10
Еще издали, с пригорка, Серёжа увидел, что брюки и куртка по-прежнему висят на спинке скамьи. Осталось пробежать немного, перепрыгнуть заросшую канаву, проскочить кустарник – и вот скамейка.
Он перепрыгнул канаву. Но когда перед ним оказались кусты, оттуда, из засады, вышли четверо.
Это были, конечно, враги. Гутя, Витька Солобоев, Женька Скатов и Пудра.
– Гы… – сказал Пудра. – А вы говорили, уехал. Вот он, вовсе и не уехал даже. Ага.
– Привет, – насмешливо сказал Гутя. Он был, как всегда, красив и аккуратен, даже складочки на шортах отутюжены. Остальные трое были встрепанные и вспотевшие, а Гутя даже прическу не разлохматил. Он вертел в пальцах одуванчик с пушистой головкой и улыбался.
Серёжа сделал ошибку. Ему бы сразу шарахнуться назад, за канаву, а там еще посмотрели бы, кто быстрее бегает. Но он решил проскочить строй врагов, схватить со скамейки вещи и потом уже броситься к реке.
Не успел. Сразу шесть липких ладоней ухватили его за голые локти, за кисти рук. Серёжа рванулся, конечно, да толку мало. Его трое держали, и каждый был сильнее Серёжи.
– Не дрыгайся, силы береги, – сказал Гутя. – Еще до лагеря четыре километра топать, а ты, наверно, не обедал, бедненький.
– Ну, чего пристали?! – отчаянно крикнул Серёжа. – Я что вам сделал?
– Нас из-за тебя на речку не пускают и в лес, – объяснил ему из-за плеча Витька Солобоев. Он дышал Серёже прямо в ухо, и от него пахло грушевым компотом.
– Я-то здесь при чем?
– А говорят, что если отпускать, то все начнут разбегаться, как ты. Ты больно хитрый. Сам – до хаты, а мы сидеть из-за тебя в палатах должны?
– Врете вы все, – убежденно сказал Серёжа. – Вас директор послал.
– Ладно, это не твое дело, – сказал Гутя. Он один из всех не держал Серёжу. Прохаживался перед ним. Помахивал одуванчиком. А в другой руке у него был маленький газетный сверток.
– Я в лагерь все равно не пойду, – убежденно сказал Серёжа.
– За уши потащим, – пообещал Гутя.
"Ох, ну почему я не взял Нока?" – подумал Серёжа. И сказал:
– Надорветесь.
– Справимся.
– Вы права не имеете. У меня же вещей нет, они на берегу остались.
– А собака? – спросил Женька Скатов.
– Тоже на берегу! – ответил Серёжа и спохватился: "Не надо было говорить. Если бы думали, что Нок близко, может, испугались бы…"
– Вот и хорошо, – обрадовался Женька. – Дай, Гутя, колбасу, я ее вместо собаки съем. А то все равно Солобоев слопает, ему сегодня добавки не дали…
– Дурак, – сказал Гутя и зашвырнул сверток в кусты. – Не знаешь, что ли, что в этой колбасе?
– Не знаю, – растерянно отозвался Женька. – Я еще на кухне откусить хотел. А что?
– Дурак, – опять сказал Гутя.
"Неужели иголку сунули? – подумал Серёжа. – Нок ведь не знает еще, что у чужих брать нельзя. Нет, хорошо, что он там".
И сказал:
– Живодеры.
– За живодеров поимеешь, – пообещал Гутя. – В лагере. Ладно, пошли.
Серёжа опять рванулся.
– Не пойду я! Меня там люди ждут! Катер!
– Гы, адмирал, – сказал Пудра. – Глядите, парни, катер его ждет…
Остальные загоготали.
– Не волнуйся, деточка, – сказал Гутя. – За тобой в лагерь персональный самолет пришлют.
– Вы еще за это ответите, – пообещал Серёжа. – У меня там чемодан. Если вам за меня ничего не будет, за вещи вы все равно ответите.
На Гутином лице мелькнуло сомнение. Но тут вмешался Пудра:
– А на кой нам твой чемодан? Нам про него ничего не сказали. Может, ты его куда выбросил или запрятал, а мы искать обязаны? Нам не чемодан ведь, а тебя велели в лагерь притащить.
– Ага! – крикнул Серёжа. – Велели! Я же говорил!
– Ладно, заткнись, – буркнул Гутя.
– Жандармы вы, вот кто, – сказал Серёжа с закипающей яростью и бесстрашием. – Точно! Полевая жандармерия.
– Ну, ты… – медленно произнес Гутя и пушистой головкой одуванчика ткнул Серёжу в губы. А облетевшим стеблем стеганул его по носу. – За жандармов ты особо получишь, по первому разряду.
Серёжа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.
– Все равно жандармы, – сказал он. – А кто вы? Хорошие люди, что ли?
– Ладно, тащите его, парни! – скомандовал Гутя.
Серёжу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалей заскользили по траве. Серёжа постарался зацепиться за куст, но только зря расцарапал щиколотку.
Ну почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость, и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят прорваться. Они еще не очень близко были, эти слезы, но Серёжа уже чувствовал их.
Вырываясь, он сказал сквозь сжатые губы:
– Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.
"В самом деле, – думал он, – ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он до лагеря доберется?"
Гутя злорадно объяснил:
– Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под… Ну, в общем, ясное дело.
– Могут и галстук снять, – пыхтя, добавил Солобоев.
– Не, – огорченно сказал Гутя. – Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.
"Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?" – подумал Серёжа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили. Витька Солобоев сказал, дыша компотом:
– Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.
– Чичас он сам побежит, – вдруг сообщил Пудра. – Вы его только подержите минуточку, я чичас…
Он отпустил Серёжу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Серёжа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.
– Гады, четверо на одного, – сказал Серёжа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего.
А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.
– Ну, побежишь? – спросил он.
– Животное, – сказал Серёжа. – Попробуй только ударь.
Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Серёжа закусил губу, но не двинулся.
– Дураки. Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.
– Бу-удешь, – протянул Пудра и хлестнул еще раз.
Неожиданно, то ли из книжки про разведчиков, то ли еще откуда-то, вспомнились Серёже слова: "Если ударить противника под колено каблуком, можно сразу вывести его из строя…" И он без размаха, коротко, трахнул сандалей Пудру по ноге.
Пудра ойкнул, присел. Свободной ладонью зажал колено. Однако крапиву не выпустил. Глаза у него сузились, и он прошипел:
– Ну, чичас попляшешь… – и размахнулся.
– А ну, кончай, – сказал вдруг Женька Скатов и отпустил Серёжу.
Это было очень неожиданно, и Серёжа пропустил момент. Ему бы рвануться из Витькиных лап – и был бы свободен. А он прозевал, и в следующий миг его руку перехватил Гутя.
– Ты чего? – спросил Гутя у Женьки.
– А ничего, – хмуро бросил Женька. – Мучаете человека. Чего он размахался? – Женька кивнул на Пудру. – Ему бы так.
– Гы, а меня крапива не берет. Я в нее могу без штанов прыгнуть. На спор, – сказал Пудра.
– Ну и болван, – отрезал Женька. – Все вы… Собаку еще погубить хотели. Она-то при чем?
– А тебе жалко? – с досадой сказал Гутя. – Она бы тебе ноги пообглодала.
– А мне чего их глодать? Я, если б знал, с вами бы не связался… Обождите, я еще скажу в лагере, как вы его мучили…
Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.
– Во изменник, – сказал Пудра, все еще держась за колено.
– Ему же хуже будет, – сказал Гутя.
– Хуже всех будет вам, – пообещал Серёжа. – Вы еще вспомните…
– Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, – прохихикал Витька Солобоев.
Серёжа напряг плечи и сжал кулаки – кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:
– Не-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас… Мюн-хавузен. Ну, зови своих всадников! – И, скривив рот, он издевательски проблеял: – Ескадро-о-он!..
Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Серёжа! Полжизни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!
И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.
Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца…
Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Серёжа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.
И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.
И самый главный всадник – смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой – негромко сказал:
– Не трро-огать…
И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки.
* * *
Катер рокотал мотором и разгонял по стеклянной воде длинные волны. Вода и небо были светлыми, несмотря на поздний час. А берега кутались в сумерки.
Мигая цветными огоньками, плавно прокатывались навстречу сухогрузы и буксиры. На них играло радио.
Впереди, там, где не гасли закатные облака, поднимался город: трубы, крыши, башни и узорчатые вышки. Там тоже мигали огоньки, и становилось их все больше.
– Через полчаса причалим, – сказал Алексей Борисович. – Если больше не будет приключений. Если не сядем на рифы, не нападут пираты и не налетит тайфун.
Они с Серёжей стояли на носу у поручней. Серёжа молчал. Он не откликнулся на шутку. Смотрел перед собой и молчал.
– Сергей, – сказал Алексей Борисович. – Ты меня пугаешь, честное слово. Ты целый час будто в рот воды набрал. Что с тобой?
Серёжа повернул к нему лицо. Оранжевыми веселыми огоньками блеснул в его глазах закат.
– Я вспоминаю, – сказал Серёжа. – Вы не смейтесь, Алексей Борисович, ладно? Я вспоминаю. Как они примчались! А говорят, чудес не бывает.
Алексей Борисович взял его за плечо. На Серёжином плече, под ключицей, часто билась горячая жилка.
– Чудеса бывают, – осторожно сказал Алексей Борисович. – Собственно говоря, что такое чудо? Несколько редких случаев, совпавших друг с другом… Вот, допустим, открою я портфель и скажу: "Раз, два, три! Упади сюда метеорит!" Упадет?
– Нет, – уверенно сказал Серёжа.
– А вдруг? Ведь они все-таки падают на Землю. И если так совпадет, что катер окажется на месте этого падения? И мой портфель тоже?
Серёжа засмеялся.
Алексей Борисович сказал:
– Так получилось. Надо было, чтобы я взглянул на берег и увидел "газик", который вдруг остановился у моста и высадил ребят. Надо было, чтобы рядом оказался телефон. И надо было, чтобы в правление колхоза в тот момент зашел командир отряда Володя Малахов. Они как раз хотели ехать в Дмитровку, и лошади были оседланы… Вот и получилось чудо. Это, брат, такие ребята, что лишнее чудо сотворить не откажутся.
– А почему у них форма?
– Все студенческие отряды сейчас форму себе шьют. Каждый свою. Ты разве не видел? А эти ребята все время с конями, вот и завели буденовки, кто сумел. Красивая форма?
– Еще бы.
Серёжа закрыл глаза и снова, как в кино, увидел рванувшиеся кусты, вскинутые конские головы, вздыбленного гнедого жеребца на краю поляны, острые шлемы с голубыми кавалерийскими звездами…
"Не трро-огать!"
А потом крепкие руки, жесткое седло. Трава, летящая под копыта.
"Не трро-огать!"
Серёжа засмеялся, вцепившись в поручень.
– Как они… Будто атака! Даже я ничего не понял. А те, кто меня ловил! Они, наверно, и сейчас ходят обалделые… Нет, все равно это чудо, Алексей Борисович.
– Может быть… Но, видишь ли, Серёжа, такие чудеса случаются раз в жизни. Не чаще. И надеяться на них не надо.
– Я понимаю, – тихо сказал Серёжа. – Ну и что же? Мне и одного хватит на всю жизнь.
– Тебе… А другим?
– Другим?
– Да. А как же… Ты сейчас рад, спокоен даже. А кто-то в этот миг зовет на помощь. Ты думаешь, всадники спешат и туда?
– А что же мне делать?
– Будь всадником сам. Не обязательно на коне и в шапке со звездой, не в этом главное.
– Я понимаю, – опять сказал Серёжа.
По берегам начинался город: с цветными неоновыми вывесками на магазинах, с яркими вспышками электросварки, с желтыми квадратиками окон. С тихой музыкой репродукторов. Мотор заработал тише. Стало слышно, как по-ребячьи сопит на свернутом брезенте Нок, слопавший два корабельных ужина.
– Почти приехали, – заметил Алексей Борисович.
Серёжа сказал:
– Всадникам, наверно, тоже приходится нелегко.
– Конечно. А ты испугался?
– Нисколечко. Просто я вспомнил. В прошлом году один тип у нас во дворе хотел кошку повесить. Говорил, что бродячая. А она даже не бродячая была, а просто заблудилась. Мы с ребятами вырвали и убежали. А потом нас все соседи ругали. Говорили: со взрослыми спорить не полагается.
– Ну что ж… Конечно, не полагается. Только разве всегда знаешь, что полагается, а что нет? Мне, наверно, по всем правилам полагалось отправить тебя в лагерь, а не подымать по тревоге кавалеристов. Но ты ждал всадников…
– Вы говорите, что другие ждут тоже.
– Да.
– А как узнать? Как всадник услышит, что его зовут?
– Учись, – откликнулся Алексей Борисович. – Слушай. Смотри.
Катер заглушил мотор и по инерции подходил к пирсу. Там, под яркой лампочкой, сидел маленький мальчик-рыболов.
– Эй, пацан, ноги береги! – закричал выскочивший на палубу Витя-моторист.
Мальчик вскочил, взметнул длинную удочку.
Стало совсем тихо, только журчала у борта вода.
В этой тишине Серёжа негромко сказал:
– Я постараюсь.
