Глава 37

– Нам на лекции прикол рассказывали, – объявила Принцесса. – Это еще в древности глубокой было. При советской власти. В семье одной отношения такие милые были – то он ей в глаз, то она ему сковородкой промеж ушей. Потом после очередного скандала с визгами, писками и битьем посуды телка пропадает. По сигналу родственников милиция к этому мужику с претензией – мол, что за шум-гам, где второй субъект скандала? А нет никого. Зато кровь есть. Его за цугундер, он в полувменяемом состоянии. Говорит – да, жену уконтропупил и в лесу закопал. А место, хоть убей, вспомнить не может. За все про все ему червончик гуманный советский суд выписал.

– Какой слог, – произнес аж заслушавшийся Капанадзе. – Какая экспрессия.

Утреннее совещание, проходившее в кабинете в отделении, где собрались его немногочисленные подчиненные, засияло новыми красками.

– Как умею, – огрызнулась Принцесса. – Так вы дадите девушке высказаться?

– Высказывайся.

– Так вот, по условно-досрочному этот кент откинулся. Как-то в Питер из Москвы приехал. А навстречу ему благоверная идет. Он в крик. За шкирман ее и в околоток. Ну она и разнюнилась. Не могла, мол, с таким козлом жить. Собрала манатки и умотала, а чтобы не искал, другой паспорт каким-то образом выправила и нашла свою любовь до гроба, счастлива и на позитиве вся. А он, значит, ни за что червончик мотал… Вот такая мелодрама.

– Хрена себе мелодрама, – возмутился Айфоныч. – А он зачем на мокруху покололся, баран?

– Говорил, умопомрачение нашло. После драки с ней стал думать, что действительно ее грохнул. И признался в том, чего не было.

– Ну и к чему ты это? – спросил Йог.

– А к тому, что у нас в юриспруденции сложился принцип – нет тела, нет дела. Пока не установлен факт смерти, так никто париться с возбуждением дела не должен.

– И это правильно? – спросил Капанадзе.

– Может, и правильно, – пожала плечами Принцесса.

– Принцип этот куда как раньше появился, – решился Капанадзе на небольшую лекцию перед неокрепшими юными умами. – Семнадцатый век, так называемое Кэмпденское дело, когда обнаружили на дороге окровавленные тряпки приказчика, нашли трех крестьян, которые от незатейливых и очень убедительных методов допроса признались в совершении преступления и были успешно повешены. А сама жертва объявилась через несколько лет – несчастного похитили пираты, и он провел эти годы у них в плену. Тогда и перестали вешать без мертвого тела. Принцип этот продержался до двадцатого века, пока его немножко не подвинула наука. Но все равно его чтили очень сильно, особенно в советской юриспруденции. Хотя иногда и нарушали. В семидесятые годы убили иностранную студентку, тело так закопали, что никто и не нашел. И убийца в эйфории пребывал, что ему ничего не будет.

– Было?

– Шлепнули…

– И это правильно? – спросил Айфоныч.

– А правильно, если самые ушлые убийцы, которые научатся уничтожать тела и улики, ни при каких условиях, даже собственного признания, не будут осуждены? Кроме того, сама криминалистика шагнула далеко вперед. И нужно оценивать весь комплекс улик. И вообще, только дилетанты считают, что в судопроизводстве есть раз и навсегда определенные алгоритмы. Все зависит от конкретной ситуации.

– Иначе мы позволим людям убивать, – кивнул Йог.

– Именно.

– Из-за этого принципа по без вести пропавшим уголовные дела не возбуждались? – спросил Айфоныч.

– Теперь возбуждаются. Иначе нам вообще по тому же Мопсу работать не надо было бы. Жди, когда через тысячу лет его кости археологи найдут…

На столе запрыгал телефон, и Капанадзе прихлопнул его ладонью, как муху, потом взял, нажал на кнопку.

– Внимательно слушаю.

– Капанадзе? Привет. Это Дронов из органов ВЧК-ОГПУ. Помнишь такого?

– Вас забудешь.

– Давай пересечемся где-нибудь. Разговор есть.

– Назначай, где и когда. Лучше без повестки.

– Да какие повестки между друзьями. Подъезжай через часик на Кузнецкий мост, к «Дому книги»…

С Витей Дроновым, сотрудником Службы экономической безопасности (СЭБ) ФСБ России, Капанадзе общался несколько раз по убойным делам, когда у чекистов был к ним какой-то интерес. Как правило, это касалось заказных убийств банкиров и крупных предпринимателей. Когда началась работа по Мопсу, в следкомитете было рабочее совещание, посвященное организации взаимодействия разных служб при раскрытии этого дела. От ФСБ на нем присутствовал Дронов. Поскольку это дело никоим образом не касалось государственной безопасности, его присутствие означало, что чекистов интересует сам Мопс. Оно и неудивительно, учитывая, какие деньги стоят на кону.

Близкое присутствие «старших братьев», так называли фээсбэшников полицейские, немного нервировало. Поскольку конечных целей их никто не знал – то ли они заинтересованы раскопать дело, то ли, наоборот, настроены рубить концы.

Дронов опоздал на пятнадцать минут.

– Страшно извиняюсь, – обаятельно улыбаясь, произнес майор ФСБ, внешне похожий на картинного чекиста с плакатов тридцатых годов – высокий атлет с лучащимся искренностью открытым лицом. – К руководству на Лубянку приезжал и задержался. Умеют же большие руководители задавать дурацкие вопросы.

– Их на это учат, – усмехнулся Капанадзе.

– Вот именно. – Дронов стряхнул пылинку с пиджака за пару тысяч долларов. Одет чекист был с иголочки и очень дорого – как и положено сотруднику его службы. СЭБ – это аналог полицейского подразделения по борьбе с экономическими преступлениями, и выглядят сотрудники тоже очень похоже – фирменно и совершенно не по зарплате.

– Да я по многострадальному Мопсу хотел поговорить, – сказал чекист, когда они неторопливо направились по многолюдному, радующему глаз старинными изысканными фасадами зданий Кузнецкому мосту в сторону площади Воровского.

– Ежу понятно, – сказал Капанадзе.

– Там все по-прежнему глухо?

– Ты же знаешь, Гольдина сидит за другое убийство. Будем ее раскачивать на Мопса.

– Насколько реально ее раскачать?

– Пока молчит. Только сокамерницам плакалась, как ее, красивую, подставили. Мол, ничего не скажу – тогда друзья вытащат, никуда не денутся.

– Иллюзия всех теток… По заказчику, этому Барону, вы уверены?

– На девяносто девять и семь десятых процента.

– А почему семь десятых?

– Это мое экспертное мнение, – хмыкнул Капанадзе. – Только как его подвязывать к убийству без прямых показаний – ума не приложу. Вован, его человек, который много чего мог рассказать, сейчас на кладбище отдыхает.

– Надо попытаться отследить, кто будет захватывать активы Мопса.

– Это ты про недвижимость и счета?

– С недвижимостью все ясно – это долгое гражданское дело о наследстве. Счета – это теплее.

– Кто-то обещал информацию по ним, – поддел чекиста Капанадзе.

– Работаем. Сам знаешь, что такое офшоры… Но есть еще один нюанс. У Мопса была привычка деньги и драгоценности прятать по всему миру в ячейки.

– За каким таким лешим?

– На непредвиденные обстоятельства. Жизнь русского коммерса непредсказуема. Должен быть неприкосновенный запас, на черный день.

– Если в бегах, тебя по этим ячейкам и поймают.

– Поэтому в ряде банков имеются анонимные ячейки, куда доступ открыт по коду или обезличенным документам. Паспорт не обязателен.

– Такая сберкнижка на предъявителя.

– Старорежимная у тебя терминология. Но, по сути, верно. – Дронов вытащил золотую зажигалку и прикурил, прикрывая огонек ладонью от порывов ветра.

– С нетерпением жду продолжения.

– Нашли одну ячейку Мопса в Германии.

– И что?

– А то, что вокруг нее движения начались… Звонили в банк и спрашивали, как можно забрать.

– Откуда дровишки? – полюбопытствовал Капанадзе.

– Из леса, вестимо.

– Интересно. Получается, кто-то знает о ячейке и пытается получить к ней доступ… Поехали к Титову. Пускай готовит срочное поручение в немецкую полицию. Надо хлопать того, кто придет за поклажей.

– Поехали. – Дронов нажал на кнопку сигнализации, и стоящий у обочины стального цвета угловатый внедорожник «Гелендваген» замигал фарами.

– А где банк расположен? – спросил Капанадзе, устраиваясь в салоне машины.

– В Гамбурге.

– В Гамбурге. – Что-то тревожно кольнуло Капанадзе. Это местечко ему уже встречалось в рамках дела.

Гамбург.

Ладно. Будем думать потом. А пока действовать надо. В том числе решить вопрос с полицией этого самого Гамбурга.