Глава 29
По двору шагал восемьдесят девятый год, «радовал» пустыми прилавками и крепленым «Агдамом» за копейки… Многие верили в торжество коммунизма, но дальновидные готовили плацдарм для отступления и вхождения в новую эру. Еще работали свои, закрытые от посторонних магазины для верховного аппарата, рабочий же класс откладывал пять рублей с получки на заветную «шестерку».
Тогда-то в одном из районов города случилась классическая «барышня и хулиган»: Лена Прокофьева, очаровательная брюнетка с большими ярко-карими глазами, дочь профессора физики, влюбилась в признанного короля хулиганов Толика Ушастого. Луганский тогда был кавалером в высшей степени галантным – вхожий в «большие» квартиры, имел доступ к некоторым специфическим вещам вроде французского «Мартеля» и финского шоколада в притягательных обертках… Все добро он немедленно тащил возлюбленной вкупе с золотыми цепочками-колечками и прочими приятными мелочами.
Продолжалась сказка, как это часто бывает, недолго: родители Лены, разглядев в утренней тошноте малолетней дочери плохой признак, потащили ее к врачу. Толстая усталая врачиха подтвердила – беременность, третий месяц, прерывание невозможно из-за слабого здоровья матери.
Время такое: соседи умели молчаливым осуждением извести неугодную семью – начинали писать анонимные доносы куда можно и нельзя, вредили по-мелкому, но до слез обидно… Решение подсказала бабка – ехать в деревню, потом вернется и скажет, что привезла братика или сестричку. Поохают и забудут.
Так и сделали. Через полгода родилась крепенькая – почти четыре кило – девочка, названная в честь мудрой бабки Настей. Лена, по идее, должна вернуться, но уж очень деду-профессору не хотелось видеть отца ребенка – подсуетился, сделал пару звонков друзьям, – и дочь вне конкурса поступила в институт экономики в соседнем городе. Там же сняли квартиру, наняли внучке няню…
Лена приехала неожиданно, через год. Поцеловав отца с матерью, побежала на Бебеля, в знакомую общагу… Дверь открыла пьяная мать Луганского:
– Толика? Так нет его.
– А когда будет? – девушке хотелось быстрее рассказать о ребенке, увидеть, как обрадуется жених…
– Не скоро, – мать с трудом свела глаза. – Прячется, милиция ищет. А как найдет, будет сидеть, придурок! – не говоря больше ни слова, женщина захлопнула дверь.
Дома рыдающая Лена, которой едва исполнилось восемнадцать, рассказала о случившемся матери.
– Может, оно и к лучшему! – Вера Петровна гладила блестящие волосы дочери и плакала. – Подумай, зэк в семье! Соседи руки не подадут, на работе косо смотреть будут. А чему научит?
– Не такой он! – девушка яростно вскочила. – Вы не знаете! Если бы не вы…
И дальше в таком духе – максимализм взыграл: наговорив много лишнего, Лена собралась и уехала обратно.
С родителями помирилась не скоро. Учеба закончилась, пошли будни, наполненные работой и уходом за малышкой. Настя пошла в садик… тут в Москве появились стреляющие танки, с трибун вопили о революции и новом мировом порядке…
Лена видела Князя по телевизору – к тому времени она вернулась в родной город: он мелькал и как меценат, и как герой криминальной хроники, однажды встретились лично, в магазине – Луганский не узнал в уставшей маленькой женщине бывшей возлюбленной. А она не напомнила.
Жизнь текла, дочка подрастала… диагноз врача – рак в последней стадии, неоперабельный – прозвучал как гром среди ясного неба. Три… максимум пять месяцев.
Оказалось, врач расщедрился со сроком – болезнь сожрала Лену за несколько недель. Уже в конце, то впадая в беспамятство, то на короткий миг приходя в себя, женщина позвала дочь:
– Дай телефонную книжку, – она слабо кивнула на столик с дисковым желтым аппаратом.
– Зачем? – Настя не отходила от кровати: ловила последние мгновения.
– Дай!
Девушка принесла потрепанную коричневую книжку.
– Открой «Л», – мать закашлялась, – открыла?
– Да.
– Видишь, Луганский?
Настя с трудом разобрала неровный почерк:
– Вижу.
– Отец твой, – она сильно выдохнула. – Он про тебя не знает, но когда умру… – приступ кашля мешал ей говорить, – когда умру, если что-то понадобится, иди к нему. Пока я жива, все тебе улыбаются, обещают помогать… поверь, никого не окажется рядом, когда действительно понадобится помощь, а не сопливые соболезнования.
– У тебя был номер, и не сказала?
– Зачем? – Лена нашла силы пожать плечами. – Он нам ничего не должен, мы ему. Идем своими дорогами. Наверное, все могло быть иначе, но теперь поздно менять.
Через два дня Елены Прокофьевой не стало.
Настя долго не решалась позвонить. Все вышло, как и предсказывала мать, – улыбались, соболезновали, обещали не оставить… через неделю в квартире царила мертвая тишина – аппарат перестал звонить, в дверь никто не входил…
Девушка набрала номер – и попала на администратора:
– Здравствуйте, мне бы Анатолия Луганского услышать…
– Вы по работе?
До сих пор Настя не понимает, что толкнуло ее соврать:
– Да, по работе.
– Приходите завтра, во второй половине дня. Заполните анкету, потом Анатолий Вячеславович проведет собеседование.
На следующий день Настя заполнила анкету, с некоторым страхом разглядывая дорогой, в бело-золотой отделке, офис.
– Пойдемте, – девушка-секретарь улыбнулась, – директор хочет поговорить.
Князь сидел за большим письменным столом – полный, седоватый, в хорошем костюме… Она представляла его иначе – перед ней сидел отец, родной человек, но ничего в нем не было похожего… кареглазая брюнетка, в мать, Настя ничуть не походила на авторитета.
И все же было общее…
Он долго молча разглядывал ее, Насте игра в «гляделки» надоела первой:
– Я принята?
– Завтра в десять, – он поднял бумаги, будто отгораживаясь…
Она не сказала… Ни о матери, ни о себе – ни о чем. Сначала решила, что поработает, узнает отца поближе, тогда… потом решила не говорить – в память о матери: та не говорила – не считала нужным, – и Настя не скажет. Как там было: «Он нам ничего не должен, мы ему… Идем своими дорогами», – мать знала, что делала.
* * *
– И не сказала? – Звонарев, устроившись на заднем сиденье джипа, крутил в пальцах ручку.
– Нет, – Настя задумчиво смотрела на плывущий за окном город.
– Жалеешь?
Она помолчала.
– Да нет, наверное… В конечном итоге я сделала дальше больше, чем планировала: не вывалила на него «Я твоя дочь, заботься обо мне!» – заставила полюбить себя такой, какая есть. Видишь, фирму оставил, письмо…
– Любопытно, что там, – буркнул капитан.
Настя улыбалась:
– Я тебе расскажу… наверное. А вообще-то… – она тряхнула вспыхнувшей темными искрами гривой, – чего тянуть? Сейчас и прочту!
Девушка вытащила конверт, решительным движением оторвала край и достала простой листок А4. Не удержавшись, Звонарев наклонился и начал читать через ее плечо; один Харон, сосредоточенно крутивший руль, не проявил интереса.
«Здравствуй, Настюшка. Не мастак я писать письма, даже из тюрьмы не писал – да и, честно говоря, некому было, – но с тобой объясниться должен. Наверное, я мертв, раз ты это читаешь – значит, получила компанию и все, что ей принадлежит… Смешно представить ярость Маринки.
Деньги и всякую мелочь оставил ей, чтобы не устраивала проблем с судами и прочей дребеденью, – лучше тебе спокойно вести дела, без «напрягов»; через год-полтора заработаешь столько же и купишь, что пожелаешь. За эти годы ты изучила тонкости; знаешь людей, способных помочь стандартными и нестандартными методами; умеешь и, главное, можешь принимать решения… Это в тебе от меня.
Не удивляйся, я с самого начала знал, что работаю с дочерью, – ты не хотела говорить, я торопить: ждал, когда посчитаешь нужным. С первого дня заметил в тебе свои черты – силу, волю, характер… хорошо, не внешность – мама твоя была красавицей, но ты и ее обошла. Когда отказалась от моего неприличного предложения, я стал наводить справки и все выяснил…
Прости, дочка, что не было рядом, когда нужен человек, способный поддержать… Я действительно не знал, что ты есть, что вы живете в другом городе… клянусь, если бы твой дед не умер, я убил бы его сам! Понимаю, что компания – малая часть того, что я должен возместить, – но больше возможности нет.
Шайтан в курсе всего: на первых порах поможет управиться с бойцами, решить трудности…
Рад, что наконец все выяснилось.
Прощай. Целую. Отец».
– Это все объясняет… – Настя аккуратно вложила листок обратно.
– Что объясняет? – Звонарев чувствовал себя участником мелодрамы.
– Цветы… – девушка, улыбаясь, снова смотрела в окно. – Каждый раз, как прихожу на кладбище, нахожу свежий букет. Понять не могла, кто носит… Носил…
Она часто задышала, наклонила голову… капитан видел, как блестят, падая на пол, прозрачные слезинки. Такой момент наступает при потере близких – можно держаться, отвечать на улыбки, разговаривать… и в одну секунду потерять контроль. Слезы не остановить, когда падает, громко шурша, первый ком земли на деревянную крышку; или когда в крематории гроб медленно, под классический «Реквием», опускается в страшную печь… Боль захлестывает, и становятся неважны старые обиды – ты можешь стоять и смотреть, как любимые уходят навсегда… Стоять, смотреть и плакать.
– Ну-ну… – капитан протянул ладонь между сидений и легко сжал теплую руку девушки.
– Да я так… не сдержалась, – она посмотрела, улыбнулась и мягко освободила руку. – Плакать нет времени: будем искать тварей, все это устроивших.
– С чего начнем? – Звонарев понял: ищет способ переключиться.
– С кафе «У Ромы», что на трассе. Я поставила бойцов, но пока тихо. Поедем, пообедаем.
Харон, не проронивший ни слова, развернулся. ДПС по-прежнему игнорировали машину с номерами «ААА» – джип беспрепятственно выехал из города…
Капитан размышлял о причудах судьбы и находил, что они чаще жестокие, чем поучительные…
