Глава 44
Комната плыла перед глазами – картины, шикарная кровать под нежно-розовым балдахином, несколько ковров на полу и стенах – как он мог пропустить главное?! Насколько дико, но в то же время очевидно, понятно…
– Слушай, Звонарев… – Хорошевский поправил одеяло: голос звучал почти спокойно. – Давай рассудим по уму: деваться тебе некуда, всюду розыск – каждая собака знает в лицо…
– Ну?
– Я могу помочь. Деньгами, документами, транспортом… всем! Уезжай за границу, живи в удовольствие…
– А взамен?
– Разве не ясно? Может, я и пожил, но не нажился, – Хорошевский скривил лицо в улыбке. – Обидно столько лет зарабатывать и не попользоваться, а? – Он перешел на стариковский, гнусавый тон. – Ты молодой, сильный – жить да жить, наслаждаться благами мира, а я помогу, чем смогу!
– По-твоему, возьму деньги, уеду и забуду, сколько ты горя принес? – Звонарев усмехнулся, бизнесмен покрылся испариной. – Убийства, покушения… Зачем жить – боишься, что ТАМ найдут те, кого приказал уничтожить?
– Поздно бояться! – теперь и его глаза полыхнули. – Не тебе, пацану краснопузому, учить дела делать!
– Не мне… Скажи – зачем ей помогал? – капитан мотнул дулом автомата на фотографию. – Уверен, не ради доли.
Хорошевский посмотрел на фото, улыбнулся:
– Малолетки верят, что любовь – прекрасное чувство; люди повзрослее – что это большая редкость, а старики – что это еще и большое горе. Я имею в виду не слушание идиотских песенок и не часовое разглядывание древних фотографий – это… – он пощелкал пальцами, подбирая слово, – это знание. Когда такой человек встречается на пути, другой гибнет: что бы ни просила, все сделаешь.
– Убивать? Стрелять? Запугивать?
– Это тоже. Я мог дать деньги, машины, квартиры – всю шелуху, но нет! – она одержима страстью заработать, не получить. Одна эта маска… знаешь, сколько бабла стоит эта резиновая хрень? – Он задышал чаще, в глазах плескалось безумие: перед капитаном был сломленный человек, сложивший всю жизненную энергию в чемодан с этикеткой «любовь». – Она – единственная ценность, что я получил в жизни!
– Понятно.
– Ты… что теперь будешь делать? Со мной, с ней… с собой? – Хорошевский боялся, но старался не показывать. – Послушай, Звонарев, у меня есть деньги: суммы, о которых ты даже не слышал. Я куплю две жизни – свою и ее. Забирай все – фирмы, машины, дома, – ничего не надо! Дай взять один костюм – я уеду: заберу ее и уеду!
«Отпустить?»
Мысль промелькнула – и тут же погасла, залитая потоком имен, которых не отпустили… даже шанса не дали – так заслужил подонок шанс, отнятый у других?
– В бога веришь? – Звонарев поднял автомат. – Две минуты, молиться.
Громко тикали резные настенные часы с кукушкой – раритет, удачно вписавшийся в роскошный интерьер.
«Раз, два, три…» – капитан считал, пока жертва путала строчки молитв и неумело крестилась.
«… сто восемнадцать, сто девятнадцать…»
Выстрел эхом пролетел по комнате, выскочил в коридор и заглох, теряясь в паутине коридоров. Труп некогда могущественного Хорошевского некрасиво сполз на пол, оставляя на шелковых простынях красно-серое содержимое черепа.
Заглянул Харон.
– О как! – не удержался от возгласа. – Хотел всех пережить – не вышло…
– Поехали. Я знаю, кто враг. – Не оглядываясь, Звонарев вышел из спальни.
– Шайтан машину подгонит… куда ехать?
– На Шиловскую… уверен, гостей она не ждет! – рука капитана сжала автомат…
Через пять минут к дому подъехал Шайтан. «Мерседес» с тремя вооруженными людьми понесся к городу.
На звонок не открывали. Капитан снова и снова топил кнопку, слушая длинные, заливистые трели…
– Может, дома нет? – Шайтан приглядывался к замку. – На раз сломаю.
– Дома, – Звонарев несколько раз стукнул кулаком. – Спит, наверное.
– Так отойди, разбудим! – Маленький Шайтан отодвинул капитана, вытащил изогнутый армейский нож и одним ударом вогнал лезвие между дверью и косяком; послышался хруст, дверь легко отошла в сторону.
В квартире темно и тихо, пахнет пижмой и старостью. Харон быстро проверил кухню, Шайтан, не опуская ножа, – ванную и туалет…
– В комнате сопит, – шепнул Димка. – Входим?
Капитан отрицательно мотнул головой и первый взялся за ручку двери: он говорил себе, что не хочет раньше времени пугать бабу, но дело в другом – Звонарев не хотел, чтобы она умерла раньше времени.
Остановившись на пороге, он несколько минут привыкал к темноте, слегка разбавляемой тусклым светом уличного фонаря. Привыкнув, разглядел в центре комнаты кровать, на ней неподвижное тело. Осторожно подойдя вплотную, резким движением зажал рот – женщина выпучила глаза, Харон зажег свет.
– Что вы… кто?!. – смогла прохрипеть мать Виталия Ермолаева, Полина Карповна, когда Звонарев чуть ослабил хватку.
– Все, бабка. Конец, – бросил равнодушно Димка, усаживаясь в старое, продавленное кресло.
