приятелей по службе – пьянствовать и буянить в свободное от войны время, Анри постоянно искал тем не менее, чем бы заняться. Любовные приключения и охота, конечно, скрашивали однообразный военный быт, но молодому дворянину хотелось чего-то необычного. Любимое с детства чтение книг было трудноосуществимым, ибо раздобыть в походных условиях хоть что-то увлекательное, кроме Библии, не представлялось возможным. Но во время осады Ла-Рошели, на зимних квартирах в Беноне де Голль увидел выступление актерской труппы из Пуатье и… заболел театром! А уж когда попал в Париж и обнаружил, что в городе существуют аж три театра, то стал заядлым театралом, хотя и смотрел все подряд…

 

В нынешнее посещение «Бургундского отеля» Анри повезло по двум причинам: во-первых, фарсы оказались развеселыми, а во-вторых, Париж в последние годы все увереннее завоевывали итальянские комедианты, выступавшие в масках, и если загадочный сочинитель примкнул к ним, лицо его будет надежно спрятано. Остается только голос.
В зале «Бургундского отеля» уже вовсю готовились к представлению: спустили на канате большие люстры и зажигали свечи, мели пол на сцене и в партере, наводили порядок в ложах боковых галерей.
– Добрый вечер, господин де Голль! – весело раздалось откуда-то справа.
Повернув голову, Анри увидел невысокого молодого человека самой гасконской наружности – один нос с горбинкой служил лучше всякого подтверждающего документа.
– Добрый вечер, господин Ротру, – любезно ответил де Голль.
Он часто встречал этого человека в Пале-Кардиналь. Его преосвященство постоянно держал при себе несколько литераторов, платил даже им жалованье – еще одна, пока не разгаданная Анри причуда кардинала. Драматург Жан Ротру был одним из «облагодетельствованных».
– Хотите, проведу вас в ложу? – предложил Ротру. – Сегодня весь день репетировали мою «Прекрасную Альфреду». Это было ужасно! Кажется, я не доживу до премьеры… Может быть, «Лохань» вернет меня к жизни? Кажется, раз десять ее видел, а смеюсь, как мальчишка!
– Близко ли к сцене ваша ложа? – заинтересованно спросил Анри. Идея показалась удачной: пусть он и не разглядит в подробностях лиц, зато голос уж точно дойдет до его ушей в первозданном виде, без помех!
– Да чуть ли над сценой нависает. Пойдемте, сейчас начнет собираться публика. Вы же знаете: в партере вечная давка, всякий норовит ткнуть тебя локтем в печенку. И воровство! Нарочно учат детишек, чтобы они ползали между ногами у кавалеров и срезали кружева со штанов. Ловить бесполезно!
– Охотно принимаю приглашение, – немного поспешно ответил де Голль. Он прекрасно изучил нравы «Бургундского отеля» за последние полгода посещений театра.
– Между прочим, – заговорщицки понизив голос, заговорил Ротру, едва они расположились в ложе, – мэтр Бельроз отказался в этом сезоне ставить «Лохань»! Так что сегодня будем смотреть, можно сказать, кота в мешке.
– Как же так?! – почти искренне посетовал Анри. Он отчаянно пытался устроиться в неудобном кресле с прямой деревянной спинкой. И какой дурак придумал, что кресло удобнее стула? Разве что подлокотниками? Но стул хотя бы легче, и его можно двигать, как вздумается, или вовсе оседлать. – Кого же мы в таком случае увидим на сцене?
– Не волнуйтесь, господин де Голль, – Ротру сноровисто извлек из неприметного сундучка в углу ложи две ковровые подушки, одну протянул лейтенанту, другую уложил на сиденье своего кресла. – Мэтр Бельроз великодушно разрешил показать «Лохань» труппе господина Дюфрена. Это весьма талантливый, хотя и еще очень молодой актер и антрепренер из Аржантана. Его светлость герцог Эпернон, большой поклонник театрального искусства, предоставил Дюфрену такую возможность и свое покровительство. И представьте, это юное дарование уже умудрилось завлечь в труппу Жозефа Бежара!
– Ну, надо же, какой пронырливый! – поддакнул Анри, устраиваясь с комфортом на подушке и понятия не имевший, кто такой этот Бежар. В общем-то, выходило, что он пришел сюда зря, в смысле, что вряд ли куплетист состоит в труппе господина Дюфрена. «Ладно, хотя бы повеселюсь!» – подбодрил себя де Голль и благодушно продолжил слушать болтовню драматурга.
Вскоре партер заполнился гудящей и бормочущей публикой. Кто-то громко обсуждал достоинства театра, где-то извинялись за отдавленные ноги, в дальнем углу уже кого-то били, а несчастный орал «это не я!»; в ложах рассаживались театральные дамы в масках и откровенных декольте, целомудренно прикрываемых веерами, но скамейки на сцене, перед самым раздвижным занавесом, все еще оставались пусты.
– Черт бы побрал того, – ворчал Ротру, – кто выдумал это светское правило: приходить, когда спектакль уже начался! Я бы самолично казнил мерзавца на Гревской площади!
– Того, кто выдумал, что аристократам следует сидеть прямо на сцене, тоже бы не мешало отправить на эту площадь, – добавил Анри. – Если бы они хоть молчали!..
– Увы! Без этих господ никак нельзя. Они делают пьесе имя! – тоскливо вздохнул драматург.
– Тем, что перебивают актеров и хватают за руки актрис? – возмутился де Голль. – Или тем, что сбивают сапогами сальные свечи на рампе?.. Помяните мое слово, господин Ротру, они когда-нибудь театр подожгут!
– Неизбежное зло, месье… Бог им судья… – покачал головой драматург и тут же самодовольно прищелкнул пальцами. – Зато при дворе все знают наш репертуар!
Суета в партере продолжалась еще некоторое время. Наконец за сценой ударил дежурный колокол. Занавес рывками пополз в разные стороны, покачнулся подвешенный над сценой посередке королевский герб – огромный и довольно скверно намалеванный, так что ангелы-щитодержатели ухмылялись на манер легкомысленных девиц, а гербовый щит Франции с золотыми лилиями отчего-то казался меньше красного щита Наварры.
Всю середину сцены занимала главная героиня фарса – огромная лохань для стирки белья. Прочие декорации отсутствовали, да они и не нужны были, поскольку все действие пьесы крутилось исключительно вокруг лохани. Вышли и поклонились публике исполнители: уже упомянутый Ротру Бежар – молодой человек, скуластый, горбоносый и светлоглазый, как большинство нормандцев, его партнерша – женщина не первой свежести, но еще вполне привлекательная, и непонятно кто, в женском платье с толщинками и чепце.
Заиграли скрипачи, запела флейта, ей глуховато вторил рожок. Спектакль начался.
Публика знала фарс чуть ли не наизусть, и, когда жена с тещей приказали главному герою, мужу-подкаблучнику, дополнить список его домашних дел, зал несколько раз подряд дружно проорал:
– Запишите, Жакино!
После чего минуты две стоял бешеный хохот, так что актеры прервали спектакль, давая публике время угомониться.
– Эх, мне бы написать такое! – утирая веселые слезы, сказал Ротру. – Чтобы так же буянили… Вот, вот, сейчас!..
Зал замер в ожидании кульминации спектакля. Супруга Жакино должна была, доставая из лохани белье, свалиться туда и, выкарабкиваясь, застрять. Но застрять так, как у порядочной женщины не получилось бы – задрав к небу ноги в белых чулочках и вздернув повыше юбку, чтобы публика увидела огненно-красные подвязки.
Этот несложный трюк публика приветствовала свистом, топаньем и воем. Актер Бежар, игравший Жакино, стоял со списком длиной в целый туаз, ожидая, когда ему дадут возможность медленно, спотыкаясь, зачитать этот список, чтобы все убедились – пункта о вытаскивании жены из лохани там нет.
– Оставь ее там! – вдруг громко раздалось из партера. – Оставь ее, Жакино! Там ей самое место! Если оставишь, я про тебя песню напишу!
Обещание прозвучало весьма странное, и Анри высунулся из ложи, насколько мог, чтобы разглядеть самозваного поэта. А когда разглядел, чертыхнулся, спешно пробормотал извинение изумленному Ротру, вскочил на барьер ложи и спрыгнул вниз. Высота для опытного солдата была пустяковая. Лейтенант всего лишь сбил двух зрителей с ног, увернулся от выставленного кулака и стал протискиваться к сочинителю песен.
Это был не кто иной, как пропавший три недели назад из Пале-Кардиналь поэт-самоучка Адан Бийо.

 

Несколько месяцев он слыл главной парижской диковинкой. И в самом деле – немало странных и причудливых чудаков знал Париж, но столяр, который сам, без учителя, освоил письмо и чтение, чтобы записывать собственные стихи – причем очень хорошие стихи! – всех сильно удивил. Его стали наперебой зазывать в самые модные светские гостиные. Кардинал, которому немедленно донесли о самоучке, тоже приглашал к себе Бийо неоднократно и даже назначил ему денежное пособие. В результате бедный столяр, которого с комической почтительностью именовали теперь не иначе, как «мэтр Адан», очевидно, бог весть что себе вообразил. Капризная дама Фортуна и не таким простофилям голову кружила.
Но Париж – на то и Париж, чтобы блистать непостоянством. Очень скоро вошла в моду другая живая игрушка, а какая – Анри, занятый службой, не уследил. Ею вполне могло оказаться несчастное создание вроде «малышки Лаво» – карлицы, которую несколько лет назад прислала в подарок Анне Австрийской пожилая испанская инфанта Клара Эухения, по печальному стечению обстоятельств занимавшая пост штатгальтера Испанских Нидерландов. Девочку-карлицу внесли в клетке под большим покрывалом, словно попугая, и она повторяла все, что говорили собравшиеся вокруг дамы, пока кто-то не сорвал покрывало. Пока «малышка Лаво» была ребенком, она всех забавляла, но как только подросла – наскучила. И судьба ее оказалась незавидной: распухшее синее тельце утопленницы промозглым мартовским утром подобрал лодочник у моста Михаила Архангела.
Истории свойственно повторяться. Новое парижское увлечение быстро задвинуло поэта-самоучку в пыльный угол забвения – салоны закрыли перед ним свои двери, Бийо перестали приглашать на свадьбы и балы, лишь в Пале-Кардиналь для него по-прежнему держали стол и комнату. Такой удар по самолюбию не каждый выдержит. Естественно, «мэтр Адан» страшно обиделся. И исчез. Возможно, с тайной мыслью, мол, пусть они теперь за мной побегают!..

 

Анри, далекий от поэтических затей, встречая самоучку в Пале-Кардиналь, разве что кивал Бийо в ответ на его поклон: мало ли толчется в коридорах дворца всяких приживалок и просителей? Но если отец Жозеф, лучше знавший поэта, решил, что Бийо мог из мести написать гадкие куплеты, то капуцину виднее. Опять же, «мэтр Адан» имел деньги. Как всякий порядочный ремесленник, он не транжирил подарки знатных господ, а благоразумно собирал их для одному ему известной цели: может, книжку хотел издать, а может, свою столярную мастерскую расширить. Так что Бийо вполне мог нанять музыканта для сочинения мелодии и репетиций с мальчишками. Мог даже нанять охрану для музыканта. Хотя последнее предположение и показалось де Голлю странным: сама мысль о телохранителях, по его мнению, не могла прийти в голову поэту-самоучке.
Обдумывая все возможные причины соучастия Бийо в каверзе против его преосвященства, Анри продолжал изо всех сил продираться через переполненный партер к сочинителю. Однако тот быстро сообразил, что решительный молодой человек направляется именно по его душу, и предпочел ретироваться из зала. Правда, не один. К неудовольствию де Голля, рядом с «мэтром Аданом» ломился к выходу рослый детинушка, по-крестьянски одетый в домотканую рубаху без ворота, заправленную в холщовые штаны, затянутые широким кожаным поясом на шнурках. По холодному времени поверх рубахи парень надел овчинную безрукавку, а штаны заправил в вязаные шерстяные чулки.
Лейтенант, понимая, что сейчас эти двое исчезнут и тогда все его предположения останутся непроверенными, в отчаянии заорал, перекрывая поднявшийся в партере шум:
– Именем короля и кардинала, немедленно остановитесь, Бийо!
Но сочинитель поступил прямо противоположно окрику. Оказавшись позади последнего ряда скамей, бывший столяр что есть сил припустил по проходу к дверям, крестьянин уверенно топал деревянными башмаками по пятам. Анри понял, что проиграл, но тут входная дверь распахнулась, и в зал шагнул огромный человек, разодетый в пух и прах и с дорогущей, шитой золотом перевязью, на которой волочилась по полу шпага, больше похожая на двуручный меч. Бедный Бийо не успел затормозить, с размаху врезался головой в могучий живот господина и… отлетел от него как мяч для игры в тригон. Крестьянин споткнулся об упавшего сочинителя и тоже не удержался на ногах.
Де Голль, все-таки прорвавшийся к выходу, замер в нерешительности, глядя на стремительно багровеющее лицо великана. «Пропал мэтр», – с некоторым злорадством подумал Анри и даже прислонился к стене, решив понаблюдать за развитием событий, а в случае чего – вмешаться никогда не поздно.
Роскошный господин, ставший похожим на вареного омара, с необычайным проворством сцапал обоих своих обидчиков: Бийо – за шиворот, а парня так и вовсе за колтун волос на макушке.
– Мер-рзавцы! – зарокотал великан. – Вы испортили мне костюм и ответите за это немедленно!..
– Мы… я… извиняюсь!.. – просипел Бийо, слабо трепыхаясь и делая какие-то пассы руками. Видимо, пытался изобразить свое сожаление, но выходило плохо.
– Тысяча чертей, месье! – гигант пригляделся к сочинителю внимательнее. – Уж не вы ли в прошлом месяце на приеме у мадемуазель де Ланкло посмели публично зачитать оскорбительные стишки насчет храбрости королевских мушкетеров?! Я даже припоминаю ваше имя – мэтр Адан?!..
– Клянусь, это была глупая шутка, господин Портос!.. – вякнул Бийо. Он тут же прикусил язык, поняв, что сделал глупость, но было поздно.
«Ого! Так вот он каков! – Де Голль заинтересованно уставился на знаменитого силача и рубаку. Он слышал рассказы о подвигах маркиза де Порто, которого друзья-мушкетеры окрестили Портосом, еще во время осады Ла-Рошели, однако познакомиться им так и не удалось. – Бедняга Бийо, не сносить теперь ему головы!..»
– Ах ты, жалкий бумагомарака! – взревел мушкетер. Он наконец отпустил молча брыкавшегося крестьянского парня и обеими руками ухватил несчастного сочинителя за грудки. – Ну, я тебя сейчас…
К сожалению, привести угрозу в исполнение Портос не успел. Освобожденный детинушка вместо того, чтобы счастливо улизнуть, вдруг бросился вперед и изо всех сил ударил разъяренного мушкетера под колени. Не ожидавший столь подлого приема Портос потерял равновесие и, чтобы не грохнуться навзничь, вынужден был отпустить Бийо и опереться о стену. Но «мэтру Адану» хватило и этих нескольких секунд замешательства. С проворством, какому бы позавидовали и дворовые коты, бывший столяр метнулся к дверям и был таков. Через мгновение в ранние парижские сумерки сиганул и крестьянин.
Анри же потерял те самые драгоценные секунды, решая непростую задачу: помочь благородному Портосу или сразу бежать за Бийо. А когда все же выскочил на улицу, услышал лишь удаляющийся в конце квартала топот.
Возвращаться в театр уже не имело смысла – спектакль и так почти закончился. Проклиная себя за нерасторопность, де Голль все-таки отправился по следам беглецов, справедливо рассудив, что далеко они вряд ли удрали. Пережитое приключение несомненно потребует от них отдыха и восстановления сил, а самое лучшее место для этого – трактир. Желательно, конечно, не на людной улице.
«Скорее всего, они направились в Галльский квартал, – пришла в голову Анри здравая мысль. – Там полно дешевых забегаловок, в которых по вечерам толчется много народу и легко затеряться».
Не мешкая, он свернул на улицу Трех Сестер мимо церкви Сент-Эсташ, вышел на Северную улицу и по ней быстро добрался до рынка, что занимал всю северную часть Галльского квартала.
Здесь де Голль снова призадумался. Заглядывать во все подряд заведения – уйдет много времени, гораздо больше, чем потребуется двум беглым провинциалам, чтобы утолить голод и жажду и благополучно улизнуть в свою комнатушку где-нибудь на улице Горшечников или в квартале Бакалейщиков. Ищи их потом свищи хоть до второго пришествия! Требовалось срочно придумать некий план поисков, но, как назло, ничего путного в голову лейтенанта не приходило.
Помучившись и безрезультатно потолкавшись по рынку с четверть часа, заглядывая в окна и двери встречных кабаков, де Голль окончательно решил прекратить поиски и вознамерился было сам сесть в таверне поприличней и поужинать, но вовремя вспомнил, что по настоянию старого Бернара оставил кошелек дома, и в кармане у него сейчас всего-то несколько су.
В полном расстройстве Анри остановился перед дверью, над которой косо висела вывеска «У дядюшки Жиро». Пошарив по карманам, он с радостью извлек монетку в пол-экю, не замеченную ранее. О! На эти деньги можно было закатить добрую пирушку с друзьями, а уж плотно поужинать с бутылкой отменного бургундского сам бог велел!
Преисполнившись светлых чувств, де Голль толкнул тяжелую дубовую дверь и очутился в просторном, высоком помещении. Слева от входа располагалась стойка трактирщика, за которой сейчас стоял сам хозяин заведения – огромный носатый нормандец. Как его настоящее имя, не знал, пожалуй, никто, даже отец Жозеф. Но отчего-то к этому верзиле приклеилось добродушное прозвище «дядюшка Жиро». Хотя, если взглянуть на его физиономию, вряд ли у кого повернулся бы язык обратиться к нему таким образом. Шкафообразная фигура гармонично дополнялась длинными мускулистыми руками с ладонями, похожими на лопаты. Фигуру венчала круглая лысая голова с такой зверской физиономией, что ей позавидовал бы сам Однорукий Блез – гроза тулонских предместий, за которым вот уже два года безуспешно гонялся прево с помощниками.
Справа, напротив стойки, жарко горел огромный очаг, над которым на кованом железном вертеле жарился целый кабан. По всему залу стояли длинные столы для посетителей. Народу в трактире набралось изрядно. Одна компания – ремесленники с подмастерьями – уже успела нагрузиться вином и пивом и теперь рыскала глазами по сторонам явно в поисках приключений. В дальнем углу мрачно веселились какие-то темные личности. Весь стол у них был заставлен пивными кружками, а посередине стояло блюдо с горкой печеных бараньих ребер.
Посередине находился стол для почтенной и уважаемой публики, и за ним сейчас сидел молодой человек в плаще королевского мушкетера и с характерной внешностью гасконца. На другом конце стола уселись четверо небритых типов в дорожной одежде, при шпагах и пистолетах. Де Голль невольно задержал на них взгляд – странная компания, не похожи на служивых людей, хотя кто их знает: может, это чьи-то курьеры или даже le chasseure – вольные охотники, свирепые, без жалости и чести, выслеживающие за мзду беглых каторжников, должников или просто неугодных кому-то людей. Компания лихо расправлялась со здоровенным румяным гусем, обложенным печеными яблоками, репой и морковью, обильно запивая трапезу вином прямо из бутылок. Их уже скопилось на столе больше дюжины.
«Ох, не к добру господа надираются!» – отметил про себя Анри, присаживаясь за стол с другого конца. К нему тут же подскочила смазливая девчонка в чепчике, широкой юбке и кофте с глубоким вырезом.
– Месье желает поужинать?
– Д-да, пожалуй… – решился де Голль. – Неси-ка сюда кабаний бок, да позажаристей, печеной репы в сметане и бутылочку анжуйского красного!
Девчонка, блудливо стрельнув глазками, убежала, а Анри снова принялся исподволь разглядывать подозрительную компанию напротив.
Они наконец разделались с гусем и теперь нарочито медленно тянули вино – каждый из своей бутылки, а сами цепко оглядывали посетителей трактира.
Когда же один из четверки уперся взглядом в де Голля, лейтенанта как молнией поразило: «Никакие они не вольные охотники – самые настоящие ночные бриганды, налетчики!»
Бандит меж тем внимательно, не слишком скрываясь, изучил богатый наряд де Голля и нахально подмигнул. Анри демонстративно отвернулся, жалея, что не взял с собой шпаги, а только короткий кинжал под колетом. В этот момент вновь появилась смазливая служанка, быстро протерла столешницу перед лейтенантом собственным передником и выставила блюда с мясом и репой.
– А где вино? – удивился Анри.
– Анжуйское закончилось, месье, – бойко затараторила девчонка. – Вон те господа все выпили! – кивнула на разбойничью команду. – Хозяин послал Жака в погреб с корзиной. Жак сильный, принесет сразу пару дюжин… Выпейте пока пива?
– Пожалуй, я не стану смешивать напитки. Принеси-ка мне лучше глинтвейну.
– С лимоном, месье?
– Конечно!
Голод не тетка. Анри успел достаточно проголодаться, чтобы приступить к еде немедленно. Мясо оказалось отменным, а появившаяся спустя пару минут кружка с горячим глинтвейном и вовсе вернула лейтенанту хорошее настроение. Он так увлекся трапезой, что не заметил ни появления на столе бутылки с вином, ни изменения ситуации за столом – что хуже.
А события между тем развивались стремительно. Один из подвыпивших бандитов вдруг громко произнес в сторону мушкетера:
– Я понял, почему в трактире стоит такая вонь, господа! Эти скотоводы-гасконцы нигде не расстаются со своим любимым овечьим дерьмом…
И тут же получил в ответ бутылкой в лоб.
Оглушенный разбойник еще заваливался навзничь со скамьи, а его приятели уже были на ногах. Впрочем, как и гасконец. Лязгнули, вылетая из ножен, клинки. Взвизгнула какая-то девица, отчетливо ругнулся за стойкой трактирщик, в дальнем углу хором загоготали оборванцы.
У де Голля проснулся профессиональный интерес: кто кого? Не переставая смаковать сочное мясо и прихлебывать глинтвейн, он внимательно наблюдал за потасовкой. Мушкетер ему сразу понравился – своим бесстрашием и уверенностью. Он не стал делать картинные выпады и размахивать шпагой над головой. Вместо этого гасконец отступил ближе к стене, опустив клинок почти до пола, но при этом дага в его левой руке настороженно покачивалась, ловя движения противников, мелкими шажками приближавшихся с трех сторон.
Бриганды тоже не спешили атаковать, видимо оценив реакцию мушкетера. И все же, по мнению де Голля, схватка назревала нечестная. Он с трудом заставил себя продолжить трапезу, предварительно проверив, легко ли выходит из ножен кинжал.
На несколько тягучих мгновений в трактире повисла почти полная тишина – даже оборванцы заткнулись, вытянув шеи, чтобы лучше видеть происходящее. А затем в свете масляных ламп тускло блеснула взметнувшаяся сталь и начала свою жестокую пляску смерти.
Анри сразу стало ясно, что бандиты настроены весьма серьезно, в то время как гасконец, судя по всему, считал инцидент обычной bagarre due à l'alcool.
«Надо бы его предупредить?» – неуверенно подумал лейтенант, но потом все же решил сначала понаблюдать, чем дело кончится.
А бой разыгрывался нешуточный. Бандиты наседали и ощутимо теснили храброго гасконца. Вдобавок очень скоро стало ясно, что по крайней мере двое из них физически сильнее молодого мушкетера. Буквально спустя пару минут даже самые несведущие зрители поняли, что он с большим трудом парирует яростные удары противников. Вот с трудом отбил терс мордатого бандита справа, вот едва не попался на фланконад гибкого и поджарого, похожего на испанца, разбойника слева. Правда, третий, оказавшись к гасконцу лицом к лицу, явно трусил и вел себя неуверенно, излишне размахивая шпагой и делая бестолковые движения. Гасконец понял его слабость и почти не обращал теперь внимания на слабого противника. Может быть, потому и держался.
Анри еще колебался – вмешаться или нет – и тут заметил, что оглушенный мушкетером бандит очнулся и, встав на колени, невидимый за столом, целится в храбреца из пистоля. Не раздумывая, де Голль схватил со стола непочатую бутылку анжуйского и от души шарахнул ею подлеца по затылку. Бутылка разбилась, разбойник опять рухнул на пол, но успел нажать на курок. Выстрел снес одну из масляных ламп под потолком, и она упала точнехонько между двумя головорезами.
Мушкетер мгновенно воспользовался их секундным замешательством и великолепным кроазе обезоружил здоровяка. Его шпага с лязгом улетела в камин. «Испанец» спохватился и попытался достать храбреца правым квартом, но мушкетер провел неожиданный рипост, завершив его нижним квартом, и его шпага на ладонь вошла в грудь бандита.
«Испанец» выронил клинок и рухнул ничком под ноги своего трусливого подельника. У того наконец не выдержали нервы, и он, выкрикнув нечто нечленораздельное, стремглав бросился к выходу и исчез за дверями. Здоровяк, оставшись без оружия и в одиночестве, попытался сбежать, но мушкетер приставил ему острие шпаги к горлу и потребовал:
– Сдавайся, мерзавец!
Бандит рыскнул глазами по сторонам, наткнулся на мрачную физиономию трактирщика, потом на не менее грозную – де Голля, вставшего из-за стола и вооружившегося шпагой третьего, поверженного разбойника, – и поднял руки.
– Не убивайте меня, месье! Прошу прощения за недостойное поведение мое и моих друзей…
– Оружие на стол!
Здоровяк поспешно выложил из кармана небольшой пуффер, а из-за пояса – пару кинжалов.
– А теперь забирай своих дружков и убирайтесь! – Гасконец отступил на шаг и недвусмысленно повел клинком в сторону двери.
– Боюсь, месье д’Артаньян, что этому уже не придется ходить по грешной земле, – вмешался трактирщик, указывая на неподвижного «испанца», под которым медленно расплывалась темно-красная лужа.
– Тем лучше! – сверкнул хищной улыбкой мушкетер. – Позаботься о нем, Жиро. А этих, – ткнул в сторону возившихся под столом бандитов, – гони взашей!
Здоровяк тем временем с трудом выволок в проход напарника, ошалело вращающего налитыми кровью глазами. Ноги его не держали, поэтому здоровяку пришлось буквально тащить приятеля на себе к выходу под улюлюканье воспрявшей публики.
Мушкетер кинул в ножны шпагу и подошел к Анри:
– Я ваш должник, месье! Благодарю за помощь! Могу я узнать ваше имя?
– Лейтенант гвардейской роты его преосвященства Анри Гийом де Голль. – Гвардеец с удовольствием пожал протянутую руку.
– Шарль Ожье де Бац де Кастельмор, граф д’Артаньян, мушкетер гвардейской роты господина дез Эссара.
– Гасконец?
– До седьмого колена!
– А я родом из Фландрии… Приглашаю вас, месье, завершить ужин, прерванный столь нелюбезным способом.
– С удовольствием, месье!..
И оба молодых человека от души расхохотались.
Потом они уселись на том конце стола, где расположился де Голль. Смазливая служанка моментально выставила им еще пару бутылок анжуйского, заменила блюдо с остывшим мясом на новое, пышущее жаром. Появилось на столе и особое угощение – от хозяина, обрадованного удачным завершением драки без заметного для заведения ущерба. Дядюшка Жиро лично поставил перед отважными господами большую плошку с бланманже.
– Миндальное, с цукатами. Угощайтесь, месье!..
Анжуйское оказалось вполне приличным, так что молодые люди не ограничились двумя бутылками. Тем более де Голль не возражал, поскольку за все решил платить его новый знакомый.
– Какие пустяки, Анри, – заявил он после второй бутылки, выпитой за дружбу между мушкетерами и гвардейцами кардинала. – Между друзьями не должно быть никаких счетов! К тому же я желаю отблагодарить вас за помощь. Вы очень смелый человек, де Голль! Лезть в драку с одним кинжалом – это дорогого стоит.
– Ерунда, Шарль! – отмахнулся Анри. – Мне даже не пришлось обнажить клинок, вы все сделали сами. А бутылкой по голове – не самый честный прием…
– Против подлецов и разного сброда любые приемы хороши! Он же собирался стрелять в меня?.. А вы ему помешали.
– Эх, д’Артаньян, вот если бы также можно было разделываться со всеми недругами!
– Конечно, можно, де Голль!
– Э, нет! Вот, к примеру, какой-нибудь поэт сочинит на вас эпиграмму. Неужели вы станете его за это убивать?
– Я вызову его на дуэль! – Мушкетер, увлекшись, взмахнул кинжалом с наколотым на него куском мяса, и оно, сорвавшись, улетело на соседний стол, за которым продолжала веселиться компания оборванцев, и плюхнулось в тарелку с закуской. Но пьяные гуляки этого даже не заметили.
– А если он не дворянин? – усмехнулся Анри.
– Тогда… поймаю и поколочу!
– Отлично! Вот только поймать его весьма затруднительно…
– Кого же вы имеете в виду, де Голль?
– Да есть тут один… самородок, возомнивший себе, что он гений! «Мэтром Аданом» его в салонах называют.
– Бийо?! – неожиданно рассвирепел гасконец, воткнув пустой кинжал в стол. – Да ведь этот прощелыга только и делает, что сочиняет мерзкие стишки, оскорбляя благородных людей!
– Он и вас умудрился задеть? – удивился де Голль.
– Этот Бийо пару недель назад имел наглость продекламировать в гостиной мадемуазель Ланкло отвратительный пасквиль о господине дез Эссаре и его мушкетерах!
– И что же вы с ним собираетесь сделать?
– Я заставлю мерзавца съесть свое сочинение, а потом… выбью ему зубы, чтобы забыл дорогу в приличные места!
Друзья выпили еще по стаканчику – за скорейшую поимку распоясавшегося стихоплета.
– Вообще-то, Бийо – лишь один из зловредных сочинителей, – продолжил тему Анри, принимаясь за бланманже. – Есть среди них гораздо опаснее!
– Бросьте, де Голль! – перебил д’Артаньян и снова приступил к мясу. – Это же словоблуды – какая от них может исходить опасность?
– О, вы даже не представляете, граф! Дело в том, на кого направлено сочинение. Если на нас с вами или даже на, допустим, принца Орлеанского – еще полбеды. Неприятно – да, но и только! А вот если, не приведи господь, на их величества или его святейшество Урбана Восьмого… да хотя бы на его высокопреосвященство! Это уже самый настоящий бунт и крамола.
– Так ведь никто не пишет… Хотя нет! Погодите-ка… Точно! Слышал третьего дня – распевали какие-то мальчишки, прямо на базарной площади… Что-то там «ла-ла… почтенный кардинал опять отцом малютке стал. Ла-ла-ла-ла…. и в чем тут тайна…»
– Ну вот, и вы, д’Артаньян… приобщились к этой пакости! – осуждающе покачал головой Анри. – А представьте, каково выслушивать сие его преосвященству?
– Неприятно… – нахмурился гасконец. – Надо бы автора изловить и наказать примерно!
– Чем я и занимаюсь. По личной просьбе кардинала, разумеется.
– Ах, вот для чего вам Бийо!
– Да нет, думаю, Бийо – просто неблагодарная скотина. Сочинял, конечно, не он… А вот украсть любимого кота его преосвященства из желания отомстить – вполне!
– Как, еще и кот?!
– Именно! Очень редкой породы, из самой Московии привезен его сиятельством бароном де Курмененом в прошлом году. И представьте, Шарль, буквально вчера средь бела дня какие-то негодяи устроили в Пале-Кардиналь переполох, запустив в сад свору бездомных собак. Как раз в то время, когда там выгуливали кошек его преосвященства!
– М-да! – не сдержавшись, хохотнул д’Артаньян, разлил остатки вина по стаканам. – Давайте выпьем, де Голль, за здоровье кардинала. А с кошками ничего не случится – у них, в отличие от нас, по девять жизней!
– Вам смешно. А ведь придется теперь еще и кота искать, – вздохнул Анри, но тост принял и выпил с удовольствием.
– Постойте-ка, – щелкнул вдруг пальцами гасконец, – говорите, вчера это случилось?..
– За час до полудня, – кивнул де Голль удивленно. – Вам что-то известно, д’Артаньян?
– Не совсем… Понимаете, Анри. Вчера, примерно в то время, я шел по делам по Зеленой улице. Ну, с той стороны еще забор тянется вдоль театральной стройки. Иду я и вижу, что у забора околачивается некий господин – то ли ждет кого-то, то ли просто прогуливается. Вид у него, правда, был какой-то помятый… несвежий, что ли? Да, наверное, из-за вида я и обратил на него внимание. Так вот, едва я миновал этого прогульщика, слышу за спиной – кто-то чертыхается, кряхтит. Потом словно упало на мостовую что-то тяжелое! Тут я не выдержал и обернулся…
– Что же вы увидели, Шарль?!
– Я увидел уже двоих. Два человека, прогульщик и некто второй, которого я видел только со спины, быстро, почти бегом удалялись по улице в сторону ворот Сент-Оноре! При этом на спине второго болтался то ли мешок, то ли дорожная сума, и оттуда до меня донеслось явственное мяуканье рассерженного животного!
Гасконец замолчал и уставился на замершего напротив де Голля. Гвардеец с минуту молчал, ошеломленный рассказом, потом хрипло произнес:
– Кажется, вы, д’Артаньян, стали единственным свидетелем похищения любимого кота его преосвященства.
– Да, но я не видел лица похитителя!
– Зато вы прекрасно разглядели его сообщника и сможете его узнать.
– Смогу… Да кто ж его найдет?
– Вы и найдете, Шарль! Именно вы!..
– И не подумаю! – На лице д’Артаньяна появилось упрямое выражение. – Почему я должен помогать кардиналу разыскивать его кота?! Его преосвященство, я знаю, лично был против того, чтобы меня зачислили в мушкетеры. И если бы не настойчивость господина де Тревиля, не видать бы мне плаща и шпаги!
– Дело даже не в кардинале, – попытался урезонить его де Голль. – Ваша помощь нужна мне, Шарль!
– Нет, Анри! Что угодно, только не это. Не обижайтесь.
Они распрощались довольно холодно, но все же в глубине души де Голль был уверен, что, поговори он с д’Артаньяном при других обстоятельствах, мушкетер непременно согласился бы ему помочь.
Назад: Глава третья, в которой лейтенант де Голль становится многообещающим поэтом
Дальше: Глава пятая, в которой лейтенант де Голль блистает в отеле Рамбуйе