Глава 21

Миша Стройбат держал Боксера на мушке. Но вовсе не был уверен, что свалит его с первого выстрела. Потому что у противника был в руке, точнее, под рукой, важный козырь.

Братва все-таки нашла беглого киллера. Стройбат знал, что нельзя их недооценивать. Они, псы, идут по следу, пока не настигнут, сметая все на своем пути. И все-таки он их недооценил.

Как они узнали о Наташе? Он никому не говорил о ней. Он вообще мало кому что говорил о себе – это залог выживания в его профессии, где смерть всегда стоит за спиной, и никогда не знаешь, смахнет она неожиданно косой тебя или того, кто рядом с тобой.

Расстался он с Наташей три года назад. И когда его приперло, то решил податься к ней, перекантоваться в тишине, определиться, что делать дальше. Он знал, что она одна. И что она его примет. Потому что она любила его. А он? Трудно сказать, Возможно, что тоже любил, если бы кто-то объяснил ему значение этого слова. Во всяком случае, тот год, что они прожили вместе, был самым лучшим в его жизни.

И вот очередной акт их общей драмы. В небольшой старомодной комнатенке загородного дома с металлической кроватью, взбитыми подушками, ковром на стене и старым буфетом расставлены фигуры в смертельной игре. В углу стоит Стройбат со вскинутым пистолетом. У входа – Наташа, белая как мел, с дорожками от слез на лице. За ней спрятался Боксер, вдавливая в ее бок ствол пистолета. Надо отдать должное, прикрывался он заложницей умело, понимая, что это его единственный козырь – ведь Стройбат стреляет гораздо лучше и быстрее, при огневом контакте с ним шансов нет.

Другое дело, если сухощавый, невысокий жилистый Боксер сблизится с противником на расстояние удара. Бьет он чудовищно, с одного удара срубает самых откормленных бугаев. Но Стройбат знал это и сближаться не собирался. Так что на игровом поле установилось хрупкое хрустальное равновесие, которое может разлететься смертельными осколками в любую секунду.

Бандитов было двое – Боксер и Клык. Они проводили разведку адресов, где мог скрываться беглый киллер. Не слишком надеялись застать его у старой любовницы, о которой узнали совершенно случайно. К изумлению своему, обнаружили, что он действительно хоронится у нее на окраине отдаленного подмосковного поселка. Увидев его, решили, не мудрствуя лукаво, взять в плен. Даже не столько хотели отличиться, сколько боялись, что киллер засечет их, встревожится и даст деру до того, как сюда заявится бригада в полном составе.

Инициатива наказуема. Разведчиками бандиты оказались никакими. Засветились по полной, и теперь Клык лежит у забора, держась за простреленную ногу и время от времени матерясь и взвывая отчаянно, как волк, от боли и страха. А Боксер, прикрываясь заложницей, севшим от волнения голосом вещает в пространство:

– Миша, убью ее, если ствол не бросишь! Ты меня знаешь, я отмороженный! Брось волыну, и поговорим как кореша. На толковище съездим. Командир тебе все простил. Ты ему нужен. Жив будешь. С бабками…

– Песни сладкие не пой, Боксер.

– Падлой буду, не вру.

– Ты и так падла.

– А вот так не надо, Миша. Нехорошо за метлой не следить.

– Не буду. – Стройбат нахмурился. – Побожись, что не тронете меня и Наташку!

– Чем хочешь клянусь! Только на разговор тебя просили! Ты нам нужен, Миша! Ты наш!

– Ну, если так… – Стройбат кивнул. Увидел на лице противника ликование. Поморщился. И несколько раз нажал на спусковой крючок.

Грохот в помещении норовил выбить барабанные перепонки. Пули пронзили полное тело Натальи, смахнув ее с линии огня. Потом продырявили Боксера.

Когда Стройбат подошел к противнику, тот в крови ерзал по полу, пули пробили плечо, руку, но ранения были не смертельными.

– Боишься?

– Не убивай, Стройбат! Мы же корешами были! Помнишь, как мы новокузнецких мочили?

– Каждый за себя, Боксер.

Грохнул выстрел. И Боксер упокоился на полу с дыркой в голове.

Стройбат присел на колено рядом с Наташей. Первая же пуля пробила ее сердце. И жизнь уже ушла из искалеченного тела.

Странное чувство было у Стройбата. Он смотрел на женщину, которую, возможно, когда-то любил. И которую только что застрелил, спасая себя. И не испытывал ничего – ни сожаления, ни вины. В душе была пустота, которая с детства росла в нем и захватывала в душе все бо́льшие пространства, нещадно изживая все человеческое. Ну, убил и убил. Так получилось. Нехорошо получилось. Зато он жив. А это искупает все на свете.

– Прости, – вслух произнес он. – Но это правда. Каждый за себя.

Надо торопиться. Много неотложных дел. Ему еще необходимо добить Клыка. Найти машину, которую незваные гости бросили где-то на подъезде к поселку. И смотаться отсюда.