Алексей Макеев
Спорим, что ты умрешь?
Будущее не наступит, пока я о нем не позабочусь.Г. Гаррисон
25 января, вторник.
Город задыхался в клешнях смога. Безветрие чудовищное. Третью неделю погода глумилась над людьми. Солнце безуспешно пыталось пробить сиреневую дымку, расползаясь по земле каким-то сумеречным мерцанием. На загруженных городских улицах нечем было дышать. Черный снег на обочинах, хлюпающая проезжая часть, нескончаемый поток транспорта, ползущий от моста и обратно. Температура не желала опускаться ниже пяти мороза (от последнего — одно название), на солнце переваливала за ноль, и с досадой вспоминались слова острослова о том, как этой зимой весна удалась, ну, просто на славу…
Сыщик брел по утонувшему в грязи городу, размышляя о судьбе великих открытий. Два часа назад он открыл, что на каждые десять успешно завершенных дел найдется одно, способное испортить настроение. Случаются еще погрешности в минус. И не проходит ощущение, что ты постоянно находишься под контролем невидимого наблюдателя. Оно усиливается с количеством пройденного расстояния.
Город жил обычной жизнью. Скупщики злата и валюты толклись у перехода к Оперному. Влюбленные дышали промышленной гарью. Группа тренированных ребят задумчиво массировала затылки по поводу застрявшего в сугробе джипа. Навстречу топали два оборотня в погонах. Физиономии каменные, надменные, неулыбчивые — здесь не Филиппины, где тамошняя президент раздала блюстителям порядка вставные челюсти с наказом в обязательном порядке носить и чаще улыбаться.
Максимов машинально сместился к обочине. Отвернулся, прикуривая сигарету.
— Молодой человек, приобретите цветочки, — предложила из расписного киоска смышленая мордашка. — Да, это вам, не озирайтесь, кому же еще… Посмотрите, какие славные розочки. Жене подарите… или другой женщине. Знаете, как обрадуется. Очень помогает стимулировать чувство. А если, скажем, неумолимо надвигается памятная дата…
— Да некому, — улыбнувшись, развел руками Максимов. — Разве что вам. А памятные даты и чувства, дорогая девушка, придуманы продавцами цветов. Это не я выдумал, а одна великая актриса.
— Да знаю я, — отмахнулась девушка, — Катрин Денев. Она погорячилась, и в годах уже мадам, а вы и рады.
Оба засмеялись. Первый отвлекающий момент от дурного дня. Максимов перебежал дорогу, лавируя между средствами передвижения. Банкомат напротив мэрии — можно навестить. Но кто-то, по всей видимости, уже навестил. У отделения «Академбанка» толпились люди — явно не очередь. Гражданин в солидной пропитке размахивал руками, выражая возмущение. Капитан полиции с папочкой участливо выслушивал пострадавшего. Зеваки с удовольствием внимали. Участились в последнее время случаи отъема электронных денег. Открытый грабеж уже не в моде, тоньше аферист стал. «Насадка», например — фальшивая клавиатура на банкомат. Сканирование — подключаются к кабелю банковского устройства и считывают информацию (а устройство можно купить или сделать самому по схемам из Интернета). «Глазок» — мини-камера недалеко от банкомата. Неожиданная фишка — «Свой среди чужих» — установить в людном месте… собственный банкомат. Дороговато, но надежно — всю информацию с карточки считает, ни копейки не выдаст (для людей привычно). Или, скажем, «Конверт» — вставляется пластиковый прямоугольник размером чуть больше карточки. Клиент сует свою «кормилицу» — не работает. Обратно банкомат не выдает. Вытянуть — не получается. «Случайный прохожий» доверительно сообщает, что с ним такое тоже бывало, надо просто ввести ПИН и два раза нажать отмену. Владелец карточки выполняет рекомендации — результат отрицательный — и убегает ругаться с банком. Аферист пинцетом извлекает кредитку вместе с конвертом и, не скрывая удовольствия, уходит, код уже известен…
Вся страна помешалась на воровстве. Крадут буквально все. На шахте в Кузбассе налетчики связали сторожей и сперли транспортную ленту (кому понадобилась?). В Читинской области четверо мужиков отрезали стволы у танков, вкопанных на китайской границе (неподвижные огневые точки еще с 70-х годов), собрались сдать в металлолом, да попались пограничникам. У самого Максимова на днях едва не свистнули мобильник. Забрел на барахолку — в царствие чингизидов и кавказоидов — и как-то озадаченно притормозил у стенда: «Швейцарские ножи из лазерной стали с хирургической заточкой». Понятно, что слепили в Китае из упаковочной жести, но хоть бы думали головой, что пишут! Сталь у них «лазерная». И заточка — «хирургическая» (не наоборот ли?). Пока он предавался размышлениям о вредоносной недалекости отдельных торгашей, где-то в стороне запиликал… его мобильник! Спутать невозможно — «Крейцерова соната» не самая ходовая для входящих звонков! Да еще на барахолке. Он вскинул голову — прыщавый отрок вальсировал бочком и таращился на Максимова с первозданным ужасом. Прыти сыщику не занимать. Ох и врезал он умельцу! В милицию, правда, обращаться не стал — пожалел на первый случай. Да и объясняться бы пришлось, зачем поставил пацану целых два фингала и свернул прыщавый нос. А звонила ему в эту судьбоносную минуту родная дочь — поинтересоваться, не потерял ли еще папочка свой новенький, много денег стоящий телефон?
Спешить в этот день было некуда. Работа с блеском завершена. Состояние паршивое — он не мог избавиться от ощущения, что кто-то его фиксирует. Почему? Как прикажете понимать? В здоровом теле — здоровый «жук»? Прилюдно раздеться и стряхнуть с одежды все, что налипло? А толку? Техника шагнула далеко вперед, любая хлебная крошка, «упавшая» за воротник, может оказаться удивительным сюрпризом.
Он сел на лавочку, предварительно очистив ее от примет слякотной зимы, и погрузился в раздумья. Не было причин предполагать ошибку. Следствие проведено блестяще, сомнений нет, преступник разоблачен. Откуда же это глупое чувство, что им все время манипулировали? На даче директора спорткомплекса «Сибиряк» в тренажерном зале убили депутата. С очень странной фамилией Сковорода (как выяснило следствие, первоначальная фамилия депутата была Гей-Сковорода, но депутат решил от приставки избавиться, чтобы не пугать народ). Подкрались сзади, когда он качал голяшки на сложном тренажере, и свернули шею. Мода в городе такая. Предыдущего депутата нашли в сауне, позапрошлого — на лестничной площадке. Были еще двое в лифте, двое в собственном авто (стояли на красный, киллер в шапочке пробегал). Был еще заядлый дачник — вышел с утреца на крыльцо, потянулся… и свалился от меткого попадания. Конвейер не стоит. Опасное ремесло — быть народным избранником. Но если прежних депутатов расстреливали в упор, то с этим разобрались как-то бескровно. «По-христиански», — объяснил эрудированный Олежка Лохматов. И прочел коллегам забавную лекцию, что издревле христианство запрещает кровавое убийство. Благородных господ всегда стремились отравить, удавить, свернуть им шеи, но крови не проливать. И не только христиане этим жили. Замшелые язычники, например — монголы, благородной смертью считали перелом хребта (по ощущениям — лучше бы зарезали). В Таиланде в ХVIII веке король Таксин, победитель бирманцев, поднявший страну из праха, вдруг сошел с ума. Его засунули в бархатный мешок и забили насмерть дубинками из ароматного сандалового дерева — не торопясь, чтобы ни капли крови, Будда против…
На даче директора спорткомплекса развлекались влиятельные господа. Такие лица, что вот-вот треснут. При появлении трупа разбежались, как блохи с тонущей крысы. Полиция активно взялась за дело. На третий день в агентство «Профиль» пришел трясущийся от страха директор спорткомплекса Букашин и попросил оградить от происков правоохранительных органов. Дескать, полиция подозревает его в убийстве и морально уже готова бросить Букашина в кутузку. А он последний раз впадал в грех убийства пятнадцать лет назад, когда по хмельной случайности подстрелил убегающего оленя в якутской тундре.
По протекции майора Шевелева агентство «Профиль» допустили к высокому мертвому телу. Вернули фигурантов с откормленными лицами. Буквально по минутам были восстановлены события рокового дня. Убедительно доказали — хоть Букашин и находился в момент убийства в соседнем помещении, а именно в душевой, но не мог оттуда выйти, не отметившись на пленке видеокамеры, висящей в коридоре (элементарная вещь, работники полиции ее в упор проигнорировали). Посредством перекрестных допросов были подтверждены алиби прочих фигурантов. Прочные, как завоевания демократии. А что мы говорили? — возликовала полиция. А из обслуживающего персонала в этот момент никого на даче не было. Почти. Так что подвиньтесь, господин сыщик, возвращайте Букашина на исходную, и мы его посадим. А заодно видеокамеру отремонтируем. Позвольте, подумал Максимов, а что мы знаем про шофера Сковороды? Скромный парень, и в самый интересный момент находился на аллее у черного хода, копаясь в моторе черного «бумера». О том, что Сковорода пойдет в тренажерку, знал от самого Сковороды. Тихий час, фигуранты наверху — спят, пьют, гоняют пульку. Узкий коридор с черного хода, поворот, а чтобы не попасть в поле зрения видеокамеры, достаточно пригнуться. Почему полиция не отработала эту версию?
Тихий разговор с подозреваемым, параллельный осмотр коридора, и одновременно Лохматов с Екатериной отправляются в командировку. Поняв, что с него уже не слезут, шофер Петя не стал разводить антимонии, раскололся и даже всплакнул. Убийство не политическое, с какой стати совершать Пете политическое убийство? Жена у Пети уж больно красивая. О чем и не преминул в один прекрасный день проведать человек и депутат, по праву избавившийся от зловредной приставки. Мужчина видный, женщина — чудо как хороша. Как в фильме: вы — привлекательная, я — чертовски привлекательный, зачем же время терять? А шофер Петя, обнаруживший, что у него зацвели и заколосились рога, затаил злобу. Ждал удобного случая. Дождался — возомнив себя большим специалистом по части вендетты. Рассчитал момент и убил. А депутат даже воскликнуть не успел: «На кого же ты, скотина, рога поднял?!»
На зазубренных выступах стенда за головой убиенного обнаружили ворсинки с перчаток шофера. В багажнике — монтировку, при помощи которой он сворачивал депутату шею. Самое интересное, что в огромном мегаполисе имелось немало людей в деловых и политических кругах, согласных заплатить за работу Пети приличные деньги. Но Петя все проделал бесплатно, чем и остался несказанно горд. Когда его увозили в тюрьму, по губам Пети блуждала глумливая улыбочка.
Но кто манипулировал расследованием, если результат последнего — исключительно плод коллективной мысли?
Незаметно сгустились сумерки. У соседнего дома, где недавно открылся молодежный клуб «Белый бегемот», тусовалось подрастающее поколение. «Ночь танцующих Татьян», — извещала афиша. — «Для Татьян и их парней — вход бесплатно!» Сегодня же Татьянин день! — вспомнил сыщик. Но какое он имеет отношение к студенческому празднику? Вышел из того возраста. Он брел к родному дому и не думал сворачивать. Состояние ухудшалось — такое ощущение, будто через голову пролетел артиллерийский снаряд.
— Прогуляемся, молодой человек? — отделилась от кучки укуренной молодежи бледноватая особа. И сама укуренная — иначе разглядела бы, что владелец дорогой куртки устал, не юн и в гробу видал молодежные развлечения.
— В подъезд или в клуб? — на всякий случай уточнил Максимов.
— В клуб, — хихикнула особа, тупо разглядывая смутный объект желаний. — Меня зовут Татьяна, а вы пойдете бесплатно.
«Денег срубить хочет, — догадался Максимов. — А может, воплотить галлюцинации в конкретные образы».
— А больше не с кем? — удивился он. — У вас ведь так много здесь единомышленников.
— Отстойные они, — вздохнула дама. — Ну, ладно, не хотите — как хотите. Не буду докучать.
Не понравилась особе его угрюмая физиономия. Сколько на земле этих горемык — разочарованных, непристроенных, впавших в депрессию… Жалел он начинающих покойников, искренне убежденных, что они всего лишь развлекаются. Качество продукта, привезенного из-за бугра, постоянно падает. В Афганистане содержание героина в пакете — сто процентов. До России добирается десятипроцентная смесь. Лет тридцать назад азиаты разбавляли героин виноградным сахаром, теперь — в России — в ход идет все, вплоть до крысиного яда. Наркоманы, получив дозу, бодяжат, чтобы продать. Отсюда обилие трупов из-за передозировки. Относительно чистый героин — смерть. Разбавленный всякой дрянью — смерть. А если подумать, где они добывают денег, чтобы долбануться…
Он невольно ускорил шаг. Наивная малолетка в доме, растет практически без родителя. Как избавить от тлетворного влияния улицы?
Но сегодня повезло — ребенок пребывал дома и от глыбищи ума вырезал из бархатной бумаги сердечки ко дню смешного Валентина. Не рановато ли? Ужин на плите чисто символический. К «Унесенным ветром», гарантирующим возвышение мысли, даже не прикоснулась («Не хочу я читать про дистрофиков, папа…»). На диване — какая-то портняжная мастерская. Сама не знает, что хочет изваять.
— Неприятные новости, папа, — подняла Маринка голову. — Гидрометцентр обещает в последующие дни жуткое похолодание. До минус тридцати пяти и ниже. Мне кажется, давно пора.
— А в чем тогда неприятности? — пробормотал Максимов, плюхнулся на диван и с наслаждением вытянул затекшие ноги. Слабость потекла по организму. Он закрыл глаза.
Остаток вечера протекал до обидного глупо. Он протряс и прощупал одежду на предмет внезапных «крошек». Откисал в ванне, гонял чаи. Не приходя в сознание, просмотрел программу «Время», понял, что в стране все прекрасно, а нормальные новости, как и много лет назад, скоро будем узнавать из опровержений. Поплелся играть в компьютер. До одиннадцати вечера гонял по буеракам вооруженных человечков, литрами выплескивая адреналин и кладя народ штабелями. Прекрасное подтверждение, что выигрывает тот, кто придумывает правила. «В детство впал», — снисходительно прокомментировала Маринка. «Не впал, а вернулся», — уточнил сыщик.
Укладываясь спать, он точно знал, что будет утром. Завтрак съест сам, утреннюю зарядку отдаст врагу, «Меган» легко заведется. На работе чай, криминальные новости из телевизора, подначки коллег по поводу того, что понедельник начинается с похмелья (дай бог, что не с мокрухи), воскресенье — хорошо, понедельник — плохо… Ему и в голову уже не приходило, что завтра — среда.
26 января, среда.
Офис агентства «Профиль».
Как всегда, вошел, окинул царственным взором. Никто и не подумал принять почтительную позу. А зачем после вчерашнего триумфа? Можно расслабиться. Вернер, ухмыляясь, переключил программу. Канал «Культура». Заумный диспут о роли и ненужности интеллигенции в деле построения общества свирепствующей демократии.
— Спасибо за досрочную получку, Костик, — ласково улыбнулась Екатерина. — И за премиальные, в некотором роде, спасибо. Ты никогда не думал о том, чтобы поднять наше жалованье? В агентстве «Анфас», которое у нас за углом, рядовые сотрудники получают в полтора раза больше.
Это была гнусная ложь, на которую он даже не стал распыляться. Во-первых, не в полтора, а в один и три — он специально выяснял. Во-вторых, агентство «Анфас» не гнушается сомнительными делами — берется за них весьма и весьма охотно. А агентство «Профиль» за сомнительные дела берется НЕОХОТНО. И лишь по мере финансовой необходимости.
А в-третьих, он самонадеянно считал, что, даже если совсем лишит сотрудников зарплаты, от него никто не уйдет. Будут плакать, но работать.
— Холод лютый к нам грядет… — изобразил чревовещателя Олежка Лохматов. — Как вы думаете, Константин Андреевич, могут синоптики так цинично нас обманывать? Тридцать пять днем, сорок пять ночью. Да это полюс холода какой-то! Оймякон, блин! А я уже дубленку спрятал…
— Сбудется, Олежка… — не отрываясь от телевизора, бросил Вернер. — Любая гадость, если о ней заговорили, обязательно сбудется… А мне вот интересно, друзья, почему интеллигенцию называют вшивой?
— А хрен ее знает, — пожал плечами Максимов. — Не моется, наверное.
— Странно, — озадачился Вернер. — А мы с вами интеллигенты?
— Я-то — да, — буркнул Максимов. — А вот ты — не смеши народ.
— Ты не моешься? — под дружный гогот сотрудников удивился Вернер.
К часу дня на счету агентства образовалась обещанная сумма. Ну что ж, господин Букашин выступил не столь уж презренным ничтожеством. Беспокойство, вызванное неизвестными науке причинами, постепенно утихало.
Клиентов в этот день практически не было (кто бы расстроился). Ничто не препятствовало по завершении рабочего дня распечатать бутылочку и с чувством ее усидеть.
27 января, четверг.
Глобальное похолодание где-то задерживалось. Батареи жарили нещадно. Екатерина с раннего утра припала к форточке, обмахиваясь ценными документами, а Максимов размышлял о том, что сто лет назад женщин брали на работу за длину рук (телефонистками), теперь — за длину ног, но никакой гарантии, что еще через сто лет начнут принимать за длину извилин. Не отрастят.
Позже всех, напевая под нос: «Лечился от словесного поноса в Швейцарии народный депутат», притопал похмельный Вернер. Растекся по стулу и объявил, что превыше всего его организм данным утром нуждается в обогащенном уране. Как выяснилось, он спустил в кабаке с тематическим названием «После полуночи» половину гонорара, хотя и выпил-то всего лишь один коктейль — «Белое безмолвие»: двести пятьдесят водки плюс… двести пятьдесят водки. Ну, от силы два коктейля. Чтобы белая болезнь поменьше донимала.
— Горячка? — обрадовался Лохматов.
— Подагра, — задрал нос Вернер. — Благородное аристократическое приобретение.
Денежный клиент в этот день опять не шел. Екатерина не отходила от форточки и на каждое предложение попить чаю крутила пальцем у виска. Олежка Лохматов доламывал операционную систему. Вернер мучился похмельем, искренне недоумевая, почему бы им всем не пойти домой. Отыскал в холодильнике банку из-под оливок, выдул остатки жижи и авторитетно заявил, что из всех рассолов важнейшим для нас является огуречный. К одиннадцати часам, ведомый неясным беспокойством, Максимов перезвонил в банк и попросил уточнить сумму, лежащую на счету агентства. Доброжелательная девушка-оператор незамедлительно поведала, что на счет поступила дополнительная сумма. Координаты отправителя неизвестны. Максимов насторожился (дополнительных поступлений быть не должно) и попросил озвучить цифру. Прослушав ответ, побледнел, потерял дар речи и медленно опустил трубку. Взгляд его блуждал.
— Надеюсь, наш счет не аннулирован, — забеспокоился Вернер.
Максимов бессознательно покачал головой.
— Но что-то, мамой клянусь, произошло, — пытливо всмотрелась ему в глаза Екатерина.
— Одно из двух, — беспечно предложил Олежка. — Либо наш счет почему-то сплющило, либо неприлично раздуло. Посмотрите, какое у Константина Андреевича зеленое лицо.
— Но то, что он не рад, — это факт, — закончила разминку Екатерина, после чего в офисе воцарилась густая тишина.
Разорвал ее очередной телефонный звонок.
— Добрый день, Константин Андреевич, — произнес серьезный мужской голос. — Мы уже в курсе, что вы осведомлены о поступлении на счет. Это ваши деньги. Не аванс, не залог. Они честно отработаны, не стоит волноваться. Блестящее расследование. Надеемся, это не последняя ваша удача. — Подумав, абонент добавил: — Мы получили истинное наслаждение, наблюдая за ходом расследования.
— Минутку, — нахмурился Максимов. — Мы не выполняли ничей заказ, помимо договора с господином Букашиным, за который он уже рассчитался. Арестован убийца, с невиновного сняты обвинения. В чем дело, уважаемый?
Абонент усмехнулся.
— Никто не ставит под сомнение ваши способности, детектив. Могу вас успокоить, правоохранительными органами с вашей подачи арестован настоящий убийца. — Абонент повесил трубку. Абсолютно незнакомый голос.
Максимов хмуро обозрел сотрудников. На него смотрели с неподдельным благоговением, как на льва, собравшегося зарычать.
— Не хочу вас лишний раз радовать, коллеги, — сказал он неохотно, — но каждому из вас, похоже, причитается дополнительная премия в размере тысячи… — Он поморщился, замялся, подыскивая правильное слово, и с тяжелым вздохом закончил: — Долларов…
К семнадцати ноль-ноль в кабинете остался он один. Остальные избавлялись от премии. Екатерина вспомнила, что у нее скоро (через два месяца) день рождения, по поводу чего она уже присмотрела в ГУМе простенькое колечко с бриллиантом. Вернер процитировал великую Мэрилин Монро (убежденную, что бриллианты — лучшие друзья девушек). Олежка Лохматов предложил охранные услуги, после чего все с интересом уставились на начальство, и начальству осталось лишь махнуть рукой.
В 17:22 секретаршей Любашей в расположение частного агентства был впущен потеющий плешивый толстячок с беличьими глазками и сбивчивой речью. Директор спорткомплекса «Сибиряк» господин Букашин.
— Странно, — удивился Максимов, — а я считал, Иван Христофорович, что все наши вопросы мы, к обоюдной радости, разрешили, нет?
— Конечно, Константин Андреевич… — залебезил, слезливо улыбаясь, толстячок. — Не волнуйтесь, все прекрасно… Вы оказали мне неоценимую услугу, Константин Андреевич. Я понимаю, что вознаграждение было достойное, но это плата, а хотелось бы сделать вам подарок… Как вы отнесетесь к путевке на выходные в пансионат «Отрадное»?
— А вы имеете к нему отношение? — не понял Максимов.
— И даже непосредственное, — подбоченился Букашин. — Администратор пансионата — мой давнишний приятель. Олег Фомич Ордынцев. Не пожалеете, Константин Андреевич, это натуральный горный курорт. Ну, не родина, разумеется, вальсов и калифорнийского губернатора, но очень даже прилично. Сервис первоклассный, людей немного, природа красивая. Электричество, тепло, водопровод из подземной речушки… Полный эксклюзив. Вы же любите кататься на лыжах? Пансион ваш полностью оплачен, за исключением разве что проезда… Но у вас же есть машина? Не откажите, Константин Андреевич, будет очень приятно. И вам, и мне.
Необычное, надо признаться, предложение. С какой, позвольте, стати? И кто сказал, что Максимов охотник покататься на лыжах? В первую и решительную очередь он охотник поваляться на диване! А в лыжном спорте разочаровался с тех пор, как однажды лыжи от него подло убежали и он ломал лыжню под вопли негодующих физкультурников, чтобы догнать свое имущество…
— Вы согласны, Константин Андреевич? — подобострастно прогибался Букашин. — В пансионате прекрасные условия для проживания, отличный бар, а если вам не по душе активный отдых, можно отдохнуть пассивно, не думая ни о чем, в том числе о вашей такой изматывающей работе…
Он привык с осторожностью относиться к любым «бесплатным» подношениям. Кто-то хочет выманить его из города? Прикончить? Похитить? А в городе это сделать нельзя? Максимов ни от кого не скрывается, живет открытой жизнью…
Он глубоко задумался. Рекламу этого роскошного «камерного» пансионата можно видеть по телевизору. Капиталоемкое, судя по всему, развлечение. Приличное шале со всеми удобствами. Сорок километров от города, вдали от крупных поселений, покой, уединение, отличные горные трассы на гребнях Тогучанского кряжа. А главное, до понедельника ни одна сволочь не достанет…
Он изобразил ладошкой какую-то рваную синусоиду.
— Ну, допустим, Иван Христофорович, я подумаю.
— Подумайте, Константин Андреевич, непременно подумайте, — воодушевился директор спорткомплекса. — Приезжайте в любое время: можете в пятницу, можете в субботу… Даже не знаю, что еще могу для вас сделать…
Неприятный субъект укатился колобком, а Максимов задумчиво созерцал закрытую дверь. Интере-есное предложение.
— И он еще думает, — презрительно фыркнула из приемной Любочка. — А нечего тут думать, Константин Андреевич. Быстро руки в ноги, ноги в лыжи — и развлекаться! Уж переживем без вас одну пятницу. Можете и понедельник прихватить.
— А я гадаю, почему он такой загадочный! — воскликнул Вернер, когда вся компания к завершению рабочего дня почтила начальника присутствием. Екатерина, которой не досталось бриллиантов (расхватали), плотоядно сверкала глазками.
— Молчи, Екатерина, — рявкнул Максимов. — Я вижу тебя насквозь.
— Ты много теряешь, если видишь меня насквозь, — съехидничала Екатерина.
— А мы? — обиделся Олежка Лохматов. — Мы тоже любим отдыхать и кататься на лыжах.
— А на нас рассчитано не было, — отрубил Вернер. — Только Константин Андреевич как самый достойный представитель агентства. Других нет. Совесть нации, гордость участкового.
— Интеллигент, — добавила Екатерина.
— А, в сущности, не так уж плохо, — сообразил Вернер. — Подумаешь, сибирский Куршевель. Хоть завтрашний день проведем как белые люди. Есть повод произвести подъем-переворот стакана, коллеги.
— Конечно, — фыркнула Екатерина. — Спокойно обойдемся без него. Подумаешь, цаца какая. Давай, Константин Андреевич, дуй. Каждый модный пацан должен отметиться на горном курорте — иначе он не модный пацан.
— Ура, товарищи, — сообразил Олежка.
— И не забудь, что на ближайшие дни синоптики обещают лютый холод, — напомнил Вернер. — Не больно-то уютно будет на лыжне.
— А что ему холод, — фыркнула Екатерина. — Отлично знаю этого нехорошего человека. Ему лыжи — что микробам пенициллин. А в доме тепло. Лишний повод проявить интерес к окружающей половой действительности.
А ведь и в самом деле — о грядущих сибирских морозах Максимов как-то запамятовал.
Дома он встретил полное и безоговорочное понимание. Маринка произнесла речь.
— Надо пользоваться, пока дают, папа, — рассудительно сказала Маринка. — Никого не слушай, поезжай прямо с утра. Окунись в забвение, расслабься, выброси мусор из головы — он того не стоит. Ведь даже МЕНЯ задолбала твоя жизнь, а каково тебе, бедненькому? Но не забывай, папа, что у тебя семья, пусть даже и ущербная, поэтому не пропадай навечно.
Дочернее напутствие перетянуло чашу весов. Последние сомнения отпали. Он отключил телефоны, проспал до одиннадцати, встал, почесался и поехал.
Погода в пятницу отлично способствовала активному отдыху. Похолодало, но незначительно. Минус десять, яркое солнце. Снег блестел, как новогодняя мишура. Машина резво бежала по выскобленной дороге. Проблемы начались после того, как он свернул с очищенной трассы и погрузился в беспорядочно разбросанные холмы Восточного плато. Дорога сузилась, потянулись бесконечные перепады по вертикали. Голые вершины, равномерно засыпанные снегом, чередовались лесистыми воронками и оврагами. Попуток и встречных машин уменьшилось на порядок. И вовсе не стало, когда на смутном горизонте обрисовались отроги Тогучанского кряжа, а дорога в очередной раз отпочковалась от основной.
Прогноз погоды, прослушанный на волне одной из FM-станций, подтверждал опасения. Грядущая ночь пройдет спокойно, днем похолодание, но самое интересное начнется завтра ночью, когда антициклон с севера врежет нам по первое число, напомнив, что понятие «сибирские морозы» никто пока не отменял.
— Тяжелый случай, друзья мои, — прокомментировал развязный ведущий. — Боже, как мы все истосковались по радикальным мини-юбкам. Представьте себе — весна, подснежники, робко пробиваются из-под юбок первые коленки… М-да. А впрочем, стоит ли волноваться? Синоптикам свойственно ошибаться. Оденемся же теплее и будем надеяться на лучшее. А пока встречайте: Владимир Пресняков — «Черное море»!
Максимов ехал по живописным предгорьям. Неиспорченная людьми природа открывалась, как пугающая бездна. Крутые зубастые скалы, исполосованные разводами минералов, сосновые перелески. Отчетливые, тщательно прорисованные линии встречи неба и земли. И снова холмы — со стекающими по откосам кустарниками, заваленные снегом низины. Солнце миновало пришибленный зимний «зенит», ринулось на запад и погрузило восточные склоны холмов в мерцающую тень.
Пансионат «Отрадное» он разглядел километра за три. Величавое строение на вершине холма, между двумя практически симметричными утесами. По мере приближения обрисовывались дополнительные строения, змейка лыжни, плавно огибающая утесы, компактный фуникулер, застрявший в нижней части холма. Дорога выделывала «восьмерки», а здание — то приближалось, то отъезжало. Издали похожий на гриб чагу, пансионат становился домиком замысловатой формы. Сложен из просмоленных бревен хитроумным узором, два высоких этажа, в отдельных местах — три, резные ставенки, островерхие башенки в мавританском стиле. Странная фигура в качестве венца — не дымник, не флигель, а просто голова шахматной лошади без функционального и эстетического смысла. Забавное сплетение лубочных мотивов, готики и всего того, что пришло на ум архитектору.
Хозяйственные постройки, стилизованные под теремки, сиротливо примыкали к дому. Русская банька с трубой, котельная. Шеренга съежившихся кустиков, украшенная шапками спрессованного снега. Между кустиками какая-то разнополая парочка не самого спортивного вида протаптывала лыжню.
Максимов медленно въехал на территорию. Обогнул щелястую беседку, к которой в высоком снегу была протоптана тропинка, похожая на траншею, прорулил мимо указателя, доходчиво объясняющего, куда ехать, и почти поравнялся со странной парочкой. Женщина обернулась, потеряла равновесие, лыжа проскользнула — она ойкнула, выкатилась на дорогу и упала. Пришлось остановиться.
Неуклюже приковылял мужчина с добродушной физиономией. Не снимая лыж, начал поднимать даму. Спутница смеялась. Путаясь в лыжах, палках, кое-как взгромоздились на ноги, помахали ему приветливо. Забавный коллаж из спортинвентаря и живых тел. Максимов вышел из машины.
— Спасибо, что не задавили, — кокетливо улыбнулась женщина.
— Да не за что, — ответно улыбнулся Максимов. — Кстати, если вам трудно отойти с дороги, а вам, я вижу, трудно, не стоит волноваться — я объеду.
— Ну что вы, — засмеялся мужчина. — Мы не можем тут стоять до холодов… — Неуклюжим движением он вытянул лыжу из-под спутницы, выпутал вторую ногу, расстегнул крепления, обретя свободу, затем то же самое проделал с женщиной.
— Уму непостижимо, — покачала головой спутница. — Мы с тобой такие неуклюжие, Игорек. Представь — вот я бы послушала тебя и пошла на горную лыжню… Тебе не жалко эти горы?
Симпатичная приветливая пара. Обоим лет по сорок восемь, не худенькие, смешливые. Всю жизнь просуществовали бок о бок — и гримасы у них одинаковые, и жесты, и даже улыбаются как-то синхронно.
— Душенин, — сняв перчатку, протянул руку мужчина, — Игорь Николаевич. А это супруга драгоценная — Зоя Андреевна.
— Максимов, — представился сыщик, — Константин. За неимением супруги отдыхаю самостоятельно. А вы давно тут?
— Да что вы, — прыснула женщина. — Два часа как прибыли. С утра пришлось на работу заехать, утрясти кое-какие процедурные вопросы…
— МНЕ — заехать, — уточнил Душенин. И поспешил отрекомендоваться: — Тружусь в коммерческом банке «Агросиб», заведую отделом кредитования — в некотором роде специалист по сравнительно честному отъему денег у населения, — очередная белозубая улыбка украсила лицо «лыжника». — А Зоенька работает в архиве мэрии — не работа, а сплошное хобби. Вот если бы не ее проклятая аллергия на пыль…
— Решили вспомнить, что такое лыжи, — пояснила женщина. — Пройтись, так сказать, для начала по ровному. Да память, к сожалению, отказывает…
— Мы бы сюда ни за какие коврижки не поехали, — проворчал Душенин. — Но коллеги по случаю юбилея нашей свадьбы сделали подарок — путевку в «Отрадное». Придется мучиться.
— А вы, Константин, очевидно, коммерсант, — сделала предположение женщина. — Не входите в первую двадцатку олигархов, но в принципе довольны.
— Да я и в сотую двадцатку не вхожу, — засмеялся Максимов. — Вы удивительно проницательны, Зоя Андреевна.
Распрощавшись с супругами, он сделал сложный поворот вокруг пансионата (руководствуясь указателями) и съехал по наклонному пандусу в гараж, расположенный глубоко под домом. Массивные ворота на гидравлических стяжках гостеприимно разверзнуты (внутри работали мощные калориферы, и вряд ли помещение могло остыть). Просторный бетонный блок с мраморной лестницей, уводящей в чрево пансионата. Максимов явно прибыл в числе последних. Гараж уставлен машинами. Неплохо смотрелись ультрамодный «Ниссан Х-Trail», увешанный хромированными решетками, серебристый «Мерседес» интеллектуального Е-класса, небесно-синяя «Астра» с витиевато параболическими подфарниками. «Меган», достойно воспринимавшийся в прошлом году, в компании этого спесивого семейства смотрелся как-то бледновато.
Он нашел свободный закуток под лестницей, стыдливо припрятал туда машину. Забрал сумку. А подходя к лестнице, стал свидетелем занятной сценки. В гараж вкатил белоснежно белый «Порше», лихо затормозил, едва не ткнувшись в передок «мерсу». Сидящий за рулем жгучий полноватый брюнет яростно ссорился с миниатюрной блондинкой. Оба махали руками.
— Да пошел ты! — кричала блондинка. — Достали меня твои приколы, идиот, блин!..
— А меня твои психи! — огрызался брюнет. — Какого хрена я вообще сюда с тобой приперся, Анжела?! Ведь сразу было ясно — испорченные выходные!
— Ах, так?! — завизжала блондинка, выскакивая из машины. — А ну открой багажник, сволочь!
Ее глаза сверкали бешенством. Брюнет лениво выбрался из машины и, фыркая во все стороны, приоткрыл багажник. Блондинка, проявляя недюжинную силу, вытащила тяжеленную сумку, грохнула спутнику под ноги.
— Все! Оставайся! А я уезжаю! К маме!!! Видеть тебя не могу, скотина!
Пока брюнет наливался яростью, дама прыгнула на водительское место, врубила заднюю передачу и пулей вылетела из гаража. Взвизгнули шины на очищенном от снега пандусе.
Брюнет, не приходя в бешенство, сплюнул. И как-то сразу обмяк. Озадаченно почесал затылок, осмотрелся. Обнаружив Максимова, растерянно развел руками:
— И как вам это нравится?
Лично Максимову эта сценка очень понравилась. Он сочувственно улыбнулся.
— Да ладно, — махнул рукой брюнет, берясь за тяжелый гуж. — Значит, будем пьянствовать… — взвалил на плечо сумку с личными вещами и потащился к лестнице. Проходя мимо сыщика, машинально сунул руку: — Каратаев, будем знакомы…
Каморка администратора располагалась в глубине извилистого коридора. Но для тех, кто поднимался из гаража, она была практически первым открытием в доме. Табличка на дубовой, окантованной нарядной планкой двери так и сообщала: «Администратор». Максимов вошел.
Подтянутый субъект в строгом костюме и водолазке отпрянул от пухленькой милашки, облаченной в чепчик и кружевной фартук. Мгновение назад он пытался разлапистой пятерней обнять девицу пониже спины. Нормальная демонстрация приятельского расположения.
Субъект нахмурился. Милашка скакнула, как испуганная серна.
— Я, пожалуй, не вовремя, — посмотрел на потолок Максимов. Потолок был такой же, как и стены, — добротно заделан фигурной планкой. Помпезный стол с позолоченными накладками, уютный угловой диванчик, компьютер с плоским монитором.
— Отчего же? — не согласился подтянутый субъект. — Ксения, вы можете идти, — он изобразил тыльной стороной ладошки небрежную отмашку. — И попрошу вас быть прилежнее в работе. В этом доме постоянно пропадает туалетная бумага! Не мне же ходить по ванным комнатам и пополнять запасы!
— Хорошо, Олег Фомич, — девчушка покрылась какой-то поросячье-розовой пастелью, робко глянула на посетителя и бочком протиснулась в коридор.
— Ордынцев, — протянул руку администратор. — С этой ленивой челядью абсолютно нет сладу. А вы, простите?..
— Максимов.
— Точно, — щелкнул пальцами администратор. — Был такой, вчера звонили. Двадцать третий номер, если не возражаете. Второй этаж. Я вызову дворецкого, он проводит. Номер подготовлен. Счастливого отдыха… — Ордынцев заглянул в солидного вида журнал. — Константин Андреевич. Надеюсь, претензий к качеству предлагаемых услуг у вас не будет.
— А вот насчет… — начал Максимов.
— Да, разумеется, все включено, — благожелательно среагировал работник. — Лыжное хозяйство на любой вкус и цвет — в соседней комнате. Специальные очки, солнцезащитный крем, гигиеническая помада. Там не заперто. Потребуется инструктор — милости просим: ваш покорный слуга в любое удобное для вас время — но лучше с десяти до часа и с четырнадцати до шестнадцати. Не смущайтесь, я бывший мастер спорта по горным лыжам. На первом этаже найдете бар с прекрасным выбором напитков. Рядом — столовая. Прием пищи в любое удобное для вас время — но лучше в 9:00, 14:00 и 19:00.
«Коротко и ясно, — недоверчиво подумал Максимов. — Но мы еще посмотрим, что за сервис уготовили нам тут на халяву».
Прошла кухарка — пышная коротконогая особа с физиономией внезапно побелевшей негритянки. Она толкала за собой тележку, груженную полуфабрикатами. Пришлось прижаться к стене. Максимов поздоровался. Кухарка буркнула под нос, а тележка отдавила сыщику ногу. Осталось лишь надеяться, что у этой невоспитанной особы непревзойденные кулинарные таланты (а зачем такую держать?).
Приплюснутый, изрядно тормозящий дворецкий с мучнистым лицом и мыльными глазами сопроводил Максимова к номеру. Вероятно, этот тип в глухом смокинге был немой. Сделал невербальный знак следовать за ним и всю дорогу не проронил ни слова.
Номер находился в средней части затейливого винтового коридора. На стенах — изогнутые вычурные светильники, облицовка — деревянная. Как и номер, куда молчун доставил постояльца: полностью выполнен «под дерево». Максимов прикусил язык: интерьер приветливый. Он мало смыслил в роскоши, гедонистом не являлся, и представление о комфорте в его понимании отнюдь не совпадало с представлением о роскоши (а скорее противоречило). Кубатура апартаментов — две его квартиры. Пол устлан паркетом и коврами с двухдюймовым ворсом. Растительные орнаменты на стенах. Шторы затейливыми каскадами. Романтичная железная кровать ручной ковки напротив полированного трельяжа. Телевизор 72-й диагонали. Диванчик с веселым геометрическим рисунком обивки, снабжен валиками и подушками. Благородная магнитола под телевизором.
— Располагайтесь, уважаемый, — бесцветно вымолвил дворецкий.
Максимов вздрогнул. Глухонемые мы, однако…
Дворецкий равнодушно взирал на него водянистыми глазами. Плоское лицо с приплюснутым носом, редкие волосы зачесаны назад и залиты лаком. Неплохая «стилизация под старину».
— Моя фамилия Шульц, уважаемый. Просто Шульц. Если вам потребуется прислуга, кнопка вызова — над кроватью. Доброго вечера.
Дворецкий символически поклонился и растаял. Славный персонаж.
Шкафчик для одежды напоминал купе в мягком вагоне. Избавившись от теплой одежды, Максимов испытал на податливость диван, счел его непозволительно мягким и прямо в ботинках рухнул на кровать, снабженную ортопедическим панцирем. Пару минут напряженно вслушивался. Тишина царила, как на кладбище. Не бывает такой тишины. У него отлично развит слуховой аппарат. Фиксирует отдаленные звуки. Но в этом доме идеальная звукоизоляция. Настороженность постепенно проходила. Он решил насладиться покоем. Вытянул ноги, сладко потянулся. Собрался подбить подушку, привстал, сунул под нее ладони, чтобы придать желаемую форму, и нащупал между подушкой и покрывалом плотную бумагу. Вытянув, обнаружил, что имеет дело с белоснежным конвертом. Внутри лежал сложенный лист формата А4. Набранный на компьютере текст:
«Вы готовы распутать серию жестоких, циничных преступлений? Успехов вам, сыщик», — и приписка через отступ: «Не надо, Константин Андреевич, покидать пансионат раньше времени — в противном случае преступления начнутся немедленно».
Автограф автора, конечно, не стоял.
Он подозревал, что события последних дней (включая, как ни странно, убийство депутата) — иезуитски спланированная акция. С ним играют. Насколько искренен был в своей признательности директор Букашин, приглашая его в «Отрадное»?
Да не был он искренен! Это ежу понятно. Максимов выпрыгнул из кровати, сунул конверт в боковой карман и забегал по апартаментам. Дайте же ему таблетку от бешенства! В чем смысл игры? Он чуял неладное, однако не отказался приехать в этот горем убитый пансионат. Какая разница? Не достанут здесь, достанут в другом месте. Лучше уж сразу… Но в чем ошибка! Убийство депутата — не инсценировка с целью заманить в мутные воды Максимова! Полный бред! Сковороду убил шофер, в здравом уме и трезвой памяти, мстя за интимные отношения с женой (а до жены добраться не успел). Не могли подтолкнуть водителя, подсказать, как лучше провернуть дело и в котором часу Сковорода в гордом одиночестве окажется в спортзале.
Но воспользоваться ситуацией в принципе могли. Имея извращенный ум. А главное — ВОЗМОЖНОСТЬ…
Настроение резко портилось. Он закрыл апартаменты на ключ и спустился к администратору. В коридоре никого не было. Он опять вошел без стука, вернее, со стуком, но между стуком и открыванием двери пуля бы не проскочила. Горничная Ксюша отпрыгнула, как испуганная серна. Верхняя пуговка на форменном платьишке гостеприимно расстегнута. Сомнительно, чтобы администратор при открытых дверях собирался довести любовь до победного конца. Так, невинное проявление дружеских чувств.
— О господи, — взмолился Максимов.
— М-да, — почесал Ордынцев оттопыренное ухо. — Повторение, как говорится, мать заикания. — Подумал и повторил: — М-да…
— Я н-не нужна вам больше, Олег Фомич? — горя малиновым огнем, спросила горничная.
— Спасибо, Ксения, вы можете идти, — вздохнул Ордынцев. — У вас ко мне неотложное дело, Константин Андреевич?
— А я мог бы зайти просто так? — удивился Максимов.
Горничная выскользнула, низко опустив голову. Пуговку застегнуть забыла.
Ордынцев прочитал предложенное его вниманию анонимное письмо. Ничего не понял. Перечитал. Поднял удивленные глаза.
— Я работаю частным детективом, — сухо отрекомендовался Максимов. — А вот это удивительное послание обнаружил под подушкой.
— И что это значит? — Ордынцев как-то ненароком отодвинулся.
— Не волнуйтесь, я нормальный, — зловеще процедил Максимов. — Просто тараканы у меня такие.
— Какие… тараканы? — не понял администратор.
— Ладно, вас замкнуло, понимаю. — Максимов придержал рвущееся бешенство. — Я имею основания полагать, что для кого-то в этом доме скоро начнутся неприятности. В том числе для вас.
— Но это глупая шутка… — промямлил Ордынцев. Он снова вырвал у Максимова листок, перечитал в третий раз. Текст не изменился. — Да какие, прости господи, преступления?
— Понимаю, — поморщился Максимов. — Ваш пансионат имеет репутацию благородного, солидного заведения, им владеют респектабельные люди, которые никогда не позволят произойти недостойным вещам на священной территории. Гарантия тому — тот факт, что никогда в «Отрадном» ничего подобного не происходило. Именно это вы и хотели сказать?
— Да не было у нас никаких преступлений! — возмутился Ордынцев и осекся.
— Правильно, — кивнул Максимов. — Теперь будут. Вы знаете, Олег Фомич, у вас действительно очень тихо и располагает к отдыху. Но еще Омар Хайям предупреждал: «Все, что мы видим, — лишь видимость одна». Вы прячете руки, Олег Фомич? У вас экзема на нервной почве?
— Да ну вас в баню… — не сдержался администратор. Он, похоже, и впрямь испугался. Максимов предпочел не заметить хамства.
— Вы знали, что меня поселят в этот номер?
— Да… конечно.
— Когда вы об этом узнали?
— Вчера… Позвонило ответственное лицо из вышестоящей организации… Постойте… — Ордынцев покрылся пунцовыми пятнами. — Какого черта! Этот номер я сам вам определил! У нас всего два незанятых номера. Двадцать третий и четырнадцатый…
— Номера запираются?
— Не знаю… Не думаю… Ключи выдаются тем, кто уже въехал… Знаете, Константин Андреевич, у наших постояльцев не имеется дурной привычки шляться по пустым номерам. А если кто и заглянет по ошибке… Что в этом страшного?
— Вы начали про ответственное лицо из вышестоящей организации.
— Это Букашин Иван Христофорович, директор…
— Не продолжайте, — поморщился Максимов. — Кстати, Олег Фомич, в пансионате имеется охрана? Местечко-то нелюдимое. Я понимаю, что вам не страшен серый волк, но все-таки?
— Охранников двое, — пробормотал Ордынцев. — Охранное бюро «Колчан»… Гм. Правда, у одного какие-то неприятности со здоровьем, другого вызвали в офис… Наша охрана чисто номинальная, Константин Андреевич, им никогда не приходилось применять свои навыки. Руководство тем не менее божилось, что обязательно пришлет замену.
— Когда?
— Н-не знаю. Очевидно, сегодня. Или завтра.
— Какая прелесть. И почему я в это не верю? — пожал плечами Максимов. — Ладно. У меня огромная просьба, Олег Фомич, — постарайтесь забыть о нашем разговоре. А в случае обнаружения вашего покорного слуги за нехарактерным занятием — не поднимать шума. Договорились?
В коридоре мелькнула широкая мужская спина. Похожая на спину господина Каратаева. Стоило моргнуть — и человек пропал. Максимов воровато посмотрел по сторонам и толкнул коленом дверь четырнадцатого номера.
Дверь открылась.
Внутри все было как в любезно предоставленных ему апартаментах. Небольшие различия в расположении предметов мягкой мебели, ковер другого цвета, шторки не в горошек, а в полоску — а в целом обстановка тождественная. Он быстро прошел к кровати, приподнял подушку. Послания не было.
Приподнял вторую. И там не было. Добежал до дивана — тоже пусто. Успели вытащить дубликат?
Или не было дубликата?
Он высунул нос из номера. Никого. Вышел, притворил дверь, припустил по коридору…
На втором этаже снова мелькнула чья-то спина. Как будто другая, потоньше. Человек вошел в расположенный в конце коридора номер и дважды повернул собачку.
Максимов вошел к себе.
Вменяемые люди в подобных ситуациях звонят в полицию. На то и органы, чтобы сообщать им о всяческих надвигающихся неприятностях. Письмо не запрещало. Он так и сделал. Проверил наличие сети в сотовом телефоне, набрал 02 и мягко сформулировал проблему. Планируется убийство. Не могли бы вы приехать? «Не могли бы, — сурово объяснили в трубке. — Пансионат «Отрадное» расположен вне пределов городской черты. Юрисдикция Сельского РОВД. Звоните в ПГТ Сельское, и они, может быть, пришлют вам кого-нибудь».
Это «может быть» не могло не умилять. Дежурный смилостивился, продиктовал телефон местного РОВД, куда немедленно и перезвонил Максимов. Формулировка требовалась туманная, но вместе с тем решительная. Он представился, сообщил, что готовится преступление, и тонко намекнул, что серийное убийство на территории района вряд ли улучшит отчетные показатели отделения. «Хорошо, к вам приедут», — сообщили из далекого города Сельское.
Насколько он ориентировался в этих горных вздутостях, до Сельского было не меньше, чем до областного центра. Километров сорок. Неразрешимая задачка: из пункта А в пункт Б по скользкой дороге выехала полицейская машина…
В ожидании представителей законности он лег смотреть телевизор. Никогда не переваривал сериалы (от одних голосов убегал), а сегодня просмотрел целую серию, и ни разу не стошнило. Зачем аноним написал записку? (Тему глупой шутки и нелюбви к собственной голове временно опустим.) Он сразу настраивает на грядущие неприятности. Куда уж проще — жизнь идет своим чередом, кого-то убивают, полиция пасует, а частный сыщик, по причине своего чудесного пребывания рядом с местом преступления, начинает расследование. Куда он денется? Зачем объявлять заранее? Он может разогнать толпу, прибывшую на отдых.
А может ли? Поверит ли толпа? Впрочем, если кого-то убьют, толпа немедленно схлынет. Но тогда не получается «серия жестоких циничных убийств». Выходит, единственная версия — преступление на первый взгляд не выглядит преступлением, и масса отдыхающих не спешит паковать чемоданы.
Это как?
Досыта насмотревшись сериала, он встал к окну и отодвинул штору. Окна номера выходили на котельную и угольный склад, стилизованные под игрушечные домики. Со второго этажа было видно, как дворецкий Шульц в фуфайке, наброшенной поверх парадного фрака, долбит кайлом угольную горку у входа в котельную. Размеренные механические движения — ни усталости на плоской жабьей физиономии, ни брезгливости. Персонала не хватает? Дворецкий-кочегар, администратор-инструктор, горничная — резиновая кукла…
Он приехал отдыхать в очень своеобразное местечко.
Ожидание людей в погонах затягивалось. Нервы пошаливали. Максимов выбрался из номера и принялся выписывать круги по дому. Это здание погружало в какое-то странное гипнотическое состояние. Внутри (да и снаружи) оно имело запутанную конфигурацию. Коридоры вопреки простейшей архитектурной логике заплетались плавной геометрической фигурой. На первом этаже это был, пожалуй, эллипс, от которого в разные стороны убегали апартаменты. Несколько номеров, столовая, кладовая, кабинет администратора. Что находилось внутри эллипса, непонятно. Имелись две изогнутые лестницы на второй этаж. Наверху эллипс расширялся, что становилось совсем уж загадочным, и, по итогам всестороннего осмотра, превращался в круг, стремящийся, как ни странно… к квадрату.
А еще имелась кухня, у которой сходились все дороги. Облицованная терракотовой плиткой, уставленная печами, шкафами, приспособлениями для забора гари, она располагалась в восточном крыле, примерно между этажами, и имела относительно прямоугольную форму, если не замечать обширное углубление, предназначенное для холодильной аппаратуры. Двустворчатая дверь была распахнута.
Он трижды проследовал мимо кухни, потягивая носом. На плите в гигантском сотейнике что-то ароматно шкворчало. Попыхивала кастрюля. Энергично орудовала тесаком толстая кухарка Люсьен. Покосилась на Максимова, промолчала. А когда он еще два раза прошел мимо, даже не удостоила поворота головы.
На первом этаже он наткнулся на горничную Ксюшу. Девушка выходила из четырнадцатого номера, прижимая к груди свернутое покрывало.
— Ой, — сказала горничная.
«А что она там делала?» — подумал Максимов, уступая дорогу.
— Минуточку, Ксения, — сказал он строгим голосом. — Извиняюсь за нескромный вопрос, но что вы делали в четырнадцатом номере?
— А вам-то что? — пробормотала Ксюша.
— Но в нем, насколько знаю, никто не живет?
— А покрывало пыльное, — девчушка опустила глаза и нацелилась в узкую щелку между сыщиком и стеной.
— И что? — он машинально выставил коленку. Горничная пихнулась в преграду и подняла зеленые глаза. «М-да уж, — подумал сыщик. — Тяжела жизнь подростка».
— Трясти пойду, — в голосе девушки появились дерзкие нотки. — Или вы сами хотите потрясти? Забирайте, пожалуйста.
— Вас понял, — Максимов отодвинул коленку. — Вы сегодня уже были в этом номере?
Девица стрельнула по нему испуганными глазками и, проигнорировав вопрос, умчалась. Не монтируется пока изделие, похожее на каменный цветок.
В процессе ожидания полиции он познакомился еще с тремя постояльцами. Из комнаты на втором этаже вынесло игривого блондина в толстом шарфе поверх свитера.
— Ой, — сказал он почти как горничная, облизнув оральную зону. В комнате на всю громкость надрывался мальчиковый ансамбль хорового пения.
— Бывает, — согласился Максимов.
— А я думал, что это Борюсик… — кокетливо пробормотал блондин, хлопая кукольными ресничками.
— Могу заменить? — учтиво справился Максимов, чем поверг игривого постояльца в замешательство. Молодой человек принялся рассматривать сыщика с какой-то мучительной задумчивостью. «В общем-то, не можете, — говорил его слащавый взор, — поскольку ожидаю я другого, но вот в иной ситуации и в другое время…»
Излишне говорить, что подтянутый и хорошо одетый сыщик постояльцу понравился.
— Давайте знакомиться, — сказал Максимов, называя свою фамилию.
— Снежков, — с придыханием сообщил юноша. — Илья. Можно Илюша…
— Отлично, Илюша, надеюсь, мы продолжим знакомство, — подавляя хохот, Максимов изобразил зубами что-то кусающее и отправился дальше.
Вторая встреча была не столь комичная. Двое мужчин, одетые в тонкие свитера и шерстяные пиджаки, стояли в вестибюле. Близнецами они не были. Один из них годился другому во внуки. Но и родственниками они не были. Сухой, поджарый старик, прямой, как мачта, заложив руки за спину, неподвижно стоял у окна. На подоконнике лежала лакированная тросточка. «Гуляет», — усмехнулся про себя Максимов. Второй был вылитый телохранитель. Короткая стрижка, настороженный взгляд, глаза умные. Пиджак широкого покроя. Даже в мирных ситуациях ведет себя как профи: при первом же появлении чужого сделал предостерегающий шаг и настороженно вылупился на пришельца.
Он засомневался, стоит ли подходить к этой парочке.
— Константин Андреевич? — резко повернулся старик. Возраст давал о себе знать, уверенности в движениях не было.
— А мы знакомы? — удивился сыщик. На него смотрели внимательные глаза, обведенные мешками и сетью морщин. «Вампир на пенсии», — мелькнула не очень обнадеживающая мысль.
— Не думаю, нас не представляли друг другу, — тихо произнес старик. — И в разделе «Светская хроника» вы не могли обо мне прочесть, — усмешка проплыла по иссушенным губам. — Но я разговаривал с администратором Ордынцевым. Вы частный сыщик и крайне озабочены одним неприятным событием…
Голова работала оперативно. Старик в курсе. Непростой постоялец. Хотя оно и понятно. Охранник, стать, глаза продирающие, и место работы — явно «неопределенное»…
— Ровель. Пал Палыч, — старик протянул сухую ладошку. Максимов ответил на приветствие. Он ценил «люциферовские» качества в людях, однако терпеть не мог, когда на него, не мигая, смотрят.
— Шевченко, Алексей, — представил старик телохранителя. Парень сдержанно кивнул. — Мой, как бы это точнее выразиться… — старик замялся, подыскивая нужное слово.
— Секретарь, — помог Максимов.
— Точно, — согласился Ровель. Улыбнулись все, включая телохранителя.
— Надеюсь, мы еще увидимся, Константин Андреевич, — вкрадчиво вымолвил старец. Вопрос, уже рвущийся из груди, так и остался не озвученным. Краткая встреча подходила к концу, не успев вразумительно начаться. Шевченко шевельнулся, готовясь реализовать волю шефа. Похоже, старик был из тех редко встречающихся в природе персон, чье слово не опровергается.
— Уверен, нам не избежать встречи, Пал Палыч, — расшаркался Максимов. — Очень приятно было познакомиться.
Но приятного в этом знакомстве было мало.
Человека в штатском звали капитан Булавин. И удостоверение, и машина у крыльца, и манера себя вести выдавали типичного полицейского. Стриженый бледнолицый тип в клетчатом пиджаке, неважно воспитанный и убежденный в архиважности своего присутствия (в другом месте).
— Агентство «Профиль»? — пробубнил этот представитель правопорядка, изучая предъявленную лицензию. — Никогда не слышал о таком…
— А о каких вы слышали? — живо поинтересовался Максимов.
Ответом было брезгливое фырканье и невразумительные слова. Ни о каких агентствах капитан не слышал. Не такой уж современный город — ПГТ Сельское.
Вторым делом капитан ознакомился с извлеченным из-под подушки посланием. Ознакомился вторично, перевернул на обратную сторону и впился в сыщика взглядом стаффордшира.
— И где же эти «жестокие, циничные» преступления?
— Непременно произойдут.
Капитан помолчал.
— Вам, уважаемый, заняться больше нечем?
— А я ничем и не занимаюсь, — пожал плечами Максимов. — Получил письмо угрожающего характера и немедленно вызвал полицию. Задачка повышенной сложности, капитан, я понимаю, что вы не привыкли такими заниматься…
— Вы издеваетесь? — взорвался Булавин. — Сорок километров по ледяной, ничем не припорошенной трассе — да вы натуральный вредитель, батенька!.. И запомните на будущее — полиция работает по факту! Профилактикой преступлений занимается ФСБ. Но не думаю, что ФСБ сюда охотно примчится. А почему? Да потому! С какого перепоя вы вбили себе в голову, что в этом пансионате должно что-то произойти?
— Хорошо, капитан, позвольте вашу версию? Происхождение письма. Давайте сразу отметем, что эту подленькую бумажку по причине природной двойственности сознания подбросил сыщик. Позвоните в уголовный розыск капитану Завадскому, позвоните майору Шевелеву в Центральный РУБОП — они вам объяснят, что детектив Максимов — существо вменяемое. И вряд ли будет пакостить без причины.
— Да никак не объяснить, — отмахнулся капитан. — Шутка, глупость, дурацкий розыгрыш. Черт вас побери, детектив, у нас четыре нераскрытых убийства и партия паленых алмазов якобы из Якутии, которую никак не могут освидетельствовать…
Боже, он так хотел достичь спокойствия Будды…
— Освидетельствовать можно пьяного водителя, капитан, — пробормотал Максимов. — А полиморфную модификацию углерода — лучше не пытаться. Проверьте рентгеном — представьте, что это туберкулез. Могу подсказать: алмаз для рентгена прозрачен.
— Послушайте, — разозлился не на шутку капитан, — чего вы от меня хотите? Выселить из пансионата людей, которые заплатили за отдых бешеные деньги? Да тут же цены монблановские! Они не мне потом в подъезде «темную» устроят — ВАМ! Ходить и спрашивать, что за остряк написал это глубокомысленное послание? Искать неизвестно что? Счастливо оставаться, детектив. Ваше счастье, что бензин казенный…
Надо отдать ему справедливость — просто так капитан не уехал. Прогулялся по коридорам, заглянул на кухню. Раздосадованный ароматами, спустился в столовую, где с печального благословения Ордынцева полакомился бужениной (в качестве компенсации за потерянное время) и только после этого удалился.
Иной реакции Максимов и не ожидал. Но он свой долг порядочного гражданина с честью выполнил.
До ужина оставалось больше двух часов. Солнце неудержимо стремилось к косогору. Еще на три градуса похолодало. «А почему я должен мыкаться и ходить мрачнее тучи?» — подумал Максимов. Информацию надо собирать. Он нацепил полосатую болоньевую курточку, выбрал подходящий комплект лыж с ботинками и побрел бороздить снежные просторы.
Насчет сибирского Куршевеля Букашин явно погорячился, но публика на трассе подобралась веселая. Спуск с горки оккупировала четверка молодых людей, одетых в разноцветные пуховики. По мере головокружительных виражей, выхлеста адреналина и позорных падений выяснилось, что меж собой молодые люди практически незнакомы, прибыли в «Отрадное» независимо друг от друга (в промежутке с одиннадцати до тринадцати часов), а сошлись благодаря лыжне. Знакомы только тяготеющая к иронии брюнетка Инга Локтионова (помощница преуспевающего адвоката) и смешливая, чертовски хорошенькая Виола Новицкая — студентка журфака. У последней папа работает в пожарной инспекции, вследствие чего и спонсировал поездку. Но чтобы сэкономить на полную катушку, Инга с Виолой проживают в одном номере (который, кстати, недалеко от апартаментов сыщика) и совместно ведут «хозяйство».
Интеллигентный очкарик Олег Ворович — «консультант охранных фирм по проблемам технического обеспечения». Странная профессия. Коренастый шатен Пустовой — о месте работы отзывался туманно, что-то связанное с обеспечением законности (не затем он ехал за тридевять земель, чтобы говорить о работе). Этот тип, в отличие от прочих, сразу стал посматривать на Максимова как-то предвзято (мол, что за суперприз?). Оба с непокрытыми головами, «стиляги», красуются перед дамским обществом. Очкарик явно тяготеет к ироничной брюнетке, а шатен Пустовой — к смешливой Виоле. Очкарик с юмором повествовал, как прошлой зимой он отдыхал в Зельдене, где парил над Альпами на параплане, увлекался рафтингом, продырявил надувную камеру, бодаясь с деревом, катался на собачьей упряжке, запряженной очаровательными маламутами (стартовал причем в Австрии, а финишировал в Германии). Как испытывал на тобогане (санки такие) самую длинную саночную трассу в долине Пицталь — шесть километров безостановочного спуска! А вот теперешней зимой решил не ездить по Европам, надоело. В Сибири лучше. И девушки красивее.
Пробное забрасывание удочки ничего не принесло.
— А кем вы работаете, Константин? — улыбчиво поинтересовалась Виола. — Что вы говорите — частным сыщиком?.. Это такие добровольные помощники полиции, что ли?
— Им эти добровольные помощники — как мобильники в гробу, — не очень вежливо фыркнул Пустовой. Остальные захохотали.
— Хочу вас огорчить, Дмитрий, — ядовито улыбнулся Максимов. — Мобильники в гробу незаменимая штука. Цыганского барона хоронили на прошлой неделе. У них ведь как принято? — цыгане как огня боятся неких «мулло» — мертвецов, которые имеют пакостную привычку возвращаться к живым родственникам. А чтобы избежать этой радости, надо воткнуть железные иглы в сердце покойника, обложить его железом — прижать, короче, чтобы не встал. И обязательно уничтожить личные вещи усопшего, иначе тот осерчает и заявится. Вот поэтому в могилы цыганских баронов и бросают все подряд — вплоть до любимой стереосистемы. Бросили и мобильник… А вечером звонок — в буквальном смысле с того света: вы что, ромалы, охренели? Где это я?.. Соплеменники и взмолились: отвяжись, чего мы тебе не положили? Все есть. Отстань от нас. А тот не отстает — да живой я, откапывайте скорее, пока не задохнулся… Кома была у человека, плохо совместимая с жизнью, а выкарабкался из нее уже в гробу, от страха…
Максимов неуклюже оттолкнулся палками. А когда пытался прийти в себя, гадая, не сильно ли отбил дурную голову, Виола, звонко смеясь, тянула его за ноги, торчащие из сугроба. Брюнетка так и осталась тяготеть к очкарику, а Виола, до прихода сыщика мило щебечущая с Пустовым, внезапно поняла, что ее избранник не Аполлон, а мир не без добрых мужчин. А если мужчина сравнительно молод, обладает самоиронией, благоухает «Кориоланом»…
Пустовому это не понравилось.
До наступления темноты произошла еще одна занятная сценка. В гараж вкатила ярко-красная «Тойота-Надя» (Максимов как раз заходил в дом), а несколько минут спустя, когда они с Виолой в коридоре обменивались впечатлениями от прогулки, из номера выскочил, блистая масляной улыбкой, Снежков. Весело насвистывая, загарцевал куда-то вниз. Причиной возбуждения стал упитанный моложавый господин с бараньими кудряшками (по имени, как выяснилось далее, Борис Крайнев) — сбежавший методом обмана от жены, чтобы удариться в смысл жизни.
«Мужчин» поселили в разных номерах, но неясностей в принципе не было. Да они и не делали тайны из своих отношений.
В психологических триллерах на этом месте звучит напряженная музыка. До времени негромкая, щадящая, но уже как-то тревожно скребущая по нервам. Поздний вечер. Завершение трапезы. Тонкий вкус обеспеченных постояльцев ублажается пюре с индейкой, засыпанным ароматной, нежнейшей субстанцией, торжественно провозглашенной тертыми трюфелями. Надо думать, это китайские трюфеля по 30 евро за килограмм, выброшенные на мировой рынок с целью сбить фантастическую цену. На вкус ничем не отличаются от европейских, но у последних цена — тысяча долларов за килограмм. Все без исключения постояльцы собираются в баре-гостиной. Это идеальное местечко, где можно в спокойной обстановке переварить ужин. За окном безудержно холодает, но в гостиной тепло, уютно, камин из обожженного кирпича, медленная музыка ублажает взыскательный вкус. Полумрак. Молочные абажуры с умиротворяющим спокойным светом — в полукруглых стенных нишах. Ворчливая кухарка Люсьен подвозит сервировочный столик с безалкогольными напитками. Уходит косолапо, кривя негритянскую мордашку. Администратор Ордынцев вновь меняет профессию — теперь он квалифицированный бармен. Смотрится неплохо в роли Фигаро. И горничная Ксюша, сующая свой любопытный нос, делает схожий вывод: внимательно визирует старшего по званию, грустно вздыхает, испаряется. Вплывает призраком дворецкий Шульц. Плавно подгребает к Ордынцеву, что-то шепчет ему на ухо (тот кивает) и, задрав плоский нос, удаляется. Ордынцев временами косится на сыщика, вспоминая неприятное письмо. Бледнеет. Кошки на душе скребут. Он старается не подавать виду. В дальнем углу за бутылочкой шампанского проводят время положительные Душенины. Зоя Андреевна щеголяет в шерстяном платье, увешанном минералами. Она в меру накрашена, томно улыбается. Спутник жизни безостановочно трындит, временами прихлебывая и плавно жестикулируя. В противоположном углу милуются геи. Обладатель тройного подбородка Крайнев что-то вкрадчиво мурлычет блондину. Снежков, истомленный в одиночестве рукоблудием, млеет, как будто его гладят по шерстке. Жеманно хихикает, зажимая рот ладошкой.
— Вам противно на них смотреть, Костя, — шепчет на ухо Виола, прижимаясь к Максимову. — Вас прямо перекашивает…
Они танцуют медленный танец, плавно отдаляясь в свободный от людей закуток. Виола пригласила, а Максимов не железный.
— Портят всю картину, Виола, — соглашается сыщик. — Умом-то я это дело понимаю, а вот душой — никак. Это какой же перекос надо иметь в мозгах…
— А вот вы и не правы, — смеется девушка. — В 1973 году Американская ассоциация психиатров исключила гомосексуализм из числа психических заболеваний. Абсолютно достоверный факт. Я копалась в сетевых «подшивках» «Нью-Йорк таймс», когда кропала заметки для «Вечерки»…
— Не защищайте это мракобесие, — возмущается Максимов. — Оттого и исключили, что большинство в этой ассоциации ничем не лучше…
Виола хихикает ему в шею. Это щекотно и приятно.
За стойкой бара очкарик Ворович охмуряет брюнетку Ингу. Он загадочно сверкает очками с позолоченными дужками, много говорит. На брюнетке густое перламутровое ожерелье, ей нравится этот подтянутый «вшивый» интеллигент. Кто кого охмуряет, еще вопрос. Сразу видно, что у ребят все получится.
Брошенный законной блондинкой брюнет Каратаев верен данному слову (решительно напиться). Он сидит в гордом одиночестве, общается с бутылочкой крепкого напитка. Сильно пьян, но не буйствует. Шатен Пустовой, видя, как Виола льнет к Максимову, следит за последним с неприязнью. Хлопает стопарик виски и объявляет во всеуслышание, что пора бы познакомиться с горничной. Эх, губастенькая… Сразив соперника взглядом, уходит знакомиться с Ксюшей. Пять минут спустя возвращается с мучнистым лицом, падает рядом с пьяным Каратаевым, машет Ордынцеву: неси, да побольше… «Косяк стремный», — емко признается визави. Каратаев польщен, начинает объяснять угрюмому Пустовому, что чем меньше женщину мы любим, тем больше времени мы спим. Что спелая плюшка (равно как и драная блондинка с закидонами) — еще не повод, как говорили древние, задрав штаны, бежать за комсомолом, поскольку все они на поверку — последние твари, уж он-то знает, сам взрастил на груди гадюку, а с чего бы ему пить четыре дня? А пьянство, между прочим, непростое ремесло. Накапливаются токсины, образуется зависимость. Кому, как не ему, Владимиру Валерьевичу Каратаеву, бывшему наркологу, управляющему научно-техническим предприятием «Санария», основателю городской общественной организации «Здоровье нации» (а заодно и «совесть»), провальному кандидату в депутаты горсовета — об этом знать?
В противоположном углу в печальном одиночестве сидит старик Ровель — прямой, как штык, греет в ладошках бокал с вином. Вокруг старика — тяжелая аура. Никто к нему не подходит. Он вылитый Кощей — костлявый, тощий, с хорошо фиксированным пристальным взглядом. Проницает прямо вглубь — Максимов чувствует, как временами шевелятся волосы на затылке, а в голове со скрипом происходят сдвиги.
Охранник Шевченко прячется в полумгле, на краю барной стойки. Он тянет безалкогольный коктейль, исподтишка обозревая публику. У парня цепкий взгляд. Не дурак он вовсе — в отличие от большинства телохранителей с кругозором верблюда, способных только бить по неподвижной мишени, тупо заслонять патрона и при слове «библиофил» подозревать самое скверное…
Время несется как угорелое — временами кажется, что от циферблата исходит дуновение. Тяжело отслеживать ситуацию: девушка в объятиях — это положительный момент, но не способствует вдумчивому созерцанию. Интуиция подсказывает — что-то назревает. Интуицию не проведешь. Несколько раз он порывается сбросить с себя Виолу и объявить расслабленным людям, что все должны немедленно разъехаться. Но духу не хватает. Он может пережить собственное посмешище, но… разве кто-то уедет? Не поверят. Он сам не верит до конца. Глупая записка, где ни слова, кстати, про убийства… В конце концов, неужели ему больше всех надо? Полиция в курсе — он честно выполнил свой долг гражданина, но та и ухом не ведет. Администратор в курсе — но никаких адекватных телодвижений. Ровель что-то знает — молчит, зараза. Люди видели милицейскую машину — но возник у кого-то резонный вопрос?..
Хочется забыть о химерической опасности. Имеются все средства. Он увлекает Виолу за собой из бара. Девушка дрожит и в полутемном коридоре прыгает ему на шею. Жаркая борьба с проявлением бойцовских качеств, когда выигрывают все участники схватки… Пора заняться делом. Но не самое приспособленное место — этот чертов коридор. Лишь по причине природной скромности они не бросаются раздевать друг друга. Он ведет ее ускоренным маршем на второй этаж, мимо окон в глубоких нишах, мимо кухни, где гремит кастрюлями и напевает «Бесса ме мучу» кухарка Люсьен. Поворот ключа, лунный свет ядовито освещает романтичную кровать, с которой нужно лишь сбросить покрывало… Путь к кровати тернист и завален предметами туалета. Наутро Виола расскажет Максимову, что помимо месячного обучения в «Артдансателье» (стыдливое наименование школы стриптиза) она прошла «Ускоренный курс дамского танца», где в качестве «факультатива» учили раздеваться за сорок пять секунд. Страсть нахлобучивает, как колпак. А далее — по всем канонам, исключая лишь использование противозачаточных средств. Но Максимов глубоко убежден, что лучший контрацептив — это женские мозги, а впечатления полной дурочки Виола не производит…
Он приятно поражен, что будущая журналистка не только сексуальная фантазерка, но и неглупая девушка.
— Костя, ты знаешь, я тебе верю, — взволнованно сообщает Виола, садясь посреди постели и закуривая. — Это мрачно, но чертовски интересно. Ты не хочешь задуматься, что бы это значило?
— Я хочу выгнать отсюда всех людей — к чертовой матери, а особенно тебя, — ворчливо отзывается Максимов, отбирая у девушки сигарету. Что за порочная привычка курить в постели? Давно не вспыхивала?
— Но подожди… — она не замечает, что остается без вредной палочки. Мысли бродят в юной журналистской головке, отвлекая от пристрастия. — Ты уверен, что лично ТЕБЕ уделяется повышенное внимание. Фигурант неизвестен, но серьезен. Исходя из этого, тебя достанут в любом другом месте. Не в пансионате «Отрадное», так на работе. Не на работе, так дома. Неужели это лучше?
Он уже думал об этом. Недостойная мысль: пускай уж лучше неприятности произойдут с чужими людьми, чем с близкими — отчасти и способствовала нежеланию общаться с народом. Но это подлая мысль — надо гнать ее.
— А ты не боишься, что произойдет что-то страшное? — Он тянет сигарету, бросает ее в бокал с водой и обнимает девушку.
— Есть немножко, — признается Виола, невольно вздрагивая. — Но моя будущая профессия сопряжена с риском — это раз. Девочка я бойкая — это два. Опасность гипотетическая — это три, и наличие сильного мужского плеча в непосредственной близости — это четыре. Ты не возражаешь, если я останусь сегодня здесь? Инга приведет очкарика, третьей к ним в постель я как-то не настроена, придется ночевать на коврике под дверью, а это несолидно…
Он настойчиво, но нежно заставляет ее прилечь. Целует за ухом, где тонко пахнет дорогим «Ангелом». Время летит, кувыркаясь…
Сон, в отличие от страха, не шел. Светящиеся стрелки изображали половину второго. Максимов на ощупь собрал одежду с пола, натянул свитер, вполз в брюки. Проверив наличие сигарет, выбрался из номера. Дверь запер на ключ, постоял, прислушиваясь.
По странному дому бродило желтоватое мерцание. Подмигивали мутные светильники. «С напряжением что-то не в ладах», — догадался сыщик. Дежурные осветительные приборы располагались на расстоянии десяти шагов, освещали только пространство вокруг себя, основную же протяженность коридора окутывал мрак. Он медленно двинулся в восточном направлении. Мимо глубоких ниш, нацеленных на окна, в которых не было освещения, мимо дубовых дверей, утопленных в арочных проемах. Звук шагов скрадывался. Под ногами мягко прогибался ковролин.
Узкие коридоры оказались плотно заселены призраками. На подходе к лестнице он почувствовал дуновение ветра. Из-за угла беззвучно вынырнула тень. Он прижался к лестнице, на всякий случай приготовив кулаки. В свете маломощного бра обрисовалось белое, как мел, лицо дворецкого. Болотные глаза, смотрящие в точку. В горле пересохло. Он хотел сострить по случаю, но в горле выросла баррикада. Предупреждать надо, однако… Привидение проплыло мимо, поглотившись темнотой, а Максимов так и остался с открытым ртом.
Первый этаж освещался как-то посерьезнее. Бродящую по коридору зыбь он зафиксировал еще с лестницы. Настроился на контакт. Очередной призрак прогуливался с зажженной сигаретой. Почувствовав чужака, насторожился, отступил к двери. Максимов медленно приблизился.
— Кто это?
— Вас слушают, господин сыщик.
— Алексей?.. — телохранитель Ровеля Шевченко оторвался от косяка — поза напряженная, кулак дрожит, готовый при неловком движении врезать в ухо.
Максимов остановился.
— Отдыхаете, Алексей?
— Вроде того, — подумав, отозвался Шевченко. Максимову стало интересно — а как лично к нему относится Шевченко-человек (Шевченко-бодигард никому как раз не интересен)? Судя по голосу, без претензий.
— Шеф уснул?
— Легко и просто, сыщик, — Шевченко помолчал. — Пал Палычу после каждого часа бодрствования требуется полчаса отдыха. По ночам — не менее восьми часов безостановочного сна. Таблетки — с жесткой регулярностью. Строгий режим, ежемесячные обследования…
— Неважно со здоровьем?
— Подозрение на ишемическую болезнь сердца. Сильная аллергия… Список длинный.
— Да уж, не совсем приятно… — он помялся, не решаясь задать следующий вопрос. Но задал: — Вы не отходите от шефа ни на шаг, Алексей. Охотно верю, что у шефа проблемы со здоровьем. Но вы же не врач…
— А я как будто не знаю, — возмущенно зашипел телохранитель. — Предупреждал Пал Палыча, нельзя ехать в глухомань, где нет элементарного врача. Но разве он послушает? У Пал Палыча собственные дела, требующие постоянного контроля…
— Вот и поймал я вас, — удовлетворенно заметил Максимов. — Именно дела, а не отдых. Он не просто груши околачивает в пансионате. Он боится здесь чего-то, верно? Но должен присутствовать. И вы обязаны состоять при нем — вплоть до абсурда. Мне очень хотелось бы узнать, Алексей, вы знаете, что должно произойти?
Охранник колебался с ответом. Мучительный выбор — между соблазном послать нахала и хоть как-то повлиять на собственные страхи. А то, что телохранитель испытывает это недостойное, тщедушное, но столь необходимое каждому гуманоиду чувство, читалось по еле заметным телодвижениям.
— Не знаю… — натужно выдавил Шевченко. — Я, черт побери, действительно не знаю… Но многое бы отдал за то, чтобы узнать…
Третий призрак подкараулил его на втором этаже, когда Максимов совершил виток по дому и возвращался в номер. В глубокой нише у окна что-то шевельнулось.
— Максимов?..
Пришлось пережить не самый приятный момент в жизни и вернуться. Из ниши выступило существо мужского пола, угрожающе приблизилось.
— Минутку, — отступил Максимов. — Сейчас попробую догадаться… Пустовой? Вы хотите дать мне в личность?
Существо остановилось, решив не переступать барьер. Заговорило негромким голосом:
— А какой резон с вами драться, Максимов? Ну, начистим друг другу физиономии. Кому из нас станет легче? Неприятно, конечно, что вы опрокинули меня с бабой… Но предпочитаю давать в сущность, а не в личность.
— Слова мужа, — оценил Максимов. — Продолжайте, гражданин офицер. Я правильно вас назвал?
— Правильно, — усмехнулся отдыхающий. — Звание можно не отгадывать. Майор. Бюро расследований.
— Ух ты, — уважительно протянул Максимов. — Бывший РУБОП. Ценю, майор, и от всей души желаю стать подполковником. Или проблемы?
— Да ладно, — фыркнул Пустовой. — Проблемы есть у всех, кроме мертвецов. Но мы же не стремимся к вечному блаженству? Дайте лучше закурить, детектив. Не рассчитал, свои закончились.
Максимов зашуршал пачкой. Пустовой распахнул до упора форточку. Закурили, некоторое время молчали.
— В отпуск краткосрочный выставили, — мрачно вымолвил рубоповец. — Хорошо, хоть не убили… Присматривались тут к одной известной фирме, торгующей аппаратурой… ну, и кое-чем приблудным — да вы ее знаете, магазины по всему городу, «Клондайк» называется. Махинации с кредитованием, связи с крупными бандитскими группировками. Человек у них работал не последним грузчиком — а зарплату тормознули. Пошел к начальству, взмолился. «Вам все выплатят, — уверило начальство, — и даже много больше… Телевизор плазменный марки «Панасоник» не хотите?» — «Как же не хотеть, — сказал работник. — Так он же, сволочь, знаете, сколько стоит?» Глянуло начальство в прайс — действительно, сволочь. «Вот, пожалуйста, подпишите эти две бумажки». В первой — подпись за кредит у «Клондайка» в размере миллиона рублей, во второй — страховка: «В случае моей смерти все мое имущество…» Ну, и страшно стало парню, побежал в ОБЭП, те переадресовали к нам. И такое дерьмо полезло наружу! Ладно, если бы только свой персонал обкрадывали да с собственного склада технику тыбзили…
— Под раздачу вы попали, майор, — посочувствовал Максимов. — Но это, видно, лирика?
— Да и черт с ней, — отмахнулся сидящий на подоконнике. — Вас кто-то нанял, детектив?
— А похоже? — удивился Максимов.
— Так вы же ходите кругами, вынюхиваете. По-вашему, я работающего детектива от отдыхающего не отличу? У вас взгляд ищейки — я еще на лыжне обратил внимание.
— Ваша правда, — согласился сыщик. — Но, во всяком случае, приехал я сюда, чтобы забыть про работу.
На повествование ушло минут семь и две искуренных до дыр сигареты. Глаза у собеседника загорелись странным блеском.
— Вы верите в эту детективную чушь?
— Вынужден, майор, хотя и никакого желания.
— Я слышал про убийство Сковороды, — после долгого молчания произнес рубоповец. — Грешков на этом деятеле было, как блох на бродячей псине… Не завидую вам, детектив. Но в качестве паранойи готов помочь, если будет нужда.
— А уехать не желаете? Можно разбудить Ордынцева, открыть гараж…
— На ночь глядя? — искренне удивился майор. — В холодную тьму? Вы полагаете, что в закрытом номере может что-то случиться?
— Боюсь полагать, — вздохнул Максимов. Бросил бычок в форточку и оторвался от подоконника. — А насчет того, что вы мне не завидуете… Знаете, я вам тоже не завидую. И всем, живущим в этом доме. Если что-то должно произойти, то никак не со мной. Спокойной ночи, майор.
В половине третьего он открыл ключом дверь, на цыпочках вошел. Спать. Без задних ног. Отсчитал нужное количество шагов, снял одежду. Отсчитал еще одно количество, нащупал край кровати, лег. Обнял горячее, прильнувшее к нему существо (слава богу, живая! — с ума сходишь, сыщик?) и мигом отключился.
Просыпался недоверчиво, робея открыть глаза. Сознание вливалось дозами. И память точно так же — помаленьку. Внутреннее чувство подсказывало, что уже утро, причем не самое раннее. От него отклеилось что-то гладкое, приятное на ощупь, прошуршало простыней, прошлепали голые ножки. «Славное изобретение — женщина», — с благодарностью подумал Максимов. Через несколько минут он открыл глаза.
Растрепанная Виола в единственном, очень миниатюрном предмете туалета стояла у настенного зеркала и критически разглядывала свои прелести. Помахала ему рукой, не оборачиваясь.
— Приветствую тебя, о, отражение гениального сыщика… Знаешь, лет полтораста назад дамы, собираясь выйти в свет, очень интересовались вопросом, под какое декольте мыть шею?
— Не надо ее мыть, — пробормотал Максимов. — Ты и с грязной шеей хороша.
— Правда? — обрадовалась Виола. — Очень хорошо, оставим это удовольствие потомкам. Вставай, мой милый, пойдем завтракать. Я слышала, по утрам в этой богадельне поедают морских тварей.
— Тварей? — удивился Максимов. — В наших палестинах имеется соленое море?
— Наивный чукотский мальчик, — вздохнула Виола. — В наших палестинах, если хорошо заплатить, подадут даже уши от копченого слона. Кстати, — с чарующей улыбкой Виола повернулась передом к кровати, — у тебя пистолет под одеялом или ты просто рад меня видеть?
— Очень рад, — расплылся Максимов. — Подойди-ка на минутку, дитя мое…
К дверям столовой они подошли одновременно (но с разных сторон) со стариком Ровелем. Старик сегодня неплохо выглядел и даже соизволил улыбнуться. Смотрелось это, впрочем, страшновато.
— Доброе утро, молодые люди. А вы, я погляжу, уже наладили взаимовыгодный контакт? Эх, молодежь… Не отворачивайтесь, девушка, не надо. Старик девчонку не обидит. Замечательный здесь воздух, Константин Андреевич, не находите? Дышу и не могу надышаться. Сплю, как младенец. Едва коснусь подушки, махом засыпаю… Вы не пойдете после завтрака кататься на лыжах?
«Только в разных географических полушариях», — подумал Максимов, переглядываясь с телохранителем. Шевченко стоически поборол зевоту. У него смышленое интеллигентное лицо. Но профессия заставляет маячить истуканом. На каждого, кто проходит мимо старика, он взирает с недоверием.
— Зависит от состояния лени, Пал Палыч, — вежливо отозвался Максимов. — А также от еды, которую нам подадут на завтрак. Если случится несварение желудка, о каких лыжах может идти речь?
— Не отравитесь, — ощерился старик. — Хотя теоретически, конечно, допускаю. Я слышал, в этом доме на завтрак подают исключительно то, что в океане не доели акулы с прочими барракудами. Устрицы, креветки, омары с петрушкой, улитки по-бургундски…
Он почувствовал, как Виола просунула мизинчик в его сжатый кулак.
— А кем вы были по профессии, Пал Палыч? — смело спросил Максимов. — Или это тайна за семью печатями?
— Вы очень любознательны, Константин Андреевич, — похвалил Ровель. — Хотя по внешнему виду не всегда скажешь. Видите ли, по четным я пенсионер, по нечетным — агент матрицы… Устроит такой ответ? Высшее гуманитарное образование, долгая, кропотливая работа во благо отечества в различных точках земного шара… Прошу вас, молодые люди, заходите. Мой охра… простите, секретарь все равно позволит мне войти только после вас.
Шевченко завистливо скользнул взглядом по Виоле, одетой в платье с глубокими соблазнительными разрезами, и поборол естественный вздох.
В доме было тихо и комфортно. Народ, позевывая, стекался в столовую. Подавали порнографически распахнутых устриц в глазунье. Вернее, глазунью подавали отдельно, устрицы отдельно — в каких-то подозрительных водорослях и кубиках льда.
— Мухи слева, котлеты справа, — успешно пошутил очкарик Ворович.
— А они не запищат? — насторожилась Инга.
— Не должны, моя радость, — успокоил очкарик. — Устрица умирает при вскрытии раковины. Когда ты отправляешь ее в рот, она уже мертва.
Разомлев от жаркой ночи, ворковали в углу «противные». Брюнетка Инга эротично облизывала вилку, внимая неистощимым перлам очкарика. Молча трапезничали Ровель с охранником. Похмельный Каратаев, красуясь колтуном на макушке, тянул апельсиновый сок. Рубоповец, после ночной встречи с сыщиком явно что-то тяпнувший, выглядел не лучше. Сидел напротив Каратаева и злобно резал правду-матку:
— …Да не в том вопрос, уважаемый, почему на Кавказе взрываются бэтээры. Почему не взрываются бензовозы, я вас спрашиваю? Просто водители бэтээров почему-то решили, что могут не платить…
— Вы не видели мою жену? — присел за соседний столик положительный господин Душенин. Он выглядел немного озадаченным.
Нет, никто не видел его жену. Пустовой насторожился и перестал резать правду-матку. Поднял голову телохранитель Ровеля.
— Странно, — пожал плечами Душенин. — Она проснулась раньше меня, побрела на кухню, заявив, что на воздухе разыгрывается жуткий аппетит, а на кухне может остаться от ужина легкий перекусон.
— А вы не перебрали с вечера? — хлопнула ресничками Виола. — Может, поссорились?
— Да не, — поморщился Душенин. — Ну, выпил малость, исключительно игристого. Но я все помню, я был не пьяный.
— А тот, кто раньше с нею был, в разговоре не фигурировал? — сострил по случаю Каратаев.
— Да что вы, — смутился Душенин. — У нас прекрасные отношения с Зоенькой.
— Ну, подумаешь, — жеманно повел плечами блондинчик. — Наскучил муж, эка невидаль, решила прогуляться.
— Сцену верности устроила, — снисходительно, давая понять, что знает толк в великой любви, улыбнулся кучерявый Борис Крайнев.
Влюбленные обменялись обворожительными улыбками. У Душенина не хватило духу обидеться.
— Послушайте, дорогие сексменьшинства… — брезгливо начал Пустовой.
— Мы вас внимательно слушаем, мужчина, — отозвался Снежков. Пустовой поморщился и сплюнул.
— А мы и не рассчитываем на ваше понимание, — с вызовом заявил Крайнев.
— Но можно просто помолчать, — рявкнул Максимов. — В котором часу она ушла, Игорь Николаевич?
Душенин недоуменно развел руками.
— Да недавно. На часы не смотрел, но уже светало…
— Найдется, — махнул рукой похмельный Каратаев. От внимания не ускользнуло, как прищурился старик Ровель, подобрался телохранитель, застыл в дверях, поджав губки, администратор Ордынцев…
Остальные, кажется, не взволновались. Очкарик Ворович беспечно курлыкал с Ингой. Последняя увлеченно трескала устриц. «Голубые», словно нарываясь на неприятности, принялись упоенно миловаться.
— Пойду искать, — вздохнул Душенин и, не доев, побрел из столовой.
— Могу поспорить, вы найдете ее под душем, — крикнул вдогонку Ворович.
— Или на лыжне, — зевнул Каратаев.
Насытившийся народ разбредался по дому. Кто-то готовился встать на лыжню, другие предпочитали пассивный отдых. Максимов что-то пробормотал о расширении кругозора, для чего идеально бы подошла кровать. Но Виола не дала ему лишний раз задуматься и увлекла на прогулку. «Какая еще кровать? — возмутилась Виола. — Посмотри, какое небо лучистое, ленивец! А ну, диктуй размер, я подберу тебе ботинки. Вчерашние явно были великоваты…»
Он прошелся по дому, невольно обеспокоенный заявлением Душенина. Наткнулся на кухарку, кантующую тележку с грязной посудой, испугал Ксюшу, понаблюдал за молчаливым Шульцем, неприкаянной тенью слоняющимся по пансионату. К дворецкому подвалили «голубые».
— А что мы будем кушать на обед, любезный? — сладенько справился Снежков.
— А на ужин? — добавил Крайнев.
— Блюда на выбор, — равнодушно проинформировал Шульц. — Крестьянский омлет с камамбером по-швейцарски, запеканка из картошки, муки, мяса и шпика, пирог с брынзой по-турецки, ассорти из морепродуктов «марискада», кролик в томатном соусе, жаркое из свинины с картофельными кнедликами…
— Ничего не понимаю, — появился в вестибюле Душенин, когда разношерстная публика в колонну по одному покидала дом. — В номере ее точно нет, на кухне одна кухарка — она божится, что не видела Зоеньку, прочая челядь тоже не в курсе. Одежда и обувь на месте — значит, никуда не выходила…
— Ищите, дружище, — хлопнул его по плечу Каратаев. — Ваша жена, вам и искать.
На улице продолжало холодать. Столбик ртути приближался к отметке «минус двадцать», какое-то время держался на ней, даже отступил на полградуса, потом сорвался и рухнул до двадцати пяти. Но на солнце было терпимо. Виола отвлекала от тревожных дум. Приятно побарахтаться с девушкой в сугробе — за монументальной скалой, предохраняющей от сглаза. А потом как ни в чем не бывало пристегнуться к лыжам и, рискуя наломать конечностей, понестись с горы, перепугаться до коликов, видя, что не можешь остановиться, проклясть свое безрассудство, завалиться на бок и, теряя палки, ломая лыжи — кубарем в сугроб!..
В этот час, как ни удивительно, высыпали все. Ворович с Ингой, похмельный Каратаев, бухтящий под нос рубоповец, администратор Ордынцев, решивший преобразиться в инструктора и надевший по такому случаю лыжную шапочку. «А что мы будем делать Apres ski — то бишь после лыж?» — хохотал Ворович. Даже геи, увлеченные всеобщим ажиотажем, встали на лыжи. Потешно было наблюдать, как чинно вышагивает, натянув на уши розовую шапочку, Борюсик Крайнев, как ковыляет, боясь от него отстать, сосредоточенно грызя губу, «младший партнер». Оба сверкают комбинезонами, раскрашенными в оптимистичные цвета. Выбрался из дома в надутом пуховике старикашка Ровель (охранник дисциплинированно следовал в полушаге) — без лыж, но ведомый желанием проветриться. Добрел до отмеченной подвесными фонариками трассы, встал, погрузив руки в карманы, пытливо всматривался в лица развлекающихся людей…
По возвращении в дом выяснилось, что Душенин продолжает искать жену. Он вылез из обширной кладовой, расположенной под вестибюлем, — растерянный, в перекосившейся шапочке.
— Бросай ты это грязное дело, старик, — посоветовал раскрасневшийся Каратаев. — Давай лучше мою жену искать. Такая стерва, скажу тебе…
Все неприятные моменты всплыли разом. Наступало время присоединиться к поискам. Уставшие люди разбредались по «каютам». Максимов сбросил в номере теплые одежды, намереваясь принять душ и оказать Душенину посильное содействие. Но едва забрался в ванну, как понял, что он уже не один. Голенькое тельце шмыгнуло по его стопам, обняло за пояс, прижало к прохладному кафелю. «Похоже, кто-то попался», — со смешанными чувствами подумал Максимов.
— Стой, не шевелись… — прошептала девушка. — Я чувствую, что грядут неприятности, давай их отложим на время… — Тоненькая ручка потянулась к изогнутому крану, потекла вода. Затем ударила откуда-то сверху жгучим напором, и понеслась испепеляющая нечеловеческая страсть…
Несколько минут они пребывали в горячем состоянии. А затем все кончилось, как ножом отрезало. Дышать нечем — Максимов выключил воду, опустился на дно ванны. Сил осталось только скрестить руки на груди. Сладко урчащая женщина лежала рядом, забавляясь с резко съежившимся достоинством.
— И это все, что от тебя осталось? — курносый носик потешно сморщился.
— Чем богаты, — обиженно пробормотал Максимов. Девчушка засмеялась.
— Справедливо, у иных и такого нет… Скажи-ка, сыщик, ты обладаешь столь нужным в хозяйстве предметом, как… жена?
— Как странно, что ты об этом спросила, — удивился Максимов. — А я уж думал, что не спросишь. А это имеет серьезное отношение к твоим видам на меня?
— Имеет, — она уперлась ему в ребро острым подбородком, сделав больно, чтобы не говорил глупости. — Я хочу знать, несу ли я перед кем-либо моральную ответственность за развращение симпатичного мужчины. Мне нравится с тобой спать — вот в чем беда. Обручального кольца ты не носишь, но это говорит лишь о том, что ты не носишь обручального кольца.
— А вот последняя фраза тебе удалась на славу, — засмеялся Максимов. — Живи спокойно, Виола, ты несешь ответственность только перед моей дочерью, но она простит. Ей до свечки. Лишь бы не пил.
— Подумать только, у него имеется дочь… Ты не бойся, сыщик. Я вовсе не собираюсь за тебя замуж. Вот окончу институт, устроюсь на работу (обязательно на престижную), буду вкалывать за семерых, мутить интриги, протолкаюсь в люди, добьюсь положения, а… потом уж приходи.
— Глупая ты еще, Виола. Не успеешь оглянуться — жизнь пройдет. Эта штука, должен тебя предупредить, несется с ошеломляющей скоростью.
— Не тревожься за меня, сыщик… — она обняла его за шею, прижалась щекой к груди. — Я изучаю статистику, касающуюся российских баб. Шансы на приличную личную жизнь не такие уж убогие. Из 1000 женщин в нашей стране 535 замужем, 175 — никогда не были, 110 — разведены, 180 — вдовы. Вероятность оказаться в первой категории — больше 50 процентов.
— Но только не с твоей натурой… — Он понял, что пора выбираться из ванной. Ощущение комариного зуда в затылке называлось беспокойством.
Через десять минут, испытывая томление в членах, он вышел из номера. Обошел дом и сделал ошеломляющее открытие: тревожная увертюра получила продолжение. Пропала не только жена Душенина, но и… сам Душенин.
Этого типа нигде не было. В воздухе растворился. За полчаса, проведенные Максимовым в ванной комнате, он успел не найти супругу, тупо пропасть и остаться в памяти народной как нечто абстрактное. Словно не было реального человека.
— Это тот мужчинка, что шнырял повсюду, искал жену и не давал мне работать? — вытирая руки о фартук, сказала кухарка Люсьен. — Слава Всевышнему, хоть не будет путаться под ногами… Этот неврастеник хотел залезть в мою духовку, вы можете такое представить? Как будто я могла в своей духовке приготовить его жену! Мне что, больше других надо?
Администратор Ордынцев от испуга присел, затем преобразился и с апломбом поведал, что во вверенном его заботам заведении люди просто так не пропадают. Искать надо лучше! Горничная зацвела фиалкой и сделала вид, что все происходящее ее не касается. Максимов начал закипать. С этого часа размеренная жизнь пансионата полетела кувырком. Для начала он прошелся по коридорам, заглядывая во все ниши, потом забрался в «многоходовую» кладовую для хранения пищевых припасов, не очень тактично оторвав болтающуюся на гвоздях скобу. В разгар блуждания по стылым закоулкам он отметил шорох за спиной, резко обернулся, взметнув кулак. Жабообразный дворецкий и ухом не повел. Смотрел исподлобья на самоуправца и в гневе шевелил ушами. «Все, что ему нужно, — это хлороформ», — со злостью подумал сыщик.
— Вы что себе позволяете, молодой человек? — проскрипел Шульц. — Здесь уже рылся один постоялец. Но тот, по крайней мере, попросил ключи…
Поймав себя на мысли, что легкие понты не повредят, Максимов сделал угрожающую мину и решительный шаг вперед. В лице дворецкого мелькнула растерянность. Он невольно отступил.
— Заткнитесь, уважаемый, — процедил Максимов. — Во вверенном вам доме пропали два человека. Если в ближайшие полчаса они не найдутся, а вам вздумается неосмотрительно чинить препятствия, я за сохранность этой богадельни не отвечаю ни одним звуком, уяснили?
Он вошел тяжелой поступью в номер и выстрелил пальцем в тихо трепещущую Виолу.
— Сидишь здесь и ничего не боишься. Из номера ни ногой. Впрочем, ты и так никуда не выйдешь… — Он плотоядно усмехнулся, тяжелой поступью удалился, запер дверь на три оборота и отправился поднимать народ в ружье.
В номер благообразного Бориса Крайнева он ворвался без стука. Запереться друзья-товарищи простодушно забыли. Досадная неосмотрительность. Облачаясь в халат в развеселый горошек, хозяин апартаментов не счел нужным завязать поясок, утопал с блаженной миной в плюшевом кресле, а Снежков сладко мяукал, щеголяя маечкой в облипку, инфантильно-развратными трусиками, и подкармливал приятеля пирожными. Как морскую свинку. Пирожные с аппетитом поедались.
— Всем сидеть! — объявил сыщик. — Социологическая служба «Любопытная Варвара»!
Крайнев вздрогнул и свел колени. Очень целомудренное движение. Снежков испуганно вякнул.
— Ничего, если меня вырвет? — поинтересовался Максимов.
— По какому такому праву?! — взвыл, как «неотложка», Крайнев. — Я буду жаловаться! В прокуратуру! В горсовет! В нашей стране Конституцией гарантирована свобода личной жизни граждан, и никому не позволено…
— Да иди ты в задницу, — перебил Максимов. — Ты неправильно читал, это был гоблинский перевод Конституции. — Бегло осмотрел двухкомнатный номерок, распахнул шкафы, заглянул под кровать. Попутно глянул на градусник за окном — холодает, зараза.
Завершив осмотр, скрестил руки на груди и завис карающим мечом целомудрия над съежившейся парочкой. Геи задыхались от возмущения, но помалкивали.
— Итак, — сказал Максимов, — прошу покорно извинить, что вторгся в сексуальную жизнь граждан, но, будучи махровым, непримиримым и воинствующим натуралом, ничуть об этом не жалею. В доме произошли две крупные неприятности. Пропали супруги Душенины. Имеется подозрение, что беда получит развитие. Отсель повелеваю — из номера до высочайшего соизволения не выходить, голодовки не устраивать. Кого замечу в коридоре — выдеру. В прямом смысле. Снежков, позволь-ка ключик от твоего номера…
Пробиваться через намертво пристывшего к двери босса телохранителя пришлось трудно, но недолго. Высокий лоб охранника позволял предположить, что договориться с ним можно.
— Алексей, я в жизни не убил ни одного старика, — увещевал Максимов. — Я с ними всегда находил возможность договориться. Пять минут.
— Но босс отдыхает… — колебался Шевченко. — Подходите через полчаса, сыщик.
Он уже поддавался, на ходу вникая в ситуацию, что дело серьезное. Но старик опередил, возник на пороге, завернутый в засаленный халат, нахмуренный сверх меры.
— Что за драка, сыщик?
— Прошу прощения, Пал Палыч, — подобрался Максимов. — Драки не было. Но куда-то запропастилась семья Душениных. Возможно, для вас это и не является открытием…
— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Ровель. Густые клочковатые брови сомкнулись в изогнутую линию. Шевченко быстро обозрел пустой коридор и ненароком поместил руку на пояс.
— Вы ничего не настроены сообщить, Пал Палыч?
— Я вас не понимаю, детектив, — старик выказывал недоумение. Вероятно, оно было наигранным, но получалось у старика убедительно. — Подождите, кто такие Душенины?.. Человек, который в столовой недоумевал по поводу удалившейся из номера супруги?
— Он тоже пропал. Во всяком случае, поверхностный осмотр на это указывает. Нужен щепетильный обыск дома, Пал Палыч. Одолжите на время своего телохранителя — я верну.
Шевченко беспокойно шевельнулся.
— Хорошо, — подумав, пожал плечами Ровель. — Прогуляйся, Алексей, с человеком. Если хочешь, запри меня, я все равно лягу спать. Ты колеблешься, Алексей?
— Подождите, Пал Палыч, — растерялся Шевченко. — Мне плевать, кого не могут найти в этом доме. Об их безопасности я заботиться не обязан. Но если что-то произойдет с вами…
— Господи, — вздохнул старик. — Да не пекись ты обо мне с такой настырностью. Ступай, сынок, помоги детективу. Ты хочешь, чтобы я тебе приказал?
— Воля ваша, шеф, — угрюмо пробормотал Шевченко. — Не забывайте, что у вас есть телефон, по которому всегда можно до меня дозвониться…
Он запер номер, опустил ключ в боковой карман и неприязненно взглянул на Максимова.
— Быстро говорите, детектив, что нужно делать?
— Кабы я знал, — вздохнул Максимов.
Он собрал всех, на кого в первом приближении мог положиться. Отказников (помимо нежно-голубых) не нашлось. Обозрел обеспокоенное войско. Стоящий особняком Шевченко. Сонный рубоповец Пустовой в прошитых красной нитью джинсах «Стрелльсон». Всклокоченный, нечесаный, издающий неистощимый аромат Каратаев, не пожелавший даже здесь расстаться с фляжкой и периодически к ней прикладывающийся. Подслеповатый очкарик Ворович, выразивший крайнее неудовольствие по поводу отлучения от Инги, но из любопытства потянувшийся в компанию.
«Солдаты, — тоскливо думал Максимов. — Хоть завтра в Ирак».
— Я попрошу вас помочь, господа. Обшаривать в одиночку дом — неблагодарное занятие, согласитесь. Возможно, я чего-то не понимаю, возможно, все гораздо проще, но выглядит не очень-то утешительно.
— Замечательно, — выразил всеобщее восхищение рубоповец, — А я-то заплатил за это увеселительное мероприятие триста долларов. Шикарное вложение капитала, нечего сказать. Забавная закономерность, господа, — как только на горизонте появляется частный сыщик, так сразу образуются неприятности.
— Но это лучше, чем участвовать, скажем, в карнавале трансвеститов, — не очень уверенно гоготнул Каратаев. — Или, например, в полицейской облаве… Кстати, детектив, должен вам признаться, что в розыскных мероприятиях, как и в барабанах, мы ни бум-бум. Так что вдохновляйте личным примером.
— А вы никогда не прятали от жены зарплату? — блеснул очками Ворович. — Абсолютно то же самое, только наоборот.
«И габариты у пропавших людей обширнее, чем у скрученной пачки купюр», — подумал Максимов.
В ближайшие полтора часа ни Душенин, ни его дражайшая половина не объявлялись даже в качестве призраков. Первым делом осмотрели апартаменты пропащих — они оказались не заперты и пусты. Ключ от номера висел на бронзовом крючке рядом с вешалкой. Кровать впопыхах заправлена, порядок относительный, но сражений в номере точно не происходило. Во вторую очередь исследовали номера участников осмотра. Повторно заглянули к «голубым», которые долго не хотели открывать, но когда им предложили рукодельно изукрасить нежные мордашки, все же открыли. Успокоили, как могли, Ингу, прозябающую в тоскливом одиночестве, перевели к ней Виолу и закрыли обеих на ключ. Предложили кухарке и горничной Ксюше посидеть в вестибюле, а чтобы им не было очень грустно, присоединили в качестве третьего администратора. Далее шли с двух сторон, разделившись на группы (по трое в каждой, плюс дворецкий — как знаток местных лабиринтов). Гараж с кропотливым осмотром каждой машины. Примыкающий к гаражу подвал-кладовая, где пришлось перетряхивать каждый мешок с пищевыми припасами («А вдруг их зарезали и расчленили?» — пошутил, злобно скаля зубы, Ворович). Подробная ревизия всех без исключения помещений. Кухня — с нагромождением плит, тумб, жаровен, холодильников и подвесных шкафов. Чердак, где не было ничего эстетически ценного, кроме мешков с цементом, груды половых реек и обилия картонных коробок. Облачение в верхнюю одежду, осмотр подсобных помещений вокруг дома с непременным залезанием во все без исключения подвалы. Котельная, сауна… «Вы совсем-то с ума не сходите, Константин», — простучал зубами от холода Каратаев и первым убежал в дом. Озноб пробирал до костей. «Действительно, детектив, здесь же снег по колено, — выразил недовольство телохранитель. — Понятно, что в последние дни к этим сараюшкам никто не приближался». Паническое отступление в дом, за исключением дворецкого, который набросил фуфайку и заковылял в котельную — подбросить «дровишек». Краем мозга Максимов отметил, что осмотрены не все подсобные помещения.
Все происходящее здорово напоминало театр абсурда.
— Самое интересное, что обувь и верхняя одежда этих несчастных из номера не пропадали, — задумчиво протирая очки, напомнил Ворович. — Не думаю, что они прибыли с двойным комплектом меховых изделий.
— В тапочках пропали наши фигуранты, — оторвался от фляжки Каратаев.
— В этом что-то есть, — почесал колючий, как сапожная щетка, бобрик Пустовой. — Мне кажется, эти двое не производили впечатления свихнувшихся, готовых босиком и в исподнем броситься на дорогу.
— Но проверить надо, — встрепенулся очкарик. — Если они убежали, то с дороги им никуда не деться, а если свернут куда-нибудь в скалы, следы покажут…
— Да вы в своем уме? — разозлился Шевченко, уже готовый бежать к своему боссу. — Они бы замерзли в шесть секунд, посмотрите на градусник — двадцать восемь градусов!..
Все присутствующие как-то боязливо поежились. Картинка рисовалась, конечно, не нарядная. Но версия, какая бы ни дикая, требовала проверки.
— Я проверю, — вздохнул Максимов. — Кто поедет со мной?
— Только не я, — пробурчал Шевченко, удирая в отросток коридора.
— Боитесь промышлять в одиночку, детектив? — вышел из задумчивости рубоповец. — Хорошо, согласен составить компанию. Полагаю, машина у вас не продувается?
Они вернулись через полчаса, отмотав изрядный клочок дороги и вдоволь налюбовавшись лунными пейзажами. «А в этом что-то есть…» — неоригинально повторял, протирая дырку в черепе, Пустовой.
Картина рисовалась до невозможности мутная. Предпоследним Душенина наблюдал дворецкий Шульц — в подвале, где почтенный отец семейства маялся серой зыбью и откровенно психовал. Последним — влюбленная однополая парочка, которая сгрузила лыжный инвентарь в каморку рядом с администраторской, цапнула из гостиной бутылочку шардоне и, томимая грядущей близостью, поднималась наверх. Бледный, как пообщавшийся с вампиром мирянин, Душенин брел по коридору. На него почти не обратили внимания. Охотно бы это сделали, с дорогой бы душой, но, увы… в общем, не до Душенина им было.
«А домик-то с секретом», — уныло думал Максимов. И игру в нем ведут предельно изворотливую. Людей не убивают. Во всяком случае, в наглую не убивают. Они просто ПРОПАДАЮТ. А до поры до времени это не сеет паники. Кого-то интригует, кто-то не обращает внимания, полагая, что пропащие найдутся. При первом же явном трупе народ хлынет из пансионата — как крысы с корабля. Не остановить. А вот ненавязчивые исчезновения — это нечто другое… Оригинальное выбрано решение.
Что и подтверждали наблюдения. Страха в доме пока не было. Обеспокоенность, интрига, не больше. Человек не может представить, что он пропадет. «Голубые» в обнимку протащились в буфет. Прислуга выполняла свои обязанности — разве что Ордынцев временами озирался, косил, как заяц. Горничная Ксюша предпочитала держаться мест скопления народа. Дворецкий начал тяготеть к каморке администратора. А кухарка демонстративно сунула за пояс столовый тесак с восхитительным турецким лезвием и ходила, всех пугала. Театр абсурда плавно перетекал в психиатрическую клинику.
Он завалился на кровать, обняв Виолу, для которой часы разлуки протащились, как резиновые. Приятно покопаться в шелковистых волосах, прижать ее мордашку к своей небритой мужественной щеке.
— Ты знаешь, детектив, а меня это хорошо вставило… Кто-то прошел по коридору, страшно стало, голова разболелась, жуть… я чуть было в чуни свои не впрыгнула и в гараж не бросилась, машину заводить, да потом вспомнила, что ты меня запер. И обед не скоро будет — ты же сам продержал Люсьен в вестибюле, она уже всем нажаловалась, теперь ходит по коридору и орет, что никого в этом доме кормить не будет, во всяком случае, в ближайшие два часа… Признайся честно, детектив, у тебя есть вменяемый план?
Максимов сделал неопределенный жест (бровями).
— Давай решим, что такое вменяемые действия с нашей стороны. Душенины пропали неспроста, и это только начало. В каком они состоянии, не знаю, но подозреваю, в плачевном. То есть мертвом. Их держат где-то в доме. Или под, или над — не суть. Можно погрузиться в расследование, попутно множа трупы, выяснять, что за чертовщина происходит, но врожденная порядочность подсказывает, что человеческие жизни важнее. Гнать отсюда надо людей. Попытаюсь им объяснить доступным языком. И второе — немедленно вызвать полицию. Пусть ругаются, пусть хамят, но в известность их поставить надо. Самим же потом зачтется.
— У меня неприятное ощущение, что ты прав, сыщик, — подумав, вздохнула Виола. — Это единственное, что можно сделать по-человечески. Но, боюсь, контингент будет трудно подвигнуть на отъезд. Как ты себе это представляешь?
Очень трудно Максимов это представлял. Для страха нужен труп. Еще лучше, два трупа. Но где они?
Он обвел тяжелым взглядом всех собравшихся в баре. Персонал — у барной стойки. Администратор Ордынцев, из последних сил норовящий предстать джентльменом. Запуганная Ксюша, стреляющая глазками во все стороны. Насупленная повариха, скрестившая пухлые руки на груди. Дворецкий, у которого мелко подрагивали губы, а кожа под ушами как-то странно топорщилась и совершала колебательные движения, напоминая жабры.
— Вместо обеда — несколько минут внимания, господа смертные, — объявил Максимов. — Краткая предыстория.
Он рассказал о найденном под подушкой письме. Помолчал. Развил тему. О предположениях, опасениях и уверенности в продолжении бесчинств. О полной своей некомпетентности касательно целей и намерений неизвестного «автора». О неведении, как у того обстоят дела с головой и где вообще могут находиться Душенины.
— А если я не знаю, я боюсь, господа смертные, — возвестил ближе к финалу Максимов. — У кого есть желание поупражняться в героизме, милости просим. Но это тупой героизм, уверяю вас. Лично я хочу живьем доползти до Дня защитника Отечества, а также до очередной годовщины критических дней Клары Цеткин. Да и большинство присутствующих, я думаю, хотят. Программа предлагается следующая. Через час прибывает полиция и вводится в курс. Далее варианты. Если полиция изволит интересоваться данным делом и гарантирует защиту фигурантов — я не настаиваю: каждый решает сам. Если полиция посылает нас к черту — то все разъезжаются. Лично я это сделаю первым, причем с чистым сердцем — поскольку за путевку не платил.
— Вам легче, — вздохнул Ворович. — А вот нам… Согласитесь, детектив, звучит как полная паранойя. Будучи человеком умственного труда, готов над многим задуматься и представить даже невероятное. Но не идет, хоть тресни! Я не понимаю главного — НА ХРЕ-НА? Любое, даже самое глупое преступление преследует цель. Хотя бы повод. Теща обрыдла, бомжу на водяру не хватает, соседи допоздна авангардный рок слушают, мать нотациями заела… Хорошо, я готов признать — если я не вижу мотива, это еще не значит, что его нет…
— Вот именно, — криво улыбнулась Инга. — Помолчи-ка в тряпочку, дорогой.
— А почему ты такая жизнерадостная? — прищурился очкарик.
— Я не жизнерадостная, — хрюкнула Инга. — Просто истерика вот-вот начнется… Кстати, насчет вашего предложения, детектив, — не скажу, что я обеими руками «за», но деваться, похоже, некуда. Доживем до ужина, переживем ужин…
Девушка выбралась из-за стола и, дразняще покачивая крупом, подплыла к бару. Отыскала чистую стопку, плеснула из фигурного сосуда.
— Какая жалость… — сказала, рассматривая на свет содержимое. — А ведь предлагали мне податься на уцелевшие от природных явлений острова…
— Но мы бы тогда не встретились с тобой, моя радость, — насмешливо блеснул очками Ворович.
На главную: Предисловие
