Глава 4

«Меркушев, ты заговоренный, что ли?» – была первая мысль после того, как схлынула волна ярости и бешенства на собственную глупость и бессилие. Хотя, если хорошенько подумать, что он сделал не так, и кто мог предположить, что «поленница» рухнет в самый интересный момент, а под ней окажется вот это…

– Кто ты будешь такой? – Илья присел на корточки и принялся рассматривать освобожденную от досок «нетленку». Видеть нечто подобное ему раньше доводилось только в музее, да и то в далеком школьном возрасте. Шок он тогда испытал нехилый, даже вскакивал несколько раз ночью, когда музейный экспонат – мумия какого-то египетского жреца из Эрмитажа, куда их привезли всем классом, – являлся ему в кошмарных снах. Но то был музейный, под стеклом, а это, скорченное на полу, совсем другое дело. По виду мужчина, лет – не понять сколько, но волосы и зубы, что видно по оскалу, – целы. Одет странно – широкие, ветхие, пальцем тронь – развалятся, штаны и то ли пиджак, то ли куртка из такой же ткани. И обувь – он осмотрел тупоносые ботинки явно из натуральной, но очень толстой и грубой кожи. Шнурки истлели, остались полоски не толще макаронин, носков вообще не наблюдается.

– Скотина ты, – негромко произнес Илья. – Все мне испортил. Не мог еще денек-другой полежать спокойно, сволочь…

А сколько он тут вообще пролежал? Крутилось что-то в голове такое, слышанное давно и уже не вспомнить, от кого и при каких обстоятельствах: «мумификация трупа происходит не ранее чем через два-три месяца после смерти, если труп постоянно пребывает в сухом воздухе с хорошей вентиляцией». Ну да, тут как раз все условия для хранения созданы, а если еще разок по дому пройтись и вдумчиво в завалах покопаться – глядишь, и еще пара-тройка «нетленок» найдется. Этот явно тут не два месяца пролежал, а поболе, лет десять, не меньше, если по одежде судить. Повреждений на первый взгляд не видно, но трогать мумию что-то не тянет. Знать, какой-то добрый человек труп к стене оттащил и досочками прикрыл, дабы посторонних не шокировать. Или не труп – поза странная, но теперь уж никто и не скажет, как дело было – сам умер или помог кто? Лежал дядя себе лежал, пахло от него долго и неаппетитно, а потом запах исчез. И «добрый человек» сгинул, и поделом ему…

Илья сидел у стены с пистолетом в руках, смотрел то на высохший, белевший в полумраке острый профиль «нетленки», то за окно, на ветки тополя. Меркушев развлекается уже больше часа – обе машины на месте, признаков движения во дворе не наблюдается, вымерла даже прислуга, которую, хоть и изредка, он видел за эти дни. Выгнали, похоже, всех, как собак под дождь, ибо стесняется Валерка, не может свою ляльку при наличии в доме посторонних пользовать. Два часа, два с половиной, три – Илья еще не терял надежды, всматривался в серую муть за тополиными ветками. В особняке не светилось ни одного окна, только в крайнем на первом этаже он заметил слабые отблески света.

Собственно, все, он может уходить – уже темно и ничего не видно, даже если Меркушев выйдет из дома немедленно, ему ничего не грозит. Если только палить наугад, в темноту, высадить всю обойму в надежде, что хоть одна пуля достигнет цели… Нет, это глупо, но сматываться все равно пора. Даже думать неохота, сколько он тут просидел бок о бок с истлевшим телом.

– Ну все. Бывай! – Илья перешагнул через мумию, набросил на плечо лямку рюкзака и убрал пистолет под грязную, перепачканную кирпичной крошкой и еще какой-то белой дрянью куртку. Придется топать пешком, так проще, хотя и далеко, чертовски далеко. И к отбою не успеет, значит, придется давать коменданту на лапу и объяснять, где шлялся несколько дней. Хорошо еще, что ключи от комнатенки не выкинул, хоть и собирался. Илья глянул напоследок в окно – пусто, нет ни «Порша», ни «мерса», ворота закрыты, на втором этаже светятся несколько окон. «Улетели они, что ли?» Илья даже свесился вниз, поежился от попавших за воротник холодных капель и вернулся обратно. Нет, не его день определенно, оторвался по полной господин Меркушев и свалил, через недельку обратно прикатит. А его охрана снова побежит развалины по соседству прочесывать и на сюрприз наткнется. Вот начальник службы безопасности обрадуется…

Матрицу не пришлось долго уговаривать, она вывалила все, что знала о Тынском и о Волкове и об их мутном общем прошлом. И тоже тщательно подчищенном – Илье удалось раскопать в Сети лишь несколько старых фотографий людей в камуфляже и без знаков различия. Зато ссылка под снимком привела на форум, где немногословные, много чего повидавшие люди скупо пояснили новичку, кто есть кто, и даже снизошли, объяснив, что за скачки и с чем это едят. Тынский на фото сидел крайним справа – длинный, жилистый, взгляд исподлобья, зубы сжаты, руки тяжело лежат на обтянутых пятнистыми штанами коленях. Волков – в центре, старше нынешнего полковника лет на семь, если не больше, ростом пониже, в плечах поуже, тоже коротко стриженный, но чем-то зверски довольный, ухмыляется в объектив. И что-то связывало их двоих, крепко связывало, намертво, раз Тынский доверил этому невзрачному мужику отбор волкодавов для своей своры. «Он один из группы уцелел, он и Волков. Потом их нашли, показали, что боевики с остальными «фэйсами» сделали. Тынский тебе сам башку отпилит и хозяину отнесет…» Илья зажмурился, принялся тереть лоб ладонью. Кто кому отнесет, это еще вопрос, это мы еще посмотрим. Хотя что уж там, почти все козыри пока в руках начальника СБ «Трансгаза», а шантажисту приходится довольствоваться разрешением на работу, порядком уже потрепанным от частого предъявления сотрудникам правоохранительных органов, и комнатенкой в общежитии за Кольцевой, не занятой, по счастью, во время его отсутствия.

«Дальше поехали…» За монитором он просидел еще полтора часа, но единственное, что смог выжать из сообщений, состоящих почти целиком из разборок и ругани, были собственно скачки. Или тестовые испытания кандидатов, если говорить на языке делового общения. Проходили они в несколько этапов, участвовать мог любой, отвечавший «входным» требованиям: без татуировок, не судимый, не наркоман, прошедший службу в рядах Вооруженных сил, желательно в офицерском звании. Дальше за кандидата говорили его сила, выносливость, умение стрелять и драться, а также психологическая устойчивость. Если с первыми требованиями все было просто и понятно, то насчет последнего у Ильи родилось несколько версий. Проверка психологической устойчивости – вещь скользкая, обтекаемая, тестировать ее можно как и сколько угодно, на что проверяющему фантазии хватит. Еще когда в академию ФСБ поступать готовился, он слышал что-то такое, невнятные разговоры о походах курсантов в морг на вскрытие, причем не тех, кто вчера-позавчера богу душу отдал, а пролежавших изрядное время в воде, болоте, в подвале или после «общения» с насекомыми, грызунами и собаками. Процедура длилась минут сорок, в процессе наблюдения разрешалось применять нашатырь и бумажные пакеты. Тех, кто отказывался, или особо впечатлительных отчисляли под различными благовидными предлогами, а остальные… Остальные, как выпало Тынскому, например, или тому же Волкову, после окончания Академии собирали в черный пластик головы и другие части тел своих сослуживцев, не успевших пустить себе пулю в висок и оказавшихся в руках боевиков. «Он тебе сам башку отпилит…» Илья снова смотрел на фотографию, где Тынский – было ему лет тридцать, не больше – угрюмо, с видом много пожившего и много повидавшего старика смотрел в объектив.

«Проехали пока». Илья изучал расписание «скачек»: кросс, полоса препятствий, рукопашка, тир, проверка крепости нервов и последний этап – финальное собеседование. Если все проходит гладко, успешный кандидат пишет рапорт о приеме на службу и попадает в нежные объятия службы безопасности концерна. Из отрывочных сообщений и обмена мнениями на том же форуме стало понятно, что многие слетают именно в последний момент, поэтому Волков страхуется и смотрит всех подряд, и начинать можно с любого этапа. Понравишься в тире – прогонят по полосе препятствий и по лесу, выставят на ринг против обученного мордоворота или в морг среди ночи выдернут, на удавленника или жертву ДТП полюбоваться. Понравился Волкову – повезло, нет – проваливай. Поэтому все желающие охранять убийцу и извращенца Меркушева, а также его газовую империю приглашаются вчера, сегодня и завтра в тир, расположенный в районе Измайловского парка, при себе желательно иметь документ с фотографией. «Будто наемников вербуют…» Илья запомнил адрес и закрыл страницу форума. Вчера прошло, сегодня уже поздно, значит, надо завтра в Измайлово наведаться, на людей посмотреть, к разговорам их прислушаться, глядишь – и выплывет что-нибудь ценное и полезное. Волков этот особенно интересует, лет ему уже под шестьдесят должно быть, а Тынский им как близким родственником дорожит. Или они и есть родственники?

Желающих себя показать набралось немало, на КПП при подходе к учебному центру, где и располагался тир, образовалась небольшая очередь. Илья подошел последним, встал в хвост, предварительно осведомившись, туда ли он, собственно, попал.

– Туда, туда, – чуть повернув голову, подтвердил поджарый, как гончая, молодой человек в джинсе и темной удобной обуви. А сам нетерпеливо посматривал в сторону вертушки и двери за ней – именно оттуда появлялся представитель «покупателя», как в очереди кто-то назвал Волкова, и приглашал следующую тройку кандидатов.

– Почему трое? – поинтересовался Илья.

– Дорожек три. – На этот раз юноша обернулся, изучающе осмотрел Илью с ног до головы, и тот не остался в долгу. Ну да, они же здесь конкуренты, штатных единиц мало, желающих много, тем более еще двое подошли, но спрашивать ничего не стали. Стоят позади, молчат, на окружающие березки смотрят – сразу видно, что не первый раз замужем. – Был здесь раньше? – произнес молодой человек.

Илья чуть помотал головой:

– Нет, первый раз. А ты?

– В прошлом году, – нехотя отозвался тот. – Осенью. Грязи было по колено, кросс не сдал, ногу потянул. Вчера узнал и снова решил попробовать. Куришь?

– Нет, – ответил Илья.

– Это он любит, – с видом знатока сказал юноша. – А я курил, но пришлось бросить. Мне эта работа нужна, зря я, что ли, три года контрактником по горам шарился?

– Где именно? – степенно и глуховато проговорили из-за спины. Илья отошел, чтобы не мешать разговору случайно повстречавшихся «коллег», делал вид, что ему все равно, а сам ловил каждое слово. В это время вызвали еще троих, и несколько «отстрелявшихся» шли навстречу очереди, но по их лицам невозможно было понять, как все прошло. А трое за спиной активно перетирали свое прошлое, звучали имена, даты и названия населенных пунктов, и в разговоре Илья выхватил лишь одно нужное ему слово – Волков.

– Простите, мужики, что перебиваю, – вклинился он в разговор. – Волков – это не тот, который? – И качнул головой в сторону ворот.

Трое помолчали, переглянулись, и юноша в джинсе нехотя выдал:

– Он самый. А ты что, не в курсе?

– Нет. – Незамутненный взгляд и растерянная улыбка сделали свое дело, его перестали воспринимать как конкурента. И коренастый парень с растрепанными, цвета пшеницы, волосами снисходительно поведал Илье историю, которой от роду было полтора десятка лет. Как шла в Шатой колонна: техника, люди, бензовоз с соляркой, а где-то ближе к голове мотылялась в колеях «буханка» с «фэйсами». Рассказал, что маршрут был поделен на зоны ответственности мотострелковых подразделений и артиллерии, у которой каждая зона пристреляна до квадратного метра, плюс полагались «вертушки» над колонной. Но именно в тот день «крокодилов» прикрытия над «ниткой» не оказалось, и вообще есть мнение, что незадолго до этого одному командиру подразделения зоны ответственности забашляли чурки, тот приказал своим отвернуться и делать вид, что ничего не происходит. В общем, обстреляли колонну с двух концов сразу, технику подожгли, тех, кто выжил, боевики методично расстреливали из засады. «Буханка» сотрудников ФСБ подорвалась одной из первых, и к ней нападавшие проявили особое внимание. Кому повезло – тех убили в перестрелке, кому нет – нашли смерть прямо в колеях разбитой колесами и гусеницами дороги. Тынского контузило при разрыве, он толком ни понять ничего не успел, ни поучаствовать. В себя пришел уже в горящей машине, откуда его и выволок Волков. И потащил на себе в негустой придорожный лесок, где оба и просидели, огрызаясь из табельного оружия, пока не подоспела кавалерия из-за холмов. Подлетевшие «грачи» сровняли с землей транспорт боевиков и самих нападавших, сколько успели. А напоследок подожгли шедший в центре колонны бензовоз, полыхнуло так, что как выжили последние несколько человек вместе с Тынским и Волковым, для них самих до сих пор загадка. А когда все взорвалось и отгорело, выползли посмотреть на то, что осталось, и первым делом наткнулись на обезглавленные, изуродованные тела «фэйсов».

– Кто на дороге остался, кого в лесу потом нашли, по ДНК опознавали – от лица лохмотья остались. – Слова растрепанного веско падали в общую тишину, Илья с пониманием кивал, в темпе соображая, как вести себя дальше.

Тынский Волкову обязан жизнью – он выяснил самое главное, теперь надо подумать, как это знание использовать. Поэтому уже вполуха слушал, не забывая удивленно-проникновенно поднимать брови и делать соответствующее лицо, как оба выживших «фэйса» после обстрела угодили в госпиталь, как Тынский оклемался первым и дослуживал там, куда ворон костей не заносил, получил полковника, а Волкова, так и оставшегося майором, комиссовали по причине увечья.

– Гангрена, ампутация, протез, пенсия по инвалидности… Этапов было немного, но каждый из них приближал Волкова к его нынешнему положению. После дембеля Тынский слонялся без дела недолго, его пристроили на хорошую должность, где он быстро пошел вверх благодаря полученным навыкам, умению и особой психологической устойчивости, позволявшей выполнять некоторые специфические задания нового хозяина. «Гришина Наталья – его работа», – стукнуло в голове при словосочетании «психическая устойчивость». Ни разу это не устойчивость, а психопатия, одна из ее разновидностей, когда повидавший и кровь, и изуродованные трупы сослуживцев человек переходит, вернее, сносит с размаху хрупкую грань, почему-то решив, что так теперь будет всегда. Остается на войне, проще говоря, когда все остальные с нее давно вернулись. В общем, несмотря на некоторые особенности, про Волкова Тынский не забыл и, оказавшись на должности начальника службы безопасности «Трансгаза», вытащил своего бывшего командира из его однушки в Подмосковье сначала в отличную израильскую клинику, где того прооперировали, а потом предложил должность консультанта. Волков, разумеется, не отказался и уже лет пять или шесть отсматривает для Тынского новых бойцов, лично проверяя их физические и психологические кондиции.

– Понятно… – Что ему понятно, Илья пояснить не успел – возвращалась тройка прошедших (успешно или неуспешно – по лицам не понять) кандидатов, бандитского вида помощник Волкова выкрикнул следующих, Илья оказался третьим. Мордоворот внимательно смотрел на замешкавшегося соискателя, не успевшего решить, как быть дальше. По большому счету он сделал все, что хотел, – нашел людей, поговорил, узнал, а вот что потом… Но рассуждать было некогда, на него оборачивались, охранник пялился в открытую, приготовился открыть рот и поинтересоваться, в чем, собственно, дело, когда Илья решился. Пихнул в щель под стеклом окна на «вахте» свой старый, купленный еще зимой паспорт, от души надеясь, что по базам вот прямо сейчас его пробивать не будут. Выдохнул облегченно, узрев, что ФИО соискателя всего-навсего переписали в толстенный журнал и вытолкнули документ обратно. Риск бешеный, но хочется верить, что в Москве найдется с полмиллиона Андреевых и среди них непременно окажется Илья, а что касается фото… Так тут все одно камер по углам и стенам понатыкано, так что срисовали его давным-давно, если Тынский посмотрит – полкаша кондратий хватит и долго не отпустит…

В холле учебного центра они не задержались, мордоворот в сером костюме повел их прямиком в подвал мимо металлических дверей и решеток с замками, и уже на лестнице пованивало пороховой гарью. Дорожек действительно было три, на стойках лежали разноцветные наушники и, как Илья заметил издалека, черно-сизые «Викинги», еще не остывшие после стрельбы предшественников.

– Для пристрелки можно сделать три пробных выстрела.

Троица дружно обернулась на голос. В угловой каморке напротив монитора развалился на стуле крупный седой мужик в очках. Лицо широкое, скуластое, с трехдневной, не меньше, щетиной, серые глаза за стеклами в темпе «сканируют» каждого новичка.

– Он, – одними губами произнес оказавшийся поблизости парень в джинсе, но Илья и сам без подсказки уже узнал Волкова. Ехидный мужик на той фотографии и этот отъевшийся, с нагловатой рожей, – между ними было только одно общее: улыбка. Она не изменилась и послужила сейчас визиткой, по которой Илья и опознал человека, которому Тынский обязан жизнью. Интересно, на что пойдет полковник, узнав, что у Волкова большие проблемы и кое-кто собирается прострелить ему башку? Хочется верить, что на многое…

– Поехали!

Все шагнули к стойке, Илья едва успел надеть наушники, как рядом загрохотали выстрелы. Поднял свой «Викинг», обхватил рукоять обеими руками и выстрелил трижды по круглой мишени, положил пистолет обратно и оглянулся мельком. Отсюда видно, что в углу каморки отирается еще один шкафообразный субъект, с умным видом пялится на монитор и с нескрываемой ухмылкой – на кандидатов.

– Номер три! – Прошло несколько секунд, прежде чем Илья сообразил, что это относится к нему. Волков опирался локтями на стол и оценивающе осматривал «Андреева».

– В армии служил?

– Служил. – В подробности Илья вдаваться не стал, да они никого и не интересовали. Волков повернул квадратную башку, щелкнул мышью, и на манекенах сменились «картинки».

– Упражнение один: мишень анатомическая, расстояние до цели двадцать метров, количество патронов пять штук в одном магазине.

Все трое дружно сделали шаг назад, а Волков методично продолжал:

– Время на стрельбу – тридцать секунд, исходное положение: стоя, руки опущены вдоль туловища. Оружие поставлено на предохранитель и лежит на столе, положение для стрельбы – стоя. По моему сигналу…

Три, два, один… погнали. Ничего нового он для себя не узнал, все пройдено не раз и не два на тренировках и проверках. Пистолет в руки, выключить предохранитель, дослать в патронник патрон, поднять «Викинг» – тяжелый, зараза, почти килограмм, и отдача неслабая – и положить все пять пуль в десятую, девятую и восьмую зоны. Пистолет на стойку, шаг назад.

– Готов! – Его крик пропал в звуках выстрелов, остальные двое еще палили, юноша в джинсе злобно покосился на Илью и послал пятую пулю в область таза предполагаемого противника. Волков с критическим видом смотрел на монитор, Илья снова глянул себе за плечо и отвернулся. Фээсбэшник произнес что-то негромко, стоявший за его спиной громыхнул дверцей сейфа, и на стойках появились новые магазины.

– То же самое, – проговорил Волков. – Расстояние до цели пятнадцать метров, время на стрельбу двадцать секунд. По команде…

Писк таймера, крохотная пауза, грохот выстрелов, душная вонь сгоревшего пороха. И все пять пуль легли точнехонько в область хребта и черепа расчерченной, как пособие для начинающего маньяка, мишени.

– Расстояние до цели восемь метров, время на стрельбу пятнадцать секунд…

Да пожалуйста, ешьте, господин майор, не обляпайтесь! Отстрелявшись, Илья положил пистолет на стойку, шагнул назад. И любовался на дело своих рук – как все складно, ровно, дырочки одна к одной, по диагонали – от башки через позвоночник к пояснице. «Меркушев, ты покойник!» От одной мысли стало тепло, даже повеяло чем-то свежим, терпким, на сгоревший порох никак не похожим, а скорее на дорогой мужской парфюм.

– Срочную или по контракту?

Илья стащил с головы наушники и смотрел Волкову в глаза. Тот опирался на тонкую изящную трость и ждал ответа, позвякивал чем-то в кармане светло-серого, в тон штанам, пиджака.

– Сначала срочка, потом «контрабасом» три года.

– Хорошо. Кросс, рукопашка? Ты как, горазд, или…

– Проверяйте! – бросил Илья равнодушно, глядя в стену над седой «площадкой» на макушке Волкова.

– И проверим. С ножом обращаться умеешь?

– Доводилось, – осторожно ответил Илья, посматривая по сторонам. Пистолет рядом, но толку от него мало; если рукоятью Волкова по темечку грохнуть, но и только. Увести отсюда кореша господина Тынского охрана не позволит, вон один уже вылез, за волковской спиной, как конь, переминается. И тот, с рожей шире дверей, тоже никуда не делся, смотрит на всех троих одновременно.

– Пойдем прогуляемся. – Волков, хромая на правую ногу и опираясь на трость, направился к двери. – И ты тоже…

Юноша в джинсе встал по стойке «смирно» и едва ли не строевым шагом двинул следом за процессией. Третий кандидат никого не заинтересовал, даже охранников, замыкавших строй.

Идти оказалось недалеко – обогнули учебный корпус, спустились по залитой свежим асфальтом дорожке, миновали парковку и взяли левее, оказались на утоптанной глинистой тропе. Волков, резко выкидывая правую ногу вперед, шел первым, поскользнулся на мокрой траве, но, отмахнувшись от ринувшегося на помощь охранника, равновесие удержал, впечатав трость во влажную землю. Постоял так чуток и двинул дальше, к небольшой ветхой сараюшке над овражком, и здесь уже остановился, толкнул тростью дырявую створку. Сначала Илья думал, что ему показалось, но нет – внутри кто-то был, пищал, скулил и повизгивал отчаянно, переходил на рычание и снова срывался в визг. «Что за черт?» Он следом за Волковым шагнул внутрь, увидел в углу что-то белое, длинное, и это что-то билось, рвалось с привязи, не в силах порвать веревки. И внизу… Илья смотрел на пол, чертыхнулся еще раз, не веря своим глазам. Разномастные щенки, три штуки, только-только открывшие глаза – бессмысленные, голубые, дерутся между собой, ползают по голому полу и скулят – от голода или страха, а утешить их некому. Крупная белая с черным сука, распятая за все четыре лапы, висит в углу, и давно, похоже, висит, ибо воет уже глухо, из последних сил.

– Начали! – Мордатый телохранитель откинул полу куртки, рывком извлек из ножен на боку нож с длинным клинком с приятного цвета рукоятью из дерева, подал его юноше. Тот уверенно взял нож прямым хватом и преданно посмотрел на Волкова.

– Режь! – Фээсбэшник обеими руками опирался на трость и не сводил с юноши глаз.

– Что?..

– Режь, говорю, суку, режь на хер! – рявкнул Волков в лицо парню. – Или я тебя сам на ремешки… здесь и зароем! Бегом, время пошло! А тебе другую найдем!

Илья перехватил брошенный на него взгляд и заложил руки за спину. «Проверка психологической устойчивости… Отлично, господин Волков, вы всех так проверяете? И следовательно, те, что за мной гонялись и Наташку на рельсы пристроили, песиков на досуге режут? Догхантеры, значит… А собака бродячая, явно видно, да еще и кормящая – отличный выбор. Это тебе не на удавленника в морге любоваться…»

– Кому сказал?! – ревел Волков, и юноша отмер, шагнул к почуявшей конец суке, размахнулся коротко, ударил в собачье брюхо. Вой, визг, алые капли на белой шерсти, скулеж под ногами, писк – это охранник отшвырнул одного щенка к стене, и сука завыла еще громче, но уже не от боли. – Режь, чтобы я кишки видел!

Нож падает на пол, юношу сгибает спазм, раздаются характерные звуки.

– Не могу… – сквозь бульканье расслышал Илья и подобрался. Кишки видеть хочешь, не нагляделся? Будут тебе кишки. У мордоворота кобуры нет, только пустые ножны, второй охранник, правда, под вопросом, но это поправимо…

– Убрать!

Вот и чудненько, второй шагнул к блюющему кандидату, брезгливо ухватил его за ворот куртки и бесцеремонно поволок из сарая. Илья подобрал нож, вытер его о собачью шерсть, обернулся.

– Давай, давай! – подбодрил его Волков, снял очки и принялся протирать их полой пиджака, ухитряясь при этом держаться на ногах.

Сука извернулась, вытянула башку и цапанула зубами оказавшегося поблизости мордоворота за плечо. Тот шарахнулся к стене, врезал псине кулаком по морде и наступил на одного из щенков. Тот заорал дурниной, сука захрипела и плотнее сжала челюсти, Илья перехватил нож обратным хватом, развернулся и всадил его охраннику в правый бок. Выдернул, повторил и метнулся к Волкову, вышиб трость так, что та отлетела к стене, приставил клинок к горлу фээсбэшника.

– Ты что, сынок? – искренне удивился Волков и выронил очки. – Охерел? Аль обдолбанный? Леня таких не любит…

И заткнулся, ибо тонкая теплая струйка крови уже текла за ворот его светло-голубой, безупречно отглаженной рубашки, сглотнул и поднял руки.

– На кишки хочешь посмотреть? Могу устроить, – негромко пообещал ему Илья. – Вперед топай, и без шуток. К Тынскому вези, у меня к нему разговор есть, а ты, сучий потрох, мне на хер не нужен. Пойдем. А если встретим кого – так и скажи: к дяде Лене едем на собеседование.

– Не тебя ли он искал, сынок? – Проницательность Волкова не знала границ. Выходить из сараюшки он не торопился, но и не дергался, стоял спокойно, руки держал на виду. Илья быстро обхлопал его, выдернул из кобуры под пиджаком хорошо знакомый «ПСС», отшвырнул нож. Вот и славно, вот и отлично, судя по весу, магазин полон, шансы равны. Теперь Тынский точно Меркушева на «стрелку» приволочет, к гадалке не ходи. А нам того и надо.

– Стоять! – осадил Илья вернувшегося с «проводов» второго охранника. Того словно вкопали в землю, он резко затормозил, получил пулю в брюхо и аккуратно осел наземь под вой бьющейся за спиной суки.

Илья взял Волкова под руку, слегка вывернув при этом ему запястье, упер дуло «ПСС» в бок майора и подтолкнул вперед, и тот пошел – медленно, еле-еле переставляя ноги. Со стороны все выглядело идиллически – заботливый внучек или племянник ведет дедушку к машине, во всяком случае, именно на это Илья и рассчитывал. До парковки они брели минут семь, Илья оглядывался назад, смотрел по сторонам. Пока спокойно, никто Волкова не хватился, прогулки к сарайчику здесь в порядке вещей, и тест, судя по всему, затягивается надолго. А это нам на руку…

– Эта… – Волков так и стоял с поднятыми руками, пока Илья вытряхивал из его карманов ключи от навороченного «крузака», пока открывал дверцы и связывал Волкову руки за спиной вырванным с корнем ремнем безопасности. – Баран ты, сынок, как есть баран. – Волков не дергался, не орал, а спокойно комментировал действия Ильи. – И мозгов у тебя, как у барана. Ну куда ты поедешь, дурачок, тебя же из Москвы не выпустят.

– Уж как-нибудь, с божьей помощью. – Илья сел за руль, запустил двигатель, и «Тойота», рыкнув, мягко взяла с места.

– Вот в Бога веришь, а такое окаянство творишь. – Волков говорил так монотонно, словно и не человек, а автоответчик в дорогом телефоне. – Одумайся, голубчик. И я тебя по-быстрому небольно пристрелю, пока Леня едет. Он знаешь, чего видал…

– Головы отрезанные и кишки по кустам размотанные. Сослуживцев ваших головы и кишки, – уточнил Илья, и Волков заткнулся. Без промедлений выехали за ворота центра, причем охранник даже козырнул Волкову, сделав вид, что непонятный «водитель» в машине хозяина – это нормально. Покатили по просекам лесопарка, выехали на Русаковскую и встали в пробке на светофоре. В хорошей такой пробке, плотной, минут на сорок, если не больше. Ждать Илья не стал, хамски выехал на газон и погнал багровое корыто к перекрестку, не обращая внимания на гудки и ругань за спиной. Волков безмолвствовал, шевелил затекшими, связанными выше локтей руками.

– Чего тебе надо? – проговорил он наконец. – Денег? Получишь, сколько скажешь. Еще чего?..

– К Тынскому вези, – потребовал Илья. – Я тебе раз сказал, повторять не буду, он мне нужен. А ты у меня что-то вроде гарантийного талона, получу свое и выкину тебя на фиг или фрагментами в канализацию спущу. Я еще не решил.

– На Дмитровском шоссе у него дом, – игнорируя последние слова, сказал Волков. – Только предупредить его надо, чтобы ждал гостей дорогих. Телефон в пиджаке, во внутреннем кармане, разберешься.

Странно, что дорогая тонкая трубка еще ни разу не пискнула, а едут они – Илья посмотрел на приборную панель – уже почти двадцать минут. Перехватил руль одной рукой, нашарил в пиджаке Волкова мобильник, принялся листать телефонную книгу.

– Леонид?

Волков кивнул и отвернулся, Илья заметил, что лицо фээсбэшника перекосило от боли. Вот зараза, а если он на таблетках держится, что тогда? Если у него приступ начнется или что похуже? «Как бы не сдох мой гарантийный талон». Илья нажал «вызов» напротив имени «Леонид».

– Я тебе позже перезвоню…

Ну да, все верно, этот голос Илья узнал сразу, хоть и не слышал его уже давно. Начальник службы безопасности «Трансгаза» собственной персоной и чем-то сильно озабочен. «Наверное, мумию нашли, и он как раз рядом ползает. Или псов своих носом в нее тычет…» Илья кашлянул негромко, притормозил, пропуская «Скорую», и вылетел под развязку при въезде на Ярославское шоссе, повернул вправо, чтобы выйти на Кольцевую.

– У тебя все в порядке?.. – Договорить Тынскому не довелось.

– Да, Леня, все пучком, мы как раз к тебе на Дмитровку едем. Ты бы адресок назвал, чтобы я мимо не проскочил. Елки, я ж представиться забыл… Или пусть Волков меня представит, как тебе удобнее?

Ох, какая пауза, Станиславский от зависти в гробу, поди, перевернулся… Илья едва сдержал ухмылку и вывел внедорожник в левый ряд, наддал под двести, не обращая внимания на знаки. Обошел тихоходную фуру, подрезал наглую «Приору» со смуглолицыми горбоносыми пассажирами и фыркнул, увидев в зеркале заднего вида, как ее сносит к обочине.

– Я понял. – Все дела Тынского резко перестали быть срочными, даже фон из голосов и треска рации стих, словно в открытый космос господина начальника охраны вынесло, в открытый дальний космос, где тишина, если верить фантастам, такая, что слышно, как кровь бежит по венам. – Где вы сейчас?

А вот это фиг тебе, сказано сюрприз – значит, сюрприз.

– В Москве. – Илья смотрел на указатели, чтобы не пропустить съезд с Кольцевой. – Слушай меня, Тынский. Твой Волков сидит рядом со мной, мы едем в его машине, можешь активировать все твои «жучки», мне по фигу. Через час жду тебя на твоей даче вместе с Меркушевым. На кладбище ты ехать не захотел, а посему тащи Валерку на дачу, и у тебя ровно шестьдесят минут. Да, забыл предупредить, у меня с собой «ПСС», отличная штука, тихая, мощная, ну кому я все это говорю, сам знаешь. Думаю, что в доме и машине я найду еще немало интересного…

– Я приезжал… – он осекся, – и… за час я не успею…

– Твои проблемы, Леня, – оборвал его Илья, – из штанов выпрыгни, но чтобы через час ты привез мне Валерку, а я верну тебе твоего названого братца, хотя он тебе в папаши годится. Ну, это ваши дела. А время-то идет, тик-так ходики…

Он нажал «отбой» и кинул волковский мобильник себе в карман. Все, они почти приехали, вот он, съезд, объехать затор – как два пальца, плевать на вопли и истерику водителей, покорно ждущих своей очереди, теперь на шоссе, сделать, как стоячую, «Хонду» в левом ряду… Черт, этого только не хватало…

– А ты что думал?! Что тебя вот так запросто отпустят! – захохотал Волков, и было отчего.

Откуда она взялась, эта машина, не было ее еще пару минут назад, он бы заметил. А теперь раскрашенный белыми и синими полосами «Форд» с надписью «ДПС» на боку высунул морду на половину правой полосы, а навстречу «крузаку» топает гаец, небрежно помахивая полосатой палочкой, указывая на обочину.

– Баран, говорю, баран! – ржал Волков, ткнулся носом себе в плечо, потерся о рукав пиджака щекой, вытирая слезы радости. Ясен перец, работа Тынского, успел сообразить и «смежников» по тревоге подорвать, благо и машина заметная, и приметы водителя известны. И пассажира тоже. Но кое-что Тынский все же забыл или решил не учитывать в своей формуле, а напрасно. Но остановиться придется, не палить же на ходу – это рискованно, можно невзначай и промахнуться.

«ПСС» лежал в левой руке, когда Илья послушно съехал на обочину, переложил пистолет в правую руку и негромко предупредил Волкова:

– Заорешь – сдохнешь.

– Да пошел ты… – Волков даже отвернулся, но теперь на его небритой роже вместе с гримасой боли пышным цветом расцвела довольная улыбка.

В стекло требовательно постучали, Илья нажал кнопку, и оно поехало вниз.

– Инспектор Сельцов. Документы, ваши и на машину.

Все то же самое, как и полгода назад. Сейчас из машины выйти попросит, потом багажник открыть, потом найдется там кое-что интересное, труп, например, расчлененный, но не героин, нет – мелко, не тот случай. А вообще странно, что они этакую церемонию решили развести, не проще было «чеснок» по дороге рассыпать или ленту шипованную расстелить? Или сразу очередью по колесам…

– Сейчас, командир. – Илья полез в бардачок, спрятал «ПСС» между колен, продолжая держать его за рукоять. Сейчас, порыться еще немного – и сразу, с разворота выстрелить в рожу за окном… Ну, поехали, что ли…

Он успел многое – найти в бардачке пару бумажек, вытащить их, кинуть себе на колени и развернуться, как планировал, и даже поднять пистолет. В ту же секунду льдисто-туманная струя ударила в лицо, гася сознание дурманящей волной…

Едва Илья смог совершенно точно определить, что из беспамятства вернулся в реальность, принялся, не шевелясь, анализировать ощущения. Ощущения были довольно безрадостные: вокруг царит душный мрак, не просто душный, а концентрация теплой густой вони такова, что того гляди вывернет прямо на пол. И приподняться затруднительно – руки схвачены за спиной «браслетами», голова гудит от тупой боли – лбом по доскам его приложили от всей души. Как и Волкова, похоже, – краем глаза Илья видел справа у стены и коротко стриженный седой затылок фээсбэшника, и часть спины, обтянутой серым пиджаком с полосами грязи. Помещение похоже на бытовку – узкое, тесное, с низким потолком, завалено мешками с каким-то хламом и коробками, в стене над Волковым крохотное мутное окошко, через него бьет солнечный луч. Одумалась погодка, вспомнила, что на дворе лето, второй день дождя нет, но влажность, как в тропиках, от чего и концентрация вони в разы усилилась…

Тошнота стала невыносимой, Илья закашлялся, едва поборол перехвативший горло спазм и попытался перекатиться на бок. Движение не прошло незамеченным, мелькнула тень, приблизилась, и от удара чем-то тяжелым по затылку померк и солнечный луч в окне, и последние остатки света мигом пропали, словно кто-то стер их ластиком, как след белого карандаша на черной бархатной бумаге. После того как состоялось его второе пришествие, Илья оповещать об этом окружающих не торопился. Полежал, привыкая к тупой, разлитой от макушки до затылка боли, осторожно прижал к бокам локти, еле заметно поерзал на полу. Пистолет – вот чудо! – исчез, оба мобильника, свой и волковский, тоже. Как и сам Волков – там, где он недавно лежал. Илья видел только грязные доски пола и несколько темных пятен – от небольших клякс до крупного, с кулак размером, от него куда-то за край «картинки» тянулась широкая полоса. Зато вонь не исчезла, стала гуще, плотнее, ее словно нагоняло волнами от малейшего движения ветерка – Илья чувствовал на лице прикосновение теплого, но отнюдь не освежающего сквозняка. Снова шаги, негромкие голоса – судя по ним, в бытовке трое, но говорят неразборчиво или они в масках. Или в респираторах, что объяснимо, Илья и сам бы сейчас не отказался от «лепестка», но где ж его взять, и не предлагает никто. Полежал еще немного, уткнувшись лбом в пыльные доски, и уже решился проявить признаки жизни, когда декорации изменились. Снова на пол прямо перед носом упала тень, но удара не последовало, кто-то присел на корточки, об пол негромко стукнул пластиковый приклад, мелькнули длинные, покрытые синими татуировками пальцы. «Как все изменилось. А как же требование – без татуировок? Знал бы – дракона в полспины себе наколол…» От резкого движения голова снова отозвалась болью, пальцы в синих узорах пропали из виду – человек подцепил голову Ильи за подбородок, приподнял над полом.

В мороке и тумане маячила перед ним чья-то физиономия – обычная, только худая очень, аж щеки впали, серые глаза чуть прищурены, выражение самое обычное, изучающее на предмет – так оставить или в морду дать, чтоб не рыпался? Илья покосился вбок – о, отличный выбор, автомат породы «Вал», прекрасная вещичка, особенно привлекательна благодаря габаритам и весу, Тынский отлично вооружает своих псов. Кто это – самые приближенные, перерезавшие с десяток беременных и кормящих сук, элита службы безопасности «Трансгаза», и где их предводитель-головорез? Волкова к доктору поволок, а этих оставил добычу сторожить?..

Илья снова ткнулся носом в пол, зажмурился и прикусил губу, чтобы не вырвало – от боли и тухлой вони одновременно. Перед глазами колыхнулась мутно-серая вуаль и пропала. В лицо плеснули водой, Илья открыл глаза и сообразил, что он сидит спиной к стене, на полу рядом лежит ярко-желтый квадрат солнечного света, а бытовка полна людей, и среди них «инспектор», еще не расставшийся с кислотно-зеленым жилетом. Всего человек пять или шесть, если не считать приглушенных голосов за стенкой. И все молчат, рассматривают пленника, а ближе всех, на краю деревянного ящика, сидит поп. «Тепловой удар? Сотрясение? Интоксикация?» Илья разглядывал «батюшку». Да, точно, он в рясе, поддернутой до колен, под одеянием черные джинсы и черные же ботинки на толстой подошве, но креста на пузе нет, как нет и самого пуза. Батюшка высок, строен, в плечах неширок, лицом худ и бледен аж до синевы, черные, странно блестящие, с расширенными зрачками глаза запали, зато борода привольно кустится вокруг отощавшей физиономии. «Ну и вояки у Тынского. Или это их духовный отец?» Илья рассматривал странного попа. А тот еще немного побарабанил пальцем по колену, отвел наконец взгляд и спросил кого-то, подпиравшего стену рядом с пленником:

– Он? Точно?

– Он, паломничек, – отозвались над головой, и голос показался Илье знакомым. А может, и путал что, боль в затылке, тошнота и вонь запросто могли породить что-то вроде слуховой галлюцинации, и не только слуховой, а голос продолжал: – Он, отвечаю, я его хорошо запомнил. Как племянник, здоров?

И несильный толчок в плечо. «Какой племянник, какой паломник? О чем они…» Илья соображал с трудом, и на языке уже крутилась дежурная фраза: «Вы, наверное, обознались». А тот отклеился от стены, шагнул к ящику и уставился на Илью чуть насмешливо, положил руки на цевье висевшего на шее «Вала». Молодой, и сорока еще нет, глаза серые, внимательные, взгляд острый, уверенный, но выражение лица уже не постно-умильное, а напряженное, даже злое. «Нам неведомо…» Илья вспомнил, когда слышал этот голос. В монастыре, точно. Черт, уж не поповская охрана ли его тогда засекла, когда он за «владыками» подглядывал? А этот с «Валом» тогда землю что твой крот копал и глазки закатывал, на небо крестился. Но все равно ни черта не понять, зачем он им нужен? И если это не люди Тынского, то где тогда Волков?

Илья посмотрел на пол под окном, но там стояли еще двое, тоже вооруженных, скорее всего короткостволами, ибо руки у бдительно таращившихся на Илью парней хоть и пустые, но словно невзначай касаются оттопыренных под мышками легких курток, надетых, несмотря на жару. А сам «батюшка» вроде безоружен – по крайней мере на широком поясе поверх рясы кобуры не видно, если только не под юбкой он ее прячет. И все крестится, шепчет что-то, глядя то в сторону двери, то в потолок. Хватит, пожалуй, в гляделки играть, пора бы ясность внести.

– Где Волков? – произнес Илья, но ответа не получил. На него смотрели сразу четверо, еще двое, судя по легкому движению справа, стояли там, перекрывая выход. Пришлось откашливаться и пояснять: – Со мной еще человек в машине был. Потом вон там лежал. – Илья осторожно повел подбородком в сторону двух не по погоде одетых молодых людей. Те не шелохнулись, обратив на его слова не больше внимания, чем на жужжание мухи.

– На помойке. И ты туда же отправишься, если откажешься сотрудничать, – ответил поп.

Ишь как оно обернулось, кто бы мог подумать. На угрозу Илья нимало внимания не обратил – хотели бы убить, давно бы он с простреленной головой лежал бок о бок с господином майором. Значит, нужен он им зачем-то, а посему продолжим.

– Ты вообще кто? Откуда взялся? – На ответ Илья особо не рассчитывал, а все прикидывал, как бы повернуть беседу так, чтобы сняли с него наручники и оставили с этим «духовным отцом» один на один. Чисто потолковать, ибо присвоил тот себе с таким трудом вырванный у судьбы гарантийный талон, и не только присвоил, но привел в полную негодность, сделав невозможным для дальнейшего употребления.

– Враг твоего врага, – ровным голосом отозвался тот. – Ты понял, о ком я. Мне надо убить Меркушева, и ты мне поможешь.

– С какой стати? – вырвалось у Ильи.

– Покажите ему. – Поп двинул бородищей и исчез из виду.

Илью споро подхватили под руки, от резкого движения голова заныла так, словно по ней еще разок врезали прикладом, опустилась и поднялась серая вуаль, в лицо ударила тугая волна настоявшейся густой вони. Илья слышал, как хлопнула о стену дверь бытовки, в лицо ударило солнце, он кое-как разлепил глаза. Асфальтовый заплеванный пятачок, на нем три неброские иномарки, в том числе и раскрашенный в цвета ДПС «Форд» с мигалкой на крыше, хлипкая, под стать кладбищенской, ограда, и за ней, насколько хватало глаз, расстилался мусорный полигон. Над протухшими завалами носились вороны и галки, пикировали вниз, взмывали к небу или торопливо отбегали прочь, уступая дорогу бульдозеру. Тот ножом сравнивал свежие курганы и прочие гниющие в жаре и духоте возвышенности со старыми пластами мусора, из-под гусениц летели ошметки и жирные брызги.

– Откажешься – составишь своему дружку компанию, только я тебя туда живым закопаю, – произнес за спиной «батюшка». Илью втащили обратно, неаккуратно прислонили к стене. Пришлось сесть на пол, чтобы не отключиться – одуряющая жара и запах гнилой органики разили наповал. «Значит, Волкова он туда пристроил. Умно, ищи его теперь с собаками. Хотя Тынский найдет, он может. Если только бульдозер его не опередит. Но бульдозер не товарняк, так что у полковника шанс еще есть…»

– Чего тебе надо? – спросил Илья, глядя на попа. Тот снова сидел напротив, вперившись взглядом в лицо собеседника. От вида черных, нехорошо блестящих в полумраке глаз Илье стало не по себе. Видно, что человек с головой не дружит, и как с таким говорить – непонятно.

– Мне нужен Меркушев, а ты – моя блесна, наживка, кролик, он на тебя точно клюнет. Ты все хорошо сделал, ты молодец, хоть и не знаю, зачем тебе это понадобилось, – сказал поп.

– А тебе?

– Он убил мою дочь и ответит за это, – так же ровно, недрогнувшим голосом ответил «батюшка».

«Не ее одну…» Порыв поведать попу, что он не одинок в своем горе, Илья подавил. Что толку говорить о чужих смертях, когда у этого явно крыша поехала, причем давно и круто. Но деньги у него имеются, не только на рясу хватило: ребятки в бытовке явно тренированные, каждое движение пленника секут, их услуги недешевы, да и «Вал» денег стоит, как и иномарки рядом с бытовкой. Кто ж такой конкурент чертов, откуда взялся на его голову?

– Когда? – Илья зачем-то тянул время, впрочем, и поп тоже никуда не торопился, во всяком случае пока. Видимо, удовлетворился на время одной жертвой или патроны бережет.

– Одиннадцать лет назад. Тогда Меркушев развлекался тем, что напивался вдрызг и гонял по улицам, сбивал собак – и бродячих, и домашних.

«Позвольте…» Илья уже с интересом смотрел на попа. Если ему не изменяет память, то Матрица помнила об этой милой Валеркиной слабости. Точно, это было в базе криминального учета происшествий, Меркушев в состоянии алкогольного опьянения насмерть сбил пса, и хозяин собаки подал на него в суд. Дело рассыпалось на первом же заседании, а истец, согласно тем же базам, в тот же год был сначала признан безвестно отсутствующим, а еще через несколько лет – по заявлению супруги – умершим. И фамилия того человека была…

– Поляков, – произнес Илья, – ты Поляков, верно? А Меркушев сбил твою собаку. Ты еще на него в суд подал, а потом без вести пропал и умер. Я угадал?

Угадал, еще как угадал, по совсем уж нехорошо блеснувшим глазам и еще больше сбледнувшей роже попа видно. А также по рожам охранников – для них многое, что сказал Илья, оказалось сюрпризом. Ну что, неплохо, не зря он тогда на «Горбушке» кучу денег оставил.

– Да, прости, Господи, мою душу грешную, – глядя в стену перед собой, ответил поп.

Илья подождал, когда Поляков перестанет креститься, уселся поудобнее, не обращая внимания на насторожившихся телохранителей, и продолжил:

– Так ты мстишь ему за сбитую собаку?

Поляков, все еще смотревший в одну точку, помотал головой:

– Она перебегала дорогу вместе с Машкой. Моя дочь замешкалась – может, ее ослепил свет фар, или она просто споткнулась, или еще что-то помешало, а Мотька в это время рванула вперед, и весь удар, предназначенный собаке, пришелся на Машку. Я едва смог опознать ее. Потом я узнал, что этот урод развлекался тем, что, напившись, гонял по улицам и сбивал машиной собак. Я сам видел, что передний бампер его «Фольксвагена» весь в засохшей крови.

– А собака?

– Мотьку, нашего лабрадора, убили менты, когда приехали по вызову. Она сидела рядом с Машкой и никого к ней не подпускала. Я похоронил сначала Мотьку, а через неделю свою дочь, ей было тринадцать лет.

– А потом умер? – продолжил Илья хронологическую последовательность.

– Нет, сначала я подал в суд. Узнав об этом, Меркушев через посредника предложил мне деньги, компенсацию, как он выразился, морального и материального вреда. Но я отказался, а его шестерку спустил с лестницы.

«Неосмотрительно…» Илья шевельнул затекшими руками, и «браслеты» звякнули еле слышно. Телохранители (или правильнее назвать их подельниками «святого отца») насторожились, но Илья больше не двигался и внимания к себе не привлекал.

– В суд он, конечно, не пришел? – Предположение оказалось неверным.

– Пришел, и не один, привел с собой свидетелей, и они заявили, что моя Машка была наркоманкой и проституткой, что они ее имели, как хотели, а деньги отдавали папе, то есть мне, так как именно я принуждал несовершеннолетнюю дочь к занятию первой древнейшей профессией. Что Меркушев сбил собаку, когда Машка бежала за его машиной.

«Узнаю сову по полету, добра молодца по соплям…» Все в его духе, Валерка верен себе везде и во всем.

– Суд встал на сторону Меркушева, меня обвинили в клевете, заставили пойти на мировую. Под давлением я согласился, а через неделю исчез из дома – в этом городе я жить больше не мог. Понимал, что должен убить подонка, но не знал, как это сделать. И решил нанять спеца по устранению людей.

От дверей послышался короткий вздох и что-то вроде «ни хрена себе». По виду оторопевших охранников видно – они эту исповедь слышали впервые.

– Это дорого, – воспользовался Илья образовавшейся паузой. – Проще самому… – И прикусил язык, чувствуя, что теперь не понаслышке знает, как проявляется «стокгольмский синдром», как происходит единение убийцы и его жертвы.

– У меня были деньги. После смерти – мне удалось сымитировать несчастный случай – я сделал себе новое имя, фамилию, прошлое. Все, чтобы жить дальше и добраться до этой твари. У меня была строительная фирма, она быстро пошла в гору, я разбогател. Потом решил оставить прошлое в прошлом и даже простил Меркушева, ибо он не ведал, что творил.

Снова торопливый шепот, крестные знамения, возведенные к потолку бытовки глаза. «Ведал, ведал, можешь мне поверить. Это братец его с башкой от рождения не дружил, а Валерка соображал отлично…» Илья закашлялся, ему поднесли к губам бутылку воды, дали сделать несколько глотков.

– Мне помогли поездки по святым местам и беседы со старцами, людьми праведной жизни. Они убедили меня, что поможет жертва на благое дело, и я жертвовал…

«Понимаю. Им твои деньги позарез нужны. Но на «Вал», вижу, немного осталось». Илья вытер губы о футболку на плече, прикрыл глаза. Что делать-то, что? Этот безумец будет исповедоваться еще долго, горе и пережитый за ним позор сломали Полякова, он сейчас как фанатик, ему впору пояс с тротилом надеть и в обнимку с Меркушевым к Господу Богу отправиться. Или к дьяволу, но это наверху решат, кого куда…

– Я продолжал много жертвовать на восстановление монастырей, в некоторых даже жил послушником, хотел постричься в монахи, пока в одной из обителей я не встретил Меркушева. И все вернулось с прежней остротой и болью. Я нанял людей, провел расследование и понял, с кем мне предстоит столкнуться. Пришлось продать все, мои наемники следили за братом Меркушева, но время шло, ничего не происходило. Ты вовремя появился, я уж стал терять надежду: в монастыре он не показывался после того, как туда приезжала его жена.

– Ты знаешь, что Меркушев пытался ее убить? Она выжила, но осталась инвалидом. – Илья так и сидел, прикрыв глаза, и смотрел то на серьезное лицо охранника за спиной Полякова, то в окно.

– За что?..

И вздрогнул всем телом, едва усидел на месте от резкого звонка, имитации старого телефонного аппарата. Охранник у двери достал из кармана джинсов телефон и подал его Полякову.

– Леонид?.. – произнес тот вопросительно и отвел взгляд от экрана.

Теперь все смотрели на Илью и молчали, мобильник умолк, чтобы немедленно затрезвонить вновь. И будет звонить до тех пор, пока не сдохнет аккумулятор или абонент не ответит.

– Это друг моего друга. Которого ты в помойку закопал, – пояснил Илья. – Могу поговорить с ним, это мой посредник на пути к Меркушеву. Без него встреча не состоится.

Поляков раздумывал недолго, повернул голову, кивнул в сторону пленника. Подошел тот, с татуировками на руках, заставил Илью согнуться в три погибели и снял «браслеты».

– Без глупостей.

Какие уж тут глупости, когда в многострадальную голову упирает дульный срез «Вала». Если «послушник» нажмет на спуск, бытовку придется выбрасывать на помойку, благо она недалеко, ибо внутри будет очень грязно и липко. Илья взял дрожащий мобильник, нажал клавишу ответа.

– Это Тынский. Дай мне Волкова, мне надо поговорить с ним. Или все отменяется! – с налета потребовал полковник.

– Не могу, он мертв, – сказал Илья.

Пауза в гробовой фоновой тишине, даже дыхания собеседника не слышно. Пять секунд, десять – все, что ли, спекся Тынский?

– Ты? – выдохнули из трубки.

– Нет! – Быстрый взгляд на Полякова и его шайку. – Сам понимаешь, мне незачем.

– А кто тогда? – Голос ровный, не дрогнет, все свои эмоции Тынский запихнул себе в известное место и сейчас просто говорит со свидетелем.

– Не поверишь, но у меня появился конкурент, он первый в очереди к башке Меркушева. Даже не знаю, что теперь делать…

В голове снова помутилось, дуло «Вала» исчезло, а от удара по ребрам стало жарко. Илья глотал спертый, провонявший помойкой воздух, прислушиваясь к разговору.

– Кто это? – спросил перехвативший трубку Поляков. Выслушал ответ, скривился и проговорил с нескрываемым удовольствием: – Мало ли, кто тебе нужен. А Волков твой давно в помойке лежит, его бульдозером на самое дно закатали. Сам туда пошел, брат… – И нажал отбой. – Сам Тынский о тебе беспокоится, – проговорил поп, вперившись взглядом в лицо Ильи. – Очень хочет с тобой поговорить, но не сказал, о чем именно. Не прояснишь?

– Как вы меня нашли? – вместо ответа проговорил Илья. Мелькнула на краю рассудка еле уловимая, еще даже не осознанная до конца мыслишка, подсказала, как можно отсюда выбраться, и пропала моментально, и вернуться не обещала. Но мозги уже соображали, прокручивали варианты, и нарисовался первый, он же и единственно возможный в присутствии семерых хорошо вооруженных и недружелюбных мужчин. Первая часть плана предлагала тянуть время, чем Илья и занимался.

– По записи в книге регистрации гостиницы при монастыре. После того как ты интересовался братом Меркушева.

Ага, все сходится. Постнолицый «послушник», оказывается, добросовестно вкалывал на Полякова, а Матрица заложила Илью при первом же удобном случае, и не в первый уже раз, заметим.

– А где он? Где сейчас Вадим?

– Там же, где и был – в монастыре, – сказал Поляков и только собрался произнести еще что-то, предварительно посмотрев на наручные часы под рукавом рясы, как Илья перебил его:

– А ты в курсе, что Вадим Меркушев во время припадка убил свою мать? Это знала и Валеркина жена, за что и поплатилась.

– Нет.

Снова общее удивление, его отлично видно на застывших лицах, на поляковском особенно. Еще взмах черного рукава, крестное знамение и протяжный речитатив, произнесенный шепотом.

– У него же…

– Шизофрения, галлюцинаторная параноидальная шизофрения, непрерывная, с прогрессирующим течением, – закончил фразу Илья. Поляков кивнул и пробормотал дальше слегка невнятной скороговоркой:

– А дальше ты обнаружил себя рядом с особняком его девки, проследить за тобой не составило труда. И вот представился удобный случай поговорить с тобой. Мне все равно – согласен ты или нет, ты мне поможешь или…

Снова едва различимые слова молитвы-просьбы о помощи в предстоящем трудном деле, снова взгляд на часы. Похоже, скоро они все вместе покинут это протухшее местечко, однако глупо срываться вот так, даже не зная конечной цели поездки.

– Ладно, уговорил. – Илья принялся растирать затекшие запястья. – Так и быть, уступаю тебе право первого выстрела, заслужил. Готов устроить тебе встречу с Меркушевым в любом месте и в любое время.

– Место я назову сам, – произнес Поляков и подобрался, как кот перед прыжком.

– Да пожалуйста! – великодушно согласился Илья. – Надо Тынскому позвонить, ну, тому самому, что Волкова недавно искал. Я к Лене, собственно, по этому вопросу и ехал, когда волки твои меня перехватили. Давай телефон, я все устрою.

Через несколько секунд он сжал в пальцах мобильник, снова чувствуя дуло «Вала» у правого виска. Нашел номер, нажал «вызов», поднес телефон к уху.

– Здорово, Леня. Мы тебя в гости ждем. Придешь?

– Место назови, – отозвался Тынский.

– Сейчас. Только не одного ждем, как ты понял, с Валеркой вместе. Придете? – уточнял Илья.

– Придем, задрал ты уже. Сказано придем – значит, придем. Место?

– Место? – Илья смотрел на Полякова.

– Сюда пусть едут, – полушепотом проговорил тот. Илья кивнул и проговорил:

– Мой конкурент просит передать, что через час мы ждем тебя на кладбище у могилы Зои Искриной. Красивая женщина была, если памятник не врет…

Место не в пример романтичнее раскинувшейся за дверями помойки, приличные люди сюда не поедут. Но у Полякова было иное мнение на этот счет.

– Какое на хер кладбище?! – орал он во всю глотку. – Здесь твое кладбище, здесь, паскуда! Ты что ему сказал?!

Волковский мобильник отлетел за мешки, Поляков сорвался с места, сгреб Илью за футболку и с силой грохнул затылком о стену. Потерять сознание помешала жуткая вонь – дверь открылась, и с улицы кто-то ворвался на крики – и прокушенная нижняя губа. Илья сплюнул кровь на пол и ухмыльнулся сквозь боль:

– Введенское, родной, это старое чумное кладбище, тебе понравится, отвечаю. Там и часовенка есть, где ты духовно, соборно, державно, кошерно молитовку Отцу нашему Небесному и Вседержителю вознесешь, дабы рука не дрогнула и нервы не сдали, когда Меркушева узришь. Поехали, Тынский уже там, наверное. Да и какая тебе разница, где помирать? Мне вот все равно…

А сам лукавил безбожно – помирать он готов где угодно, но только не на помойке, а коллектор-то уж точно никуда не делся, и от заветной могилки до него – пять минут быстрым шагом, а бегом и того меньше. И Тынский, к гадалке не ходи, свои вопросы в первую очередь решит и уж только потом на шантажиста переключится. Но Полякову об этом знать вовсе не обязательно, ибо не нами сказано, что во многом знании многая печаль…

Его рванули за ворот так, что треснула ткань футболки, заломили руки за спину, толкнули к двери. Одуряющая вонь, липкая влажная духота, спазм, от которого тело содрогнулось как в конвульсии, еще пара шагов и все, он на заднем сиденье тонированной «Тойоты», с обеих сторон рядом плюхнулись еще два гуманоида, сжали боками и мертвой хваткой стиснули оба запястья. Но обошлось без «браслетов», зато голову заставили пригнуть к коленям, и едва Илья уткнулся лбом в грязные джинсы, как машина дернулась с места. Ее мотнуло несколько раз на поворотах, раздался резкий гудок и пара бранных слов – водитель явно подрезал кого-то в спешке или его подрезали, и недовольный голос Полякова, осадивший охальника, но Илья видел только носки своей спортивной обуви, бывших когда-то светлыми. Улыбнулся сам себе – первый раунд остался за ним, хоть радоваться рано. Минут через сорок на кладбище две группировки схлестнутся не по-детски, Поляков даже не представляет, что его ждет среди роскошных надгробий, мраморных ангелов и склепов. Тынский с ним церемониться не будет, спишет на небоевые потери, или как он там обычно ненужных свидетелей списывает. Главное – самому уцелеть, проскочить меж двух огней и живым добраться до коллектора. А там ищи его на товарной станции… Гнусно одно – все в который раз придется начинать сначала, а Меркушев теперь точно свалит за границу, а если сам не свалит, его Тынский туда багажом отправит в наилучшем упакованном виде…

«Все сначала». Илья прикусил губу. Поляков, как ты не вовремя, черт бы тебя подрал вместе с твоими старцами; простил – значит, простил, чего ты снова-то в бутылку полез? Ведь сгинешь ни за что, глупая смерть тебя ждет, что ты дочери своей скажешь, когда ее на той стороне встретишь?.. Илья закрыл глаза и еще минут сорок, пока пробивались по забитому пробками городу, пока стояли на светофорах или летели под сотню, повторял про себя план кладбища. «Памятник балерине – овраг – чумной склеп – коллектор». Он снова и снова мысленно проходил этот путь, пока машина не остановилась. Илью дернули за волосы, заставив разогнуться, он щурился от яркого света и косился по сторонам – все, они на месте, «Форд», раскрашенный под ДПС, тормознул рядом, остановился. И поляковские головорезы уже строятся в колонну по два. Илью вытолкнули из машины им навстречу, в теплые, чересчур крепкие объятия. Его взяли в «коробочку», еще двое топали позади, Поляков расправил рясу, перекрестился на купол за деревьями кладбища и направился к входу – арке из светлого кирпича, ровеснице кладбища, выстроенной в жутковато-изогнутом, колючем готическом стиле.

– Топай, – сквозь зубы приказал один из охранников. Илья шагнул вслед за Поляковым и обернулся. В каждой из машин осталось по одному человеку, а тот, татуированный, со скучающим видом смотрел на процессию из окна «Форда».

Впрочем, скоро строй распался, идти пришлось по одному или парами – слишком много народу оказалось на тропинках и дорожках царства мертвых. Внимание привлекал только рясоносный Поляков, он пер сквозь толпу, по сторонам не смотрел, на встречных внимания не обращал. От центрального входа взяли правее, и когда добрались до круглой площадки – развилки, от которой во все стороны разбегались сразу четыре дорожки, притормозил и пошел рядом с Ильей.

– Веди, – проговорил он еле слышно. – Если его там не будет, я тебя здесь сам зарою.

«Будет, будет!» Илья, в отличие от «батюшки», по сторонам смотрел внимательно, но отнюдь не на красоты и скульптурные излишества, а на встречных, а также тех, кто обгонял процессию. И повстречал уже немало знакомцев – первого аккурат напротив входа, второго у той самой круглой развилки, третий шел попутным курсом, но как-то неуверенно. Затесался между конвоирами, толкнул Илью и спросил что-то вроде «как пройти в библиотеку», в смысле где тут захоронение некоего Захария-Зосимы.

– Понятия не имею, – честно признался Илья, глядя в насквозь знакомую рожу эсбэшника, виденного еще месяца полтора назад после очередного сеанса связи. – Я тут сам впервые, друзья привели.

И показал глазами вправо-влево, отчего эсбэшник, вежливо извинившись, моментально смылся и больше себя никак не проявлял. Были и другие, конечно, но примелькавшихся ранее в разных частях Москвы физиономий Илья в толпе больше не видел

– Будет, – произнес он, и уверенно свернул на прилегающую слева дорожку. Здесь идти пришлось гуськом, а местами и боком, протискиваться меж каменных и металлических оград. Посетителей стало поменьше, потом они вообще исчезли, остались только вековые липы и дубы да скорбные фигуры ангелов и особ женского пола в длинных складчатых одеждах.

– Дальше что? – В руках у Полякова что-то лязгнуло, Илья опустил голову и увидел зажатый в подрагивающих руках «батюшки» старый добрый «макаров». Откуда только взялся, как из воздуха, вернее, как и предполагалось ранее, из-под рясы, кою Поляков старательно, по-женски одергивал и расправлял складки.

– Что ж ты, послушник, чужую жизнь забрать хочешь? А как же: подставь правую щеку…

Ствол «макарова» уперся Илье в живот, пришлось умолкнуть – вид у Полякова был неважный: белков глаз почти не видно, зрачки огромные, борода поехала набок от перекосившейся физиономии.

– Спокойно, я пошутил! – Илья обогнал взбеленившегося попа и пошел, не разбирая дороги, забирая влево, петляя между могил. Уже недалеко, дорога идет вверх, что закономерно – дальше будет спуск, за ним овраг с заветным склепом и коллектор напротив. А на вершине подъема и покоится скончавшаяся полтораста лет назад несчастная Зоя Искрина, балерина императорских театров. Странно, что нет никого, это еще не самый глухой уголок чумного кладбища, толп тут не увидишь, но один-два посетителя уж точно мимо пройдут. А тут только статуи да вороны над головой, да ветер ветками берез и лип качает, с шелестами и скрипами. Впрочем, нет, есть двое – прямо по курсу: заметили Илью и сгинули, как оборотни или вампиры. Вот и все, ловушка захлопнулась, назад пути нет, и они идут к центру оцепления. «Понимаю, что чувствовал Сусанин…» Илья почему-то успокоился, завидев подчиненных господина Тынского, да и не просто успокоился, а как-то легче стало и веселее. От того, что все верно просчитал и угадал, значит, и дальше все пойдет по его плану. Главное сейчас – до нужной могилы добраться, а там-то он дорогу знает.

– Пошли, пошли! – Поляков хлопнул его по плечу. Илья обернулся и остолбенел ненадолго – они были здесь вдвоем, конвой пропал, как растворился в густой молодой зелени, ни одна веточка не хрустнула, ни одна ворона не каркнула. – Топай, топай! – Поляков опустил предохранитель «макарова», вывернул Илье правую руку за спину, толкнул вперед. Ясное дело, он и сам все видит, и на заросшей роже проступает не отчаяние, а спокойная готовность к любому исходу, каким бы он ни был, ибо понимает Поляков, что жить ему дальше незачем, да и не выпустят его с кладбища, как бы карта ни легла.

«А вот мне пока рано…» Илья не успевал одновременно смотреть под ноги и по сторонам, спотыкался и все же упал, грохнулся коленом в сырую ямку и чертыхнулся.

– Пошел! – Поляков тянул его за вывернутую руку, Илья попытался отмахнуться свободным локтем, но от удара по пояснице одумался и кое-как поднялся на ноги. – Не рыпайся, – на ухо ему шептал Поляков, – тебя все равно грохнут. Или мои, или чужие. Я уже троих видел, по кустам сидят. Хреново твой Тынский их дрессирует.

– Хреново, – согласился Илья, оставив при себе предположение, что наемников Полякова в живых уже скорее всего давно нет. «ПСС» – такая штука, что человек и сообразить не успеет, что с ним приключилось, как уж ангелов и архангелов узрит. Или чертей рогатых, но это уж кому что по итогам причитается. И машин нет, и тех, кто там остался, никого тут нет, кроме них двоих, костей под землей и самого Тынского, почтившего своим присутствием рандеву. Вон он, издалека видно – стоит, не прячется, красавец: поджарый, резкий, руки за спину заложил, с носка на пятки перекатывается. И рожа задумчивая, даже отрешенная, выражением на поляковскую похожа. Ну, им будет о чем поговорить, у Ильи на сегодняшний вечер другие планы… А это кто? Быть того не может! Илья даже притормозил от неожиданности, сбавил ход и «батюшка» – тоже, поди, заметил. Ох, только бы сейчас на радостях палить не начал – до коллектора еще далеко, да и промахнуться недолго, до цели метров тридцать, но в нее еще попасть надо. А ты попробуй попади в человека с ходу, когда он хоть и на месте сидит, но постоянно башкой вертит и дергается, как жук на булавке.

«Меркушев, скотина!» Илья подался вперед, вглядываясь в лицо сидевшего на постаменте человека. Точно, Валерка собственной персоной – волосы, лицо, челюсть квадратная, – он, точно. Только схуднул килограмм на пять, если не больше, и перекосило его на один бок так, что одно плечо теперь выше другого, и безупречный светло-серый пиджак висит на нем, как на пугале.

Ствол «макарова» уперся в затылок, Поляков вывернул Илье руку так, прижал перехваченное запястье к лопаткам и подтолкнул перед собой. Шаг, два, три – Тынский оборачивается словно нехотя, спускается с постамента, Меркушев поднимает голову, и на его губах появляется пена, на подбородок тянется ниточка слюны. «Изменился ты с тех пор, как я тебя на скачках видел». Илья не сводил с Меркушева взгляда, а краем глаза видел, как Тынский идет к ним, выставив перед собой пустые руки. И словно невзначай загораживает Меркушева от выстрела. Одет господин начальник службы безопасности легко – светлая рубашка, брюки изящными складками спадают на чистейшие ботинки, но это ровным счетом ничего не значит, ибо прогресс на месте не стоит и бронежилеты научились делать не толще бумажного листа. Но такой лист и пулю легко остановит, и от ножа защитит, носитель же отделается легкой контузией и изумлением, что жив остался. Голова, правда, открыта, и если силового поля вокруг нее, наподобие нимба, нет, то прострелить черепушку можно легко и непринужденно, даже из примитивного «макарова». Но для этого надо хорошенько прицелиться и держать при этом пистолет обеими руками.

– Опусти ствол. – На Илью Тынский глянул только один раз, да и то мельком, и сразу переключился на Полякова.

Пока все, как и предполагалось – полкаш сначала решит свою проблему, шантажист никуда не денется, ибо некуда. Повылазили олени со всех сторон – люди Тынского словно из воздуха концентрировались, Илья начал их считать, но бросил. Отметил только, что путь к коллектору перекрывают двое элегантных молодых людей с короткостволами в руках, сделал вид, что оступился, и рухнул на колени. Поляков его не держал, наоборот, пнул в спину. Илья с готовностью повалился на траву и приподнялся на локтях.

– Оружие убери, – ровным голосом повторил Тынский. – И все обсудим…

Справа грохнул выстрел, за ним еще один, его перекрыла короткая очередь, строй эсбэшников немедленно поредел – их стало меньше на целую троицу. Ого, похоже, рано он поляковских головорезов со счета списал, тут имела место быть хитрая комбинация, и еще вопрос, чья сегодня возьмет. Тынский, пригнувшись, ушел вбок, опередив пулю из «макарова» на доли секунды, она влетела в замшелый мрамор, отскочила, выбив из камня фонтанчик осколков. Меркушев прекратил мотать головой, обернулся, подобрал пару некрупных белых осколков и принялся запихивать их в рот, размазывая слюни рукавами дорогого пиджака. «Точно, шизофрения – это наследственное заболевание». Илья пополз к постаменту. Грех упускать такую возможность, Валерка безумен на всю башку, это видно, его и голыми руками придушить не грех. Снова выстрел, за ним очередь, крики боли, команды Тынского, снова выстрелы – одна пуля вонзилась в землю едва ли не перед носом, Илья откатился вбок и тут же получил удар в спину. В грохоте перестрелки и криках он ничего не понял, развернулся на живот и пополз дальше.

– Да будет воля Твоя!.. – орал над головой Поляков, он ловко пригнулся, присел, выщелкнул из «макарова» пустой магазин, загнал в него новый. И выпрямился в полный рост, поднял пистолет, прицелился. Повернулся к Илье и выстрелил, позади раздался вскрик, затем негромкий мягкий звук – кто-то упал на траву. «Спасибо, друг». Благодарить Полякова было не за что, эсбэшник целился в «батюшку» и, отвлекшись на Илью, получил девять граммов в живот. А сам «послушник» выглядел неважно – двигался как-то скованно, неуверенно, подволакивал правую ногу и прижимал ладонь к бедру. Но как и положено фанатику, пер, как Терминатор, к своей цели – к постаменту над костями знаменитой в далеком прошлом балерины, где Меркушев, не обращая ни малейшего внимания на выстрелы, слюнявил, как младенец пустышку, осколок мрамора. И так увлекся, вошел во вкус, что ничего вокруг себя не замечал, да и Тынский его больше не прикрывал, пропал Тынский из виду. Илья, как ни смотрел по сторонам, нигде господина начальника службы безопасности «Трансгаза» не видел.

«Ладно, вы тут веселитесь, а я пошел». Илья вскочил на ноги и, пригибаясь, кинулся в обход могилы Искриной в ближайшие кусты, налетел на кованую ржавую ограду и снова упал на землю – выстрел грянул совсем близко. Снова очередь, быстро оборвавшаяся, короткий вскрик и еще пара выстрелов – и стало очень тихо. Илья приподнялся над травой, осмотрелся – Меркушев свалился с постамента и лежит на боку с дырой в башке, волосы в крови, глаза открыты, слюнявый рот перекошен. И поблизости растянулся на траве Поляков – длинный, в черной рясе, лицом вниз, руки выброшены над головой, словно тянется к Валерке придушить его, если пуля не поможет.

«Повезло тебе». Илья вскочил, глянул еще раз на убитых, на заляпанный багровыми липкими ошметками профиль балерины и рванул через кусты. Перемахнул ограду, миновал осыпавшийся от времени каменный крест, еще прыжок, новые заросли. Велик был соблазн мотануть сразу к кладбищенскому забору – он удобный, невысокий, через такой лазить одно удовольствие, да и бежать недалеко, – но не рискнул. Мчался, петляя, между ангелов, скорбных херувимов и плачущих фигур, назад не смотрел, а только перед собой, прислушивался к тишине. Все, стрельбы больше не слышно, звуков погони тоже, что и требовалось доказать. Тынский, как и предполагалось, начал с Полякова, а может, сам его и пристрелил. Или не пристрелил, а сейчас в темпе полуживого допрашивает, ибо слова свои про бульдозер и мусорный полигон «батюшка» должен разъяснить в первую очередь. А шантажист тем временем бежит мимо могил вниз по пустой, посыпанной песком дорожке, ориентируясь на почти провалившуюся крышу чумного склепа. Добежал, постоял пару секунд, переводя дух и озираясь, – никого, только кусты шевелятся под ветром да каркают на березах осмелевшие вороны. И коллектор никуда не делся – вот он, родимый, и решетка по-прежнему отогнута – заходи кто хочешь.

Под ногами снова захлюпало, обувь мигом промокла, Илья бежал, глядя под ноги, вспугнул стаю крыс, догрызавших собачьи останки, остановился, прислушался. Стучит что-то, даже грохочет поблизости так, что стены трубы дрожат, – все верно, станция близко, до нее еще минут пять быстрым шагом, и дверь в будке, хочется верить, открыта, только вот темно тут, и идти надо осторожно, чтобы ни на какую дрянь не нарваться. Илья всмотрелся в полумрак, спиной к стене пробрался мимо свежего завала из перевернутого кресла и пары мешков с гниющим содержимым, добрался до изгиба трубы, выглянул, посмотрел вперед. Темно, только стены снова дрогнули, на голову посыпался мелкий мусор, земля, и вроде слышатся шаги за спиной. Илья снова влип в стену, обернулся, прислушиваясь к звукам, – нет, показалось, это просто капает вода и колотится сердце после гонки. Шагнул вперед, успел отшатнуться от метнувшейся наперерез тени, но от удара в переносицу шарахнулся назад, врезался затылком в свод трубы, а после удара в живот перестал слышать и видеть.

Но разлеживаться ему не дали, пощечины, от которых того гляди оторвется голова, вернули обратно, в трубу, вернее, на ее дно. Руки со знанием дела скручены за спиной, между лопаток явственно ощущается подошва чьего-то ботинка. И снова пованивает, но не разит наповал, а смердит словно исподтишка, явно обглоданными останками псины, они тут недалеко лежат… И народу вокруг полно, по голосам Илье показалось, что их пятеро, но из разговоров ничего не понял, мешал шум в ушах и шипение рации. Внезапно все стихло, даже с потолка перестало капать, люди замерли, и в тишине Илья явственно услышал звуки шагов. Кто-то шел – не быстро, но и не нога за ногу, приближался неотвратимо, толпа над головой перестала дышать, подошва со спины исчезла, а этот кто-то был уже рядом, присел на корточки и дернул Илью за волосы, поднимая ему голову.

– Кондратьев Илья Михайлович, он же Андреев Илья Иванович, или Москит. Добегался, скотина! – Тынский говорил так спокойно, словно лекцию по резьбе собак своей зондеркоманде читал. Узкая, с впавшими щеками рожа каменная, губы сжаты, и даже не вспотел, благоухает туалетной водой, на левом запястье блестит широкий браслет дорогих часов, и ботинки не промокли, словно по воде аки посуху шел. Большую работу провернул господин полковник, большую и кропотливую, все хвосты подобрал, все следы вынюхал, не сам, понятное дело, помог кто-то, даже легко предположить, кто именно. А посему отпираться глупо, да и незачем, подергаемся еще и господина Тынского заодно подергаем, а дальше поглядим.

– Херр полковник, – через силу улыбнулся Илья. – Я вам тоже рад…

Тынский чуть наклонил голову, скривил губы и, коротко размахнувшись, врезал Илье кулаком в висок. И добавил по многострадальному затылку, отчего в коллекторе стало темно, тихо и спокойно, как в тихий час в детском саду.

На этот раз возвращался он долго, сначала слух вернулся, потом Илья почувствовал запах теплых, нагретых солнцем досок, что неудивительно, – лежит, прижавшись к ним щекой, а перед глазами мельтешат черные мушки, ползают и гудят. Гнусно гудят, низко и угрожающе и очень близко, но замолкают, зато на щеке и лбу чувствуются тонкие прикосновения, словно кто-то водит по коже толстой ниткой. Потом сообразил, что руки свободны, а вот зрение вернулось в последнюю очередь, причем черные толстые мушки вытянулись, приобрели объем и цвет. Черно-желтый, с длиннющим жалом, заостренным к хвосту телом и жесткими крыльями. И куда ни посмотри – их прорва, ползают по прилепленным к стенам и потолку здоровенным комкам из жеваной бумаги, по доскам, по голове, снуют через прорубленное в стене отверстие. Илья вскинулся, зажмурился от боли и, получив хороший пинок по спине, снова свалился на пол. Потревоженные твари подорвались одновременно, гигантский рой поднялся к потолку то ли сарая, то ли кладовки. Илья вжался в пол и старался не шевелиться. По хребту пробежал холодок, желудок съежился, горло перехватил спазм.

– Потолкуем, Москит?

Илью рванули под руки, поставили сначала на колени, потом подняли и прислонили к бревенчатой стене. Осиное гнездо оказалось у правого виска, у летка кишела черно-желтая каша, острокрылые твари ползали туда-обратно, Илья почувствовал тошноту и отвернулся. Ох, елки, тут еще хуже – Тынский собственной персоной стоит в дверях, за ним – два «шкафчика» в черном перекрывают выход. Да им навстречу только самоубийца ринется, как и обратно… Илья повернул голову, посмотрел на стену, перевел взгляд вниз. По грязной обуви и джинсам ползали осы, неторопливо, как по стене или потолку. Или по своим отвратным домам-конусам с тонкими «газетными» стенками. И гудели, непрерывно гудели, вгоняли в дрожь и сонливость одновременно.

– Москит, он же Кондратьев Илья Михайлович, он же… Ладно, проехали. Тридцать семь лет, женат, двое детей: дочь родная, сын приемный. Прошел срочную службу в Вооруженных силах, потом остался на три года по контракту. Почему остался? А потому, что в Академию ФСБ не поступил. Ты не молчи, у тебя прямой интерес со мной поговорить. Обстоятельно, душевно и откровенно.

Илье пришлось обернуться и посмотреть в спокойную – ни один мускул не дрогнет – рожу Тынского.

– С чего бы? – Губы и язык слушались неважно, еще бы, столько раз за день получать по голове ему давно не доводилось. Расслабился, отвык – вот и готов результат: полкаш пялится на него, как на тигру в клетке, без страха в общем-то пялится, а прикидывая – кинется или нет?

– С того, Москит, что я сейчас закрою дверь и оставлю тебя здесь наедине с осами, а предварительно разворошу пару их гнезд. Но уйду недалеко, я буду наблюдать за тобой, за тем, как ты будешь умирать от сосудистого коллапса и нарушения функции головного мозга. Буду ждать, когда у тебя начнутся судороги, когда ты потеряешь сознание, когда у тебя остановится сердце и дыхание. Но не сразу, – спохватился Тынский, – в твоем случае все займет час или полтора. Я подожду, и вот еще… – Он, не глядя, протянул назад руку, взял что-то и показал Илье обычный шприц-«десятку» с прозрачным белым содержимым. – Это адреналин. Если вколоть его сразу после того, как тебя укусит оса, ты выживешь. Ну, может, отделаешься небольшим отеком гортани или у тебя упадет давление, но это мелочи, верно? Адреналин еще надо заслужить, паскуда, поэтому я посмотрю, как ты умираешь. Как умирала твоя мать. Ее на даче укусила оса или пчела, это неважно, а «Скорая» приехала слишком поздно, когда твоя мать уже окоченела там же, где ее нашла смерть, – в теплице.

«Сука!..» Илья не двигался, смотрел в стену перед собой, по ней ползали успокоившиеся осы. Одна села ему на плечо и щекотала крыльями щеку, но Илья старался не шевелиться, чтобы не спугнуть смертоносную тварь. Все верно, полкаш не зря ест свой хлеб, все так и было – конец лета, теплица, и мать нашли лишь через несколько часов, когда было уже поздно…

– При поступлении в Академию ФСБ ты не прошел медкомиссию, Москит, хоть и сдал все экзамены и тесты, в том числе и полиграф. Не знал? – Он перехватил короткий взгляд Ильи. – Вот неожиданность, я думал, что ты сам догадаешься. Да, сволочь, да, ты не прошел медкомиссию именно по этой причине – возможности развития анафилактического шока, то есть резкой чувствительности организма к введению чужеродных белков, еще какой-то дряни, а также к укусам перепончатокрылых. От них-то ты шарахался всю жизнь, за что и получил свою кличку. Я прав?

– Иди в жопу, – предложил ему Илья, стараясь не глядеть на бледную рожу с запавшими щеками и покрасневшими глазами. Прав, падла, сто раз прав, но откуда? Кто сдал его – отец, Тарасов, старые медкнижки?.. Теперь без разницы, Тынский знает о нем все. И видно, что устал господин полковник, сильно устал, на веществах, поди, держится – столько всего на него свалилось. И шантажист, и угроза разоблачения, и смерть Волкова, и мумия на границе охраняемого периметра. Или про мумию он пока не в курсе?..

– Или сделаем так… – Тынский пропустил мимо ушей последние слова Ильи и сменил тон, говорил задушевно, только по-прежнему не моргал и не менял позы, так и стоял на пороге с шприцем в руках. – Сделаем по-другому – тебя я не трону. Пока, – уточнил он. – А Лизу вдруг укусит пчела. Или оса. Или обе сразу. Устроить это несложно, твоя дочь сейчас в детском доме, я нашел ее. Мне достаточно сделать только один звонок, и мы проверим – семейное это у вас или нет…

И перехватил его руку в последний момент у своего горла, вывернул запястье так, что Илья едва не заорал от боли, прикусил до крови губу. В глазах потемнело, напуганные резким движением осы с гудением взлетели, заметались по тесному помещению. Илью вырвало на пол водой и желчью. Его дернули за шиворот, проволокли по коридору, швырнули спиной к стене. Дверь в осятник захлопнулась, но Илья слышал, как гудят потревоженные твари, как бьются о тонкие доски. «Не кладовка это, а баня», – только что дошло до него при виде комнаты, где он оказался, с деревянными лавками и столом. А в парилку натолкали осиных гнезд, давно натолкали, и осам там было привольно. Все знал Тынский и заранее подготовился, только Поляков ему карты спутал, вернее, не спутал, а так – пару козырей из колоды выдернул. А что такое пара козырей для игрока, у которого три колоды в запасе?..

– Ну так как? – Тынский сел на лавку и положил мобильник на гладкие доски стола. – Я звоню? Или…

– Чего тебе надо? – кое-как проговорил Илья.

– Второй экземпляр документов, диски, флэшки – все, что отдал тебе Тарасов. – Мобильник лег в карман, Тынский положил ладони на стол и смотрел Илье в глаза.

– В сейфовой ячейке банка «Городской». Арендована на мое имя.

Пусть подавится гнида, они теперь никому не нужны, кроме полкаша. Тот глянул в сторону выхода, качнул подбородком, в ответ раздался шорох подошв по доскам пола. Ясно, полетели соколы банк потрошить, флаг вам в руки…

– Зачем тебе мои бумаги, у тебя же все есть… – Пора бы выяснить для себя кое-что, так, для справки, для подтверждения одной гипотезы.

– Есть. Тарасов сам принес, просил денег, но теперь удобряет мой огород, – спокойно, не дрогнувшим голосом произнес Тынский и легко поднялся из-за стола, в коридоре послышалось легкое движение – это перегруппировывалась охрана.

– Круто…

– Поехали, – оборвал его Тынский.

– Куда это?

Два «шкафа» уже держали Илью под руки, но на выход вести не торопились, ждали отмашки.

– Здесь недалеко, – ответил Тынский и уже с нескрываемой насмешкой посмотрел на Илью. Вот зараза, бедный Поляков, снова ему непруха, даже на том свете. Кого же они ему подсунули, неужели двойника не пожалели? Оссподи, начальник службы безопасности «Трансгаза» полностью с катушек съехал, это ж не человек…

– А ты мою голову Валерке повезешь или всего, целиком? – О, рожа у него снова вкось пошла, это радует. А ты думал, в Академию ФСБ дураков берут? Нет, зайка, далеко не дураков, только вот поучиться не всем доводится.

– Пока целиком, ты ему нужен, захотел поговорить, когда узнал, кто ему письма пишет, – сквозь зубы пояснил Тынский.

– Забыл спросить – у нас будет спиритический сеанс? – продолжал дожимать его Илья.

– Да, твой дух вызовем, если ты рот не закроешь. Или…

– Что, снова голова и кишки на блюде? Тынский, тебе к психиатру надо…

От удара в живот перехватило дыхание, колени подогнулись, но упасть Илье не дали. Добры молодцы дернули его под руки, потащили на полусогнутых по коридору, выволокли во двор, где в лицо ударил свежий вечерний ветерок и запах чего-то цветущего – нежный, терпкий, как первый глоток дорогого алкоголя. Но благодать закончилась мгновенно, его впихнули в зашторенный салон черной машины, снова сдавили боками с обеих сторон, грохнули дверью, и лимузин плавно взял с места. Послышалось кряканье спецсигнала, скорость стремительно росла, пассажиров вдавило в спинки кресел. Лимузин пер в сторону Москвы по разделительной, а «мерин» сопровождения расчищал ему дорогу. И позади наверняка прикрывает кто-то, но повернуть голову Илье не дали, пришлось смотреть вперед, на поднявшуюся плотную матовую заслонку – водитель и Тынский отгородились от происходящего на заднем сиденье. Машина тормозит, возникает небольшая заминка, которая, похоже, грозит затянуться.

– Освободить дорогу! Или тебе башку прострелить? – рявкнуло над головой. Илья машинально посмотрел в потолок. Нет, это не к нему, это, видимо, к водителю, замешкавшемуся на пути кортежа. Точно – через несколько секунд после недвусмысленной угрозы лимузин снова чуть присел на задний мост и дернул вперед. И ничего ему больше не помешало, через забитый пробками вечерний город они летели, как самолет по взлетно-посадочной полосе. Долго летели, минут сорок, если не больше, но это по самым предварительным прикидкам Ильи. Он смотрел то в свое размытое отражение в матовом молочно-белом стекле переборки, то косился на каменные профили конвоиров. Те не шелохнулись и не издали ни звука, Илья не слышал даже шум двигателя, лимузин лишь слегка покачивало, словно баржу на морской волне. И везет его эта баржа на скорости за двести прямиком к Меркушеву Валерке, так что можно себя поздравить – своего он добился. Знать бы, что тот задумал – сам прикончит бывшего соперника или Тынскому отдаст? А у полкаша фантазия богатая и с головой не все в порядке…

Машина сбавила ход, сирена заткнулась, лимузин качнуло на чем-то жестком, он перевалился через преграду и дальше покатил уже неторопливо. И по-прежнему ни звука, зато по рожам конвоиров видно, что приехали, да и хватка стала жестче. Машина идет все медленнее, почти ползет, останавливается, и в тот же миг открывается задняя дверь.

– Наверх! – проорал откуда-то Тынский, Илью выдернули из салона и, согнутого пополам, потащили по выложенной плоскими отшлифованными камнями дорожке вперед и влево.

Камень закончился, пошло что-то вроде мягкого асфальта, дальше низкий порог, паркет, лестница из серого камня с коваными изящными перилами. Илья цепляется носком за ступеньку и летит на пол. Единственное, что успел заметить, – это две двери по обеим сторонам неширокого коридора, дальше рывок, глухой мат и еще метров семь паркета из натурального дерева – светлого, с красивыми прожилками. Поворот, двери настежь, здесь паркет другой, но тоже ничего, жить можно…

– Поднять!

Конвоиры остановились так, словно лошадь осадили, рывком заставили Илью разогнуться, но руки держали, плюс в поясницу упиралось что-то твердое и узкое, ствол «ПСС» скорее всего. Илья быстро оглядел стены, зеркала и картины, дорогую мебель – диваны, кресла, деревца в огромных кадках по углам и у второй двери и камин в стене напротив. Роскошная картинка из дорогого журнала, и он в самом ее центре – ободранный, грязный, лицо разбито, за руки держат два мордоворота. А еще штук пять или шесть по периметру каминного зала – стоят «шкафчики», с пленника взгляд не сводят. Только Тынский куда-то подевался, не видно его и не слышно. И вообще ничего не слышно, словно на голову прозрачный мешок надели.

Три минуты, пять, семь – Илья засекал время по огромным старинным часам на каминной полке, полумрак в комнате густел, пара «мальчиков» у дальней двери слилась со стенкой, и вновь прибывший вряд ли бы их заметил, да они себя никак не проявляли. Все стоят, ждут чего-то, в тишине Илья слышал только дыхание конвоиров, да из-за неплотно прикрытой двери донесся треск рации – значит, караулили и коридор. «Какая честь…» «Шкафчики» синхронно дернулись, конвоиры свели Илье руки за спиной так, что у того сошлись лопатки.

Дальняя дверь распахнулась словно сама собой, в комнату вошел Тынский, почему-то с пузатой бутылкой темного стекла в одной руке и двумя широкими низкими стаканами в другой. «У нас будет вечеринка?» – произнести это вслух Илья не успел. Как по волшебству, на потолке зажглась одна роскошная люстра из трех. Илья зажмурился, а когда открыл глаза, то первый, кого увидел, был Меркушев. Тот самый, с ипподрома – довольный, с наглой мордой и, кажется в том же самом светлом костюме, но здесь Илья мог ошибаться. Стоит рядом с Тынским и пялится на пленника с нескрываемой усмешкой, выпячивает челюсть, становясь похожим не на красавца актера, а на пещерную тварь, еще не ставшую человеком. Все как и двадцать лет назад, эта рожа по-прежнему кирпича просит, да вот руки заняты… У Меркушева, кстати, тоже – несет за ручку широкую плоскую сумку, темную и довольно тяжелую по виду.

– Здоро́во, Валерка, – сказал Илья. – А ты и вправду заговоренный. Ты в курсе, что тебя сегодня убили? На кладбище, что интересно.

Тынский, ростом на полголовы выше «объекта», ринулся вперед, рот ему снова перекосило, поэтому вместо команды он мотнул головой. «Мальчики» организованно покинули помещение, обе двери закрылись так внушительно, что кошке ясно – с той стороны каждого выходящего караулит взвод, не меньше. Меркушев поставил сумку на пол и уселся за круглый стол, развалился и с минуту оглядывал Илью с ног до головы. Тынский тоже помалкивал, часы на камине мелодично прозвенели и ударили один раз.

– Не меня, а Вадима, – проговорил Меркушев. – Сядь. И ты тоже, не люблю, когда над душой стоят.

Последнее относилось к Тынскому, но полкаш выполнять приказ не торопился. Грохнул бутылку и стаканы в центр стола, подождал, пока Илья усядется, положив руки на гладкую прохладную столешницу из цельного то ли бука, то ли ореха, и только потом сел рядом, не сводя с Ильи взгляд.

– Это братца твоего чокнутого? То-то я не сразу понял, чегой-то ты лыбишься и слюни пускаешь…

Меркушев дернул челюстью, но промолчал, продолжал смотреть на Илью.

– Молодец, Тынский, быстро ты его из санатория приволок, а я думал – чего ты время тянешь?.. Не жалко братца-то? И Поляков расстроился, – продолжал Илья, пробуя наугад: что этих скотов зацепит, чем их можно пронять, за какую ниточку потянуть?

Но пока не мог ничего нащупать, вот и дергал сразу за все, надеясь, что хоть одна да сработает. А что еще оставалось?..

– Напомню, ты его дочь насмерть сбил. Не помнишь? Я даже не удивлен. – Быстрый взгляд на непроницаемую Валеркину физиономию, потом на спокойного, как покойник, Тынского: – А ты знаешь, что этот придурок, Вадим, свою мать убил, когда бесов из нее изгонял? Экзорцист хренов…

Ага, сработало – полковник чуть прищурил глаза и потянулся к кобуре на поясе, расстегнул ее с легким щелчком. Да не пугай, пуганы уже, пока тебе отмашку не дадут, ты и пальцем не шевельнешь. А то заладил – башка, кишки…

– Все-то ты знаешь, – с натужной насмешкой протянул Меркушев. – Подсказал кто?

– Подсказали. Рита и Наталья Гришина. Она ж тебя тогда на даче застукала…

Илья опешил, видя, как Меркушев с мерзкой скользкой улыбкой еле заметно покачивает черноволосой башкой. «Как – не тебя? Быть того не может! Тарасов, тварь продажная, все узнал и дважды хотел информацию продать, за что и поплатился, на компост пошел…»

– Не меня, а Вадима. Все ваши страшилки про маньяка – это он. Вадька таким родился, поэтому отец нас бросил, не захотел воспитывать урода – он так и сказал матери, я слышал.

«Да он и сам урод…» Илье понадобилось время, чтобы осмыслить услышанное, свести воедино все, что он узнал от Тарасова и слышал несколько секунд назад. Значит, те трупы – это действительно дело рук Меркушева, только не старшего, а младшего. И все знали – и мать его, и брат…

– Первых двух он убил около дома, я едва успел тогда подъехать и все убрать, а Вадьку с матерью отправил на дачу. Думал, это все случайно, что все пройдет, но у Вадьки начался приступ, пришлось привести ему девчонку, он поиграл с ней и успокоился почти на полмесяца.

«Поиграл. Лучше бы он с тобой, сука, так поиграл. Значит, и все остальные, и те, кого раскопал Тарасов, – игрушки, купленные для людоеда в ближайшем детском доме». – Столешница под ладонями стала горячей, Илья сжал кулаки, почувствовал, как ногти впились в ладони. Понятное дело – семья стала заложником безумца, если сдать его в дурку, то придется колоться во всех убийствах и проходить соучастниками. Поэтому решили ждать, когда «само рассосется». Не рассосалось.

– Лечить его не пробовал? И себя заодно. Ты же не человек, Меркушев, ты даже не скотина, у нее инстинкты есть. А у тебя что?..

– Рот закрой, – процедил Тынский, – я сейчас твои инстинкты проверю…

– Пробовали, – неожиданно спокойно отозвался Меркушев. – Я нанял ему сиделку из психбольницы, приглашал священника, чтобы тот помогал Вадьке. И помог, очень помог, пока…

– Пока он мать твою не прибил и сиделку заодно. И ждал потом три дня, как положено, но они не воскресли. Странно, правда? Я бы на твоем месте убил его, а потом и себя…

– Убийство – грех. – Меркушев закрестился, Илье стало тошно. Он отвернулся, глянул на неподвижного Тынского, на потолок, на часы. Они, словно того и ждали, прозвенели тоненько и пробили шесть раз.

«А над сиротами изгаляться – не грех?» Вместо этого Илья произнес другое:

– Так двадцать лет прошло, чем тебе Наталья помешала? Только не говори, что ты здесь ни при чем. И ты тоже… – Меркушев чему-то улыбается, Тынский вновь тянется к кобуре, но убирает руку. Отточенные рефлексы – без них никуда, они наше все в этом мире бушующем. Ничего, этот пес пока на поводке, и Меркушев держит его крепко.

– Мне не нужны свидетели, моя должность предполагает чистое прошлое, это обязательное условие. Любого, кто знал лишнее, пришлось устранить, – продолжая улыбаться, проговорил Меркушев.

– Ага, толкнуть под товарняк, устроить взрыв газа или нападение наркоманов, – выдал Илья, а Меркушев продолжал улыбаться, словно перечисление смертей доставляло ему удовольствие. А может, и доставляло, наследственность – странная штука, в ней сам черт ногу сломит. – А я тут при чем? Моя Ольга, дети? Где они?

– Почем я знаю? – людоедски ухмыльнулся Меркушев. – Мне не докладывали, а я не интересовался. Если живы, то в уплату долга пойдут. Вот он, – кивок в сторону Тынского, – тебе попозже счет предъявит за всех наших, что ты на тот свет отправил. Чем расплачиваться будешь?

Тынский сидел с непробиваемой рожей и смотрел куда-то сквозь стену, точно прикидывая в уме сумму счета к уплате. Перевел взгляд на Илью и проговорил, глядя по-прежнему скучно и отстраненно:

– О тебе никто не знал до вечера встреч. Мы слышали ваш с Гришиной разговор, потом было твое заявление в полицию. Ты сам нарвался.

Все верно, в расчетах он пока не сделал ни одной ошибки, но было еще кое-что, так и оставшееся вопросом.

– А не проще было просто пристрелить меня, к чему весь этот цирк с конями? Героин в машине, Ахмат этот чертов, дохлая псина, Ольгина машина?

– Не проще, – быстро сказал Меркушев, – смерть от огнестрела вызовет ненужные подозрения, а когда этих смертей много…

– Тогда бы как Наташку – водки в глотку и на рельсы. Дешевле вышло бы и быстрее.

– Не вышло бы, – объяснил Тынский. – Две смерти от отравления алкоголем в короткий срок в маленьком городе могли привлечь ненужное внимание и вызвать подозрения у контролеров.

– У кого? – Еще не хватало, сущности плодятся с бешеной скоростью, как кролики на свет лезут. Илья не успевал задавать вопросы, благо на них пока охотно отвечали. По одной-единственной причине, разумеется, – из этой комнаты живым ему не выйти.

– Контролеры из ФСО – настоящие звери, они могли размотать ниточку из самой крохотной зацепки, пришлось постараться, чтобы они ничего не нашли, – уже без улыбки сказал Меркушев.

– При чем здесь ФСО? – Илья уже и сам понемногу догадывался, вопрос вырвался сам собой.

– Мое прошлое должно быть безупречным. Человек, занимавший мою должность раньше, ушел на повышение, думаю, понятно, что это за пост. И предложил мне возглавить концерн, но поставил два условия: лояльность – с этим полный порядок, и его преемник должен быть чист перед законом. Малейшее пятно на репутации – и кандидат слетает автоматически. Прошлое стало единственной преградой между мной и должностью председателя «Трансгаза». Надеюсь, ты понял, что я выбрал? У меня было всего полгода, но я успел. – Рот Меркушева поехал вбок, блеснули оскаленные зубы, он вытер губы рукавом пиджака, точь-в-точь как недавно делал это Вадим.

– В ФСО кретинов не держат… – Мог бы и не говорить, все и так понятно.

– Два похожих случая один за другим – это не выход, а твой случай был особый – неплановый, срочный, поэтому импровизировали. Тебя было решено довести до самоубийства – все чисто, все мотивированно, – сказал Тынский.

– А когда поняли, что не сработает, ты подослал ко мне парочку архангелов. Что входило в их обязанности – помочь мне повеситься? Отравиться газом, спрыгнуть с высоты в состоянии аффекта? Ладно, можешь не говорить, проехали. Но ты молодец, самоубийство – отличная задумка, и вам это почти удалось, – признался Илья. – Моя жена так и поступила, но осталась жива. А вот я вас подвел, импровизаторы хреновы. Вы знаете, что у Натальи был панкреатит и она не пила? Вообще ничего, кроме лимонада и шампанского в день рождения и Новый год. А ты в нее литр водки влил…

Молчит полковник, смотрит мимо в стенку, на зеркало или куда там еще – плюха хорошая, качественная, вот и нечего ему сказать.

– Мы торопились, приказ о моем назначении уже лежал на подписи, а тут ты влез. Наталью планировалось устранить в тот же вечер после школы, а ты потащился ее провожать и сам подписал себе приговор, – как-то протяжно, словно сам только что пол-литра, не меньше, в себя влил, проговорил Меркушев и снова улыбнулся мокрыми жирными губами.

– Должность, подпись… Кто притащил тебя сюда, уж не твой ли дружок из бани? Где девчонку мертвую недалеко нашли. Твоя работа, сволочь, или подельника твоего, тоже извращенца? Ну сейчас-то признайся, кроме нас, тут никого. – Нет, глухо, только лыбится, паскудник, и губы трет, вздрагивает от боя каминных часов. И молчит, минуту или больше, и наконец открывает рот.

– Морду бы тебе набить, как в школе, – мечтательно протянул Меркушев.

– Валяй, попытайся, – предложил Илья. А что – неплохая идея, да только Тынский не позволит, он тут явно третий лишний, но себя таковым не считает. То-то напрягся весь, того гляди стойку сделает, как спаниель.

– Лучше давай сыграем. Ты все равно покойник, а вот мне не хватает острых ощущений. Приходится быть осторожным – сам понимаешь, noblesse oblige, то бишь положение обязывает.

И по-свойски подмигнул Илье, развалился на стуле, распахнул пиджак и вытащил из кобуры под полой револьвер, с корявой улыбкой прицелился в Илью, положил титановый «Таурус» на полированную столешницу, крутанул его и прихлопнул ладонью, останавливая вращение. Ага, самая азартная и опасная игра из всех существующих на свете, острота ощущений, адреналин и досрочная седина гарантированы. Для победителя, разумеется. Илья кивнул и выпрямился, не сводя глаз с матово блестевшего в свете единственной люстры револьвера.

– На что играем? На интерес не буду, – сказал Илья.

Меркушев поднял с пола сумку на длинном ремне, положил ее на стол перед собой.

– Какой интерес, о чем ты? На деньги играем, разумеется. Три миллиона долларов тебя устроят? Победитель получает все.

Меркушев потянул язычок молнии, показал Илье содержимое. Да, неплохо, если они не фальшивые, на жизнь хватит.

– Не фальшивые, не переживай, – словно перехватив его мысли, ухмыльнулся Меркушев и снова вздрогнул – каминные часы пробили семь раз.

– Устроят. Мои условия – по одному выстрелу и поворот барабана после каждого, – предупредил Илья. – Или вот с ним играйтесь! – кивок в сторону окаменевшего Тынского.

– Время тянешь? Я тоже не тороплюсь, у нас вся ночь впереди. – Паскудно ухмыляясь, Меркушев вывалил на ладонь патроны, показал Илье – пять штук, все верно, один остался в гнезде – и защелкнул барабан на место, крутанул его. – Начнем, пожалуй.

А сам потянулся к бутылке, свинтил пробку и щедро плеснул себе в стакан жидкости соломенного цвета, пахнуло солодом и полынной горечью. В неярком свете Илье казалось, что виски слишком густое и вязкое, оно словно липнет к стенкам стакана и нехотя сползает по ним. Меркушев сделал приличный глоток, даже не поморщился и показал Илье на второй стакан и бутылку.

– Выпьешь? Хотя ты же у нас спортсмен: турник, стометровка – я помню, все девки на тебя по очереди западали. А спали со мной. Деньги, брат, многое решают, сам понимаешь! – Еще глоток, и снова рожа не дрогнула, словно воду из-под крана хлещет, а не выдержанный в дубовой емкости напиток с не самым низким градусом.

Илья налил себе и сделал хороший глоток. Дорогая вещь изумительного качества, солод и спирт ласкают язык и глотку, обжигают, но нежно, как дыхание маленького ручного дракона.

– Не помнишь, случайно, от чего твой папаша подох? Одиннадцать ножевых, если я не ошибаюсь, из них три смертельных. Его новая жена постаралась, не так ли? И я ее понимаю, очень понимаю, одобряю и поддерживаю. Жаль, что только одиннадцать, плохо, что она его в фарш не покрошила, в винегрет, в лапшу. Чтобы хоронить было нечего.

Илья поставил стакан на стол и покосился в сторону Тынского – позе и выражению лица того позавидовала бы любая каменная баба, которые, если верить «Клубу кинопутешественников», в изобилии украшают собой степи русского Юга. Не шевелится Тынский, даже глазоньки прикрыл, точно спит или медитирует на початую бутылку с дорогим вискарем.

– Как поминки. – Меркушев хватанул еще из своего стакана и снова крутанул «Таурус» по поверхности стола.

– Поминки и есть. По всем, кого ты на тот свет отправил. Или изуродовал и физически, и морально. Поехали, чего ждать? – Илья перегнулся через стол, потянулся к револьверу, но рывок за ворот отбросил его назад. Тынский убрал руку и снова застыл на своем стуле, даже глазом не повел, словно вслепую действовал, как кобра, не на движение среагировал – на звук.

– Не спеши, а то успеешь! – Меркушев погрозил Илье пальцем и поднес револьвер к виску. Зажмурился, положил палец на спуск и надавил на него. Палец сорвался, револьвер дернулся и едва не выпал из Валеркиных рук. Еще одна попытка – дульный срез упирается в висок Меркушева, спусковой крючок уходит назад до отказа, щелчок, осечка, облегченный выдох Тынского – послал же бог ему «объект», не позавидуешь, да они оба хороши, на голову раненные. Илья поймал скользящий по столешнице «Таурус» с влажной от пота Валеркиных лап рукоятью, взял его и крутанул барабан.

Меркушев в очередной раз приложился к стакану, осушил его и потянулся к бутылке. Налил едва ли не половину, еще глоток, и паскудная рожа норовит расплыться в улыбке, но держится господин председатель совета директоров, старается лицо сохранить, хотя под градусом, помноженным на изрядную дозу выброшенного в кровь адреналина, ему это не очень-то удается.

– Пошел, – еле слышно произнес Тынский.

Илья поднес револьвер к виску, чувствуя, как по хребту бежит холодок, а внутри все сжимается в скользкий ледяной комок. Мерзкое ощущение, как ни крути, вот она, смерть, из дула подмигивает и попахивает знакомо – едва ощутимой пороховой гарью.

– Давай! – прошипел Тынский. Илья сжал теплую шероховатую рукоять, согнул указательный палец на спусковом крючке, с силой нажал на него, отводя назад. Звонкий щелчок, револьвер дернулся в руке, дуло уставилось в потолок.

– Держи! – Илья швырнул «Таурус» через стол, схватил стакан и одним глотком расправился с его содержимым.

И ничего не почувствовал, вода водой, точно ее подкрасили сиропом, только несладким, да стало немного жарко, странно, что тут нет кондиционера…

– Чтоб ты сдох! – Илья грохнул стаканом о стол и смотрел на бутылку с толстым удобным горлышком, прикидывая, а нельзя ли как-нибудь исхитриться и смастерить из полупустой емкости «розочку». Не бог весть какое оружие, но если изловчиться, то до Валерки дотянуться можно запросто… Но взгляд наткнулся на Тынского – тот развернулся к Илье и сидел, нога на ногу, покачивая носком безупречно чистого ботинка, ручки на груди сложил, глаза прикрыты. И только что не лыбится во всю рожу, как «объект», тот уж и вовсе на одно лицо со своим дальним пещерным родственником сделался, а может, и не таким уж и дальним… Накрыл «Таурус» правой лапой, а левой сгреб бутылку, поколебался мгновение, не глотнуть ли непосредственно из горлышка, презрев приличия и наплевав на манеры, но сдержался, влил в стакан, аккуратно вернул бутылку на стол.

– Твое здоровье, покойничек! – Виски исчезло в меркушевской глотке, пустой стакан вернулся на стол. Странно, но вид у Валерки отчего-то сделался бледный, рожа и шея по колеру походили на красно-белый мухомор, и сидит этот мухомор напротив, улыбается погано, и видно, что через силу.

– Штанишки намочил? – участливо спросил Илья. – Наигрался, извращенец? Иди покушай кашку и скорее в люлю, а дядя Тынский тебе брючки постирает.

– Закройся… – Голос начальника СБ прозвучал глухо, словно овчарка в наморднике рыкнула. Пусть побесится, ничего он ему не сделает, пока Меркушев жив. А тот со скошенной набок мордой упер ствол револьвера себе под нижнюю челюсть, уставился в потолок и нажал на спуск. Осечка, «Таурус» падает на стол, а Меркушев действительно, того гляди, обделается, только уже на радостях. Тряхнул рукавом, что твоя Царевна-Лебедь, разжал ладонь и показал Илье патрон, потом открыл барабан револьвера – в нем было пусто. «Мазурик чертов, ловко глаза мне отвел. А Тынский комедию ломал. Твари…» Илья смотрел, как блестящий, точно новогодняя игрушка, патрон ложится в ячейку, как щелчком закрывается барабан, и револьвер летит к нему через стол.

– Я выиграл! – Председатель совета директоров едва не сорвался на счастливый щенячий визг, лег животом на стол и уставился на Илью. Глаза, как у Полякова, белков не видно, одни зрачки, в которых на дне плещется безумие, губы мокрые, аж противно, и душно ему, раз на себе рубашку рвет в буквальном смысле, так, что пуговицы летят. – Давай, давай, – с придыханием торопил Илью Меркушев. Тяжелый случай, психопатия в чистом виде, тоже, наверное, хочет на кишки поглядеть, как Волков давеча. Вернее, не только на кишки…

Илья крутанул барабан, поднял «Таурус» к голове, Меркушев вытаращил глаза и принялся скрести ногтями по столешнице, Тынский с нескрываемым облегчением выматерился вполголоса и предусмотрительно оказался у Ильи за спиной, в руке у начальника охраны словно сам собой появился пистолет.

Через рукоять револьвера словно пропустили ток, Илья сжал горячий металл, поднял руку к виску. В револьвер точно не один патрон загнали, а пару гирь навесили, локоть тянуло вниз, пальцы свело судорогой, спусковой крючок сам подался назад, едва Илья коснулся его пальцем. Меркушев перестал скалиться и смотрел на Илью с почти научным интересом, как профессор медицины – на подопытную лягушку. Что будет, если ее живьем поджарить? А если кипятком облить? А кислотой?..

На лбу выступила испарина, от легкого, еле уловимого запаха пороховой гари желудок скрутил спазм. Илья задрал голову к потолку, чтобы не видеть скотской слюнявой улыбки господина председателя «Трансгаза», сосредоточился на темном стекле роскошной люстры. Палец лег на изгиб спускового крючка, плавно повел его назад, утопил до отказа, щелчок, холодный металл скользнул по коже, дуло «Тауруса» уставилось в россыпь хрустальных подвесок над головой.

– Повезло… – Голос фээсбэшника доносился словно из-под воды, рожа Меркушева расползлась в невесть откуда взявшемся тумане.

Илья вытер лоб и сжал револьвер обеими руками, выдохнул, вдохнул глубоко, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Меркушев тявкнул что-то нечленораздельное, Илья не разобрал ни слова.

– Стреляй, – проскрежетал за спиной Тынский, – радуйся, урод, что тебе самому довелось, я бы тебя так просто не отпустил…

«Попытка самоубийства в состоянии аффекта». Это уже было в его жизни, и не так давно. Тогда все решила хлипкая дверь в ванной и относительно небольшая кровопотеря у Ольги, тогда он успел вовремя. А сейчас все идет к тому, что его попытка будет удачной, пусть не с первого, но с третьего-четвертого раза точно, вспомнить бы еще статистику этой игры, но, как назло, в голову ничего не лезет, мешает туманящий разум липкий ужас, дрожь в руках и навалившаяся слабость. Да такая, что «Таурус», того гляди, вывалится из пальцев и грохнется под стул.

– Дальше давай или на удобрение пойдешь, – задушевно проговорил Тынский, следом донесся Валеркин голос:

– Он может. На твоем месте я бы поторопился…

«На твоем месте я бы сдох в утробе матери!» Илья поднес револьвер к голове, поднял голову и едва не ослеп от резанувшей по глазам вспышки, веки рефлекторно сжались, «Таурус» дрогнул в ладони, ствол черканул по щеке, поехал вниз. «Что за черт?» Илья открыл глаза – светло, как в полдень на экваторе, с чего бы? А вот что: сами собой зажглись еще две люстры – роскошные, развесистые, из натурального хрусталя, а не дешевка с вещевого рынка… И как-то по особому громко зазвонили часы, ударили один раз, Меркушев медленно повернулся к ним, потом мотнул башкой, качнулся на стуле и грохнулся лбом о столешницу. Приложился от души, выгнулся над ней, врезался башкой в стол еще раз и принялся рвать на себе рубашку. На паркет полетели последние уцелевшие пуговицы и клочья ткани. Илья смотрел на взбесившегося председателя совета директоров «Трансгаза», забыв опустить револьвер. Меркушев выпрямился рывком, прогнулся в спине и закатил глаза, на губах у него выступила розовая пена, разинутый рот повело на сторону, лицо покрылось крупными каплями пота. Меркушев попытался заорать, но вместо крика изо рта полетела слюна и пена. Илья пригнулся и попытался вскочить со стула, но его с силой ударили по плечу.

– Сидеть! – Тынский ринулся к Меркушеву, держа Илью на прицеле, бросился обратно, потом передумал, кинулся к Валерке. А тот колотился башкой о стол, на полировку летели темно-красные брызги. «Это он язык прикусил». Илья смотрел, как Меркушева скручивает судорогой, как тот валится на пол и продолжает биться в припадке, издавая глухие нечленораздельные звуки – помесь мычания и стонов.

Тынский с перекошенной, не хуже чем у Валерки, рожей рухнул на колени рядом с хозяином, отшвырнул к двери стул. Илья вскочил, перегнулся через стол – Валерка бьется затылком об пол, выгнувшись над паркетом, рубашка разодрана, на груди и животе видны длинные кровоточащие полосы.

– Ко мне! – заорал Тынский, пытаясь целиться в Илью и одновременно разжимать «объекту» стиснутые, как у бультерьера, зубы. Илья бросился вдоль стола, навел прицел на Тынского, нажал спуск – вхолостую, револьвер дернулся в руках. Тынский выстрелил, но пуля пролетела мимо, врезалась в циферблат часов на камине. Илья нажал на спуск еще раз, потом еще и еще, и наконец грохнуло так, что Илья едва не выронил «Таурус». А Тынский уже заваливался назад, бледнел на глазах, по безупречной рубашке начальника службы безопасности от живота вверх и по сторонам расползалось мерзко-красное огромное мокрое пятно. Илья отшвырнул револьвер, одним прыжком оказался рядом с Тынским, вырвал у него из руки «ПСС» и выстрелил, не целясь. Рядом с первым пятном появилось еще одно, они слились, на пол закапала кровь. И пальнул еще несколько раз – по ломанувшимся в двери «мальчикам», двое свалились на пол один за другим, третий шарахнулся назад, оттесняя остальных, грохнул выстрел, звонко рассыпалось зеркало, во все стороны полетели осколки. Зато охранники дружно отступили, даже любезно захлопнули за собой обе двери, из коридора неслись крики и шипение раций.

– Брось оружие! – проорали из коридора. Илья швырнул в дверь бутылку, выстрелил в створку, пуля прошила дерево насквозь, кто-то заорал, и все разом стихло. Зато с пола все еще доносилось мычание и невнятная речь – Меркушев приходил в себя, даже пытался сесть, мотал окровавленной головой и таращился то на Тынского, чье тело еще сотрясала агония, то на Илью.

– Все, паскуда! – Илья отшвырнул подвернувшийся под ноги перевернутый стул, тот отлетел к двери, треск заглушил и его слова, и выстрел из «бесшумки». И еще раз, контрольный, между черных густых бровей, и еще, чуть повыше, чтобы наверняка, как кол осиновый забил, чтоб не вылезла гадина, чтоб кровищей своей подавилась. Опустил пистолет, подошел к неподвижному Меркушеву, постоял, вглядываясь в бледное, в пене и крови лицо. Все, теперь точно все, он подох, как и психопат Тынский – тот наконец успокоился, лежал на боку с остекленевшим взглядом.

Снова грохнул выстрел, деревянная створка пошла трещинами, из нее летели щепки. На этот раз стреляли очередями – сообразили поганцы, что охранять тут больше некого, а их полоумный командир уже на пути к верхней тундре. Плохо дело! Илья отбросил бесполезный пистолет, огляделся, бросился к окну. Нет, без шансов – внизу уже носятся люди в черном, пялятся на окна, перекрикиваются и орут что-то в рации. Двери по понятным причинам тоже отпадают, остается… Хорошо, что сейчас лето, хоть где-то повезло…

В дверь снова ударила очередь, стихла, ему вновь предложили выйти с поднятыми руками, но Илья предпочел отмолчаться. Бросился за выступ стены, на коленях подполз к убитым, обшарил тяжелые неповоротливые тела охранников, выудил два «ПСС», один пихнул себе за пояс джинсов, из второго выщелкнул магазин, затолкнул в карман. Дальше, тоже на полусогнутых, бегом к столу, схватить тяжелую сумку и что есть сил, петляя по комнате от летевших через обе створки пуль, к камину. Илья подлез под черную кишку дымохода, заглянул в выложенный кирпичом зев. Хорошо, что Валерка был богатым человеком и на отличный, выложенный кирпичом, с прекрасной аэродинамикой дымоход не поскупился. Как и на каминную решетку, как и на все остальное… Подпрыгнул, повис, упираясь локтями в стенки, поджал колени, уперся носками ботинок в кирпич. Снова очередь, но короткая, быстро захлебнувшаяся, за ней протяжное шипение.

– Коз-злы! – Илья царапался вверх по трубе и пролез уже половину пути, когда внизу грохнули двери, раздался топот, крики, но невразумительные, словно оравшие были в масках. Или даже в противогазах – проверять не хотелось, он царапался вверх, вылез, как укравший из-под елки подарок вор Санта Клаус из трубы – весь грязный, перемазанный в саже и копоти, забросил тяжеленную сумку за спину. Дальше ползком на четвереньках по крыше, потом вниз по черепичному скату на один уровень ниже к водосточному желобу над окнами первого этажа. Тут можно полежать за выступом, посмотреть, что делается внизу. Пусто, как ни странно, хотя в сумерках, возможно, и прячется пара-тройка специалистов по кормящим сукам, но что-то конкретное сказать трудно. В любом случае отсюда надо уматывать, и побыстрее, среди выкормышей Тынского дураков нет, два плюс два сложить сумеют.

Посадка прошла успешно, Илья приземлился на мягком газоне, прошмыгнул под защиту живой изгороди и замер там с пистолетом в руке, обернулся. Домик позади небольшой, всего в два этажа, но небольшой по сравнению с раскинувшимся неподалеку дворцом. Здоровенный, всего этажей четыре или пять, выстроен полукругом, крылья охватывают и парк, и фонтаны – в тишине слышится плеск воды. А за спиной что-то вроде гостевого домика – так, ночь перекантоваться. А эту красоту он уже видел, не в натуре, понятное дело, на фото из своими руками собранного досье на Валерку, мелькало что-то похожее в перечне его недвижимости. Да, точно – особняк в венецианском стиле, парк гектаров на десять и причал для яхт и катеров. Причал, пожалуй, подойдет, ворота, ясен перец, пара снайперов сторожит, забор, поди, под напряжением в триста восемьдесят, если не больше, а вот причал… Придется рискнуть, знать бы еще, где он… Илья пополз вдоль кустов, полежал на газоне, прислушиваясь, и метнулся через дорожку, вернее, к зарослям вдоль нее. Что-то хвойное – пахло от кустов одуряюще приятно, смолой и Новым годом, до которого было бы неплохо дотянуть живым и здоровым. Но задачка не из легких, если учесть, что у полсотни, не меньше, разъяренных, вооруженных до зубов мужиков поблизости относительно беглеца другие намерения.

Илья привстал за живой изгородью, осмотрелся – так и есть, охота в разгаре: по всей территории особняка включили освещение, по крыше гостевого домика бродят сразу трое, странно, что на карачках не ползают, – быстро сообразили, зачет вам, поганцы. А со стороны действительно роскошного строения с колоннами у фасада и куполообразной крышей слышится приглушенный лай. Ага, собачек спустили, ничего, гостинец для них найдется. Куда ж бежать-то, где он может быть, этот причал?..

Илья зажмурился на пару мгновений, и, как по заказу, появилась перед глазами та фотография – огромное строение с колоннами, стена леса за ним, она обрывается слишком резко, зеленый цвет переходит в синий. Илья глянул на ярко освещенный фасад особняка, на лучи прожекторов с его крыши и крыш ближайших построек, шарившие по территории, сориентировался и побежал под прикрытием пахнущей ладаном ограды к центральному входу в Валеркин замок. Громада приближалась, нависала над беглецом, пару раз приходилось падать в траву, пропуская топавших не хуже взбешенного Мортимера охранников, или ждать, когда луч прожектора уберется куда подальше. Пересечь открытое пространство с ажурной беседкой на взгорке, дальше еще быстрее в обход нежно журчащего фонтана, снова в кусты, и стоп машина – вот она, паскуда. Черная, мощная, с коричневым подпалом, ощерилась так, что клыки блеснули в полумраке, подобралась, не переставая рычать. Но не лаяла, слава тебе, и не успела – «ПСС» опередил суку ротвейлера, заткнул ее надежно и навсегда, хватило и одной пули, угодившей точнехонько в лобастую башку натасканной на людей псины.

– Сдохни! – запоздало пожелал ей Илья и рванул дальше, забирая вправо. Все верно, причал уже недалеко – в воздухе запахло острой речной сыростью, и издалека, как с того света, донеслись отголоски лягушачьего хора. И где-то пел соловей, заливался самозабвенно, не обращая внимания ни на суету на территории дворца, ни на прожекторы, ни на остервенелый лай выпущенных на охоту псов. «Ходу!» Илья мчался по тропинке, играя с лучами прожектора в прятки и догонялки одновременно, постоянно озираясь по сторонам и не забывая оглядываться. Темнота – его спасение, а июньские ночи коротки, да разве это ночь, так, одно название, и совсем скоро рассвет, главное, чтобы он не стал последним.

Выложенная камнем дорожка пошла вниз, Илья бросился к невысоким развесистым деревцам, прилег за ними, наблюдая за небольшим домиком на берегу реки. В окнах темно, признаков жизни не заметно, только плещется в берег волна да постукивает что-то глухо и ритмично. А на другой стороне водохранилища, далеко, как звезды других галактик, светятся огни в окнах московских многоэтажек, да мигает над ними красный маячок взлетевшего из Шереметьево самолета.

В парке грянул выстрел, ему ответил второй, за ним третий, и перестрелка прекратилась. Ага, облажались охотнички, друг в друга палить начали, это нормально, это бывает. Илья вылетел из-за деревьев и ринулся к белевшей в темноте длинной узкой полосе, влетел на нее, побежал по доскам причала. И растерялся – слишком велик выбор: лодки, катера, небольшие яхты – на любой вкус и каприз. Но эти посудины из космоса видны, надо что-нибудь незаметное. Вот это, например… Илья кинулся в самый конец деревянного настила, затормозил, едва не слетев в воду. Гидроцикл – отличный выбор, только цвет подкачал, красный, выпендрежный, качается на слабой волне, поблескивает лакированными боками, примотан к столбику пластиковой ерундой вроде велосипедного замка-«петли», а вот ключик положить забыли…

Широкий луч прожектора ударил в спину, отполз в сторону, чтобы тут же вернуться обратно, в парке стало тихо, да так, что осмелели цикады, а соловей разошелся еще сильнее, заливаясь во все горло. Это не песня любви – это предупреждение: я здесь хозяин, здесь моя территория, мое гнездо, и скоро тут появятся мои птенцы. Любой покусившийся на них будет иметь дело со мной.

Тишина сгинула через мгновение, топот ног, лай, тяжелое дыхание псов. Можно не оборачиваться, чтобы понять – погоня близко. И охранники будут стрелять хотя бы для того, чтобы обездвижить жертву, а может, поручат это псам. Кто первый, того и тапки…

Илья пнул ногой по столбику, тот покачнулся, но устоял. Еще удар, еще – дерево трещит, но сдаваться не желает, зато поддались перила, вылетели из пазов и выгнулись над настилом. Оторвать старательно ошкуренный кусок бруса, выбить ногой поганый столбик к чертовой матери, швырнуть его в воду, самому прыгнуть в седло гидроцикла… Илье казалось, что прошло полчаса, пока он проделал все это. И псы уже близко, и луч прожектора бьет в глаза, и не один, их тут штуки три сплелось в одной точке – на дворцовом причале. И «мальчики» Тынского показались – бегут, торопятся, все в черном, словно покойники из могил вылезли, но бегут споро, и кто-то уже орет что-то вроде «стой, стрелять буду».

– На здоровье! – Гидроцикл завелся от первого же прикосновения к ручке, Илья с непривычки крутанул ее слишком сильно и едва не свалился в воду. Гидроцикл крутился под ним, как норовистый конь, но поддался наконец, развернулся носовым щитком в темноту и помчался по «лунной» дорожке, нарисованной лучом прожектора. Илья привстал над седлом, взял немного левее, заложил широкую дугу и погнал, петляя по воде, как заяц по свежей пороше, уходя от беспощадного белого света, от криков и лая псов, от соловьиных трелей. Он гнал, не оборачиваясь, смотрел перед собой, на легкую рябь и отблески дальних огней на зеркале воды. Издалека заметил нечто странное – огромное, все в огнях, как новогодняя елка, с песнями рассекавшее волны. Сбросил скорость, подошел ближе – отлично, то, что надо. Теплоходик, арендованный какой-то теплой компанией, уже давно дошедшей до кондиции, – вопли и неустойчивые фигуры на палубе подтверждали догадку. Илья обогнул корыто, подошел к правому борту и минут пять дрейфовал рядом с посудиной, приглядывая себе место для высадки. Заметил канат, свисавший с палубы, запихнул «ПСС» в сумку с деньгами и ухватился за канат обеими руками, повис над водой. Гидроцикл отстал, еще несколько мгновений Илья видел его блестящие бока, потом тот пропал в поднявшемся с воды тумане, Илья отвернулся и сосредоточился. С кормы и обеих палуб неслись пьяные вопли и женский визг, что-то тяжелое просвистело над головой и, подняв фонтан брызг, грянулось в воду. Взрыв ржания, еще полет пустой бутылки, еще сеанс освежающего душа из речной водицы, – но мокрый как мышь Илья уже вползал на палубу, ухватился за перила, подтянулся и повис на них животом.

– Ой! – сказали над ухом. – Кто это?

Он поднял голову. К стенке жалась парочка – пьяненький мужичок в расхристанном костюме и облепленная коротким платьем полненькая кудрявая барышня неопределенного возраста. Мужичку было по фиг до странного явления природы, а вот барышня проявила неподдельный интерес и готовилась визгом оповестить о пришельце всех желающих.

– Спокойно, – произнес еще не успевший отдышаться Илья. – Ихтиандра вызывали? Плановая проверка кингстонов. Всем покинуть территорию и не мешать осмотру. Ибо чревато…

Чем чревато – сочинять не пришлось, барышня стремительно уволокла своего в хлам нализавшегося, а посему негодного к употреблению кавалера прочь. Илья перебрался через перила и сел на палубе, прижимая к животу тяжелую мокрую сумку. Все, можно выдохнуть, этот раунд остался за ним. Он обернулся, просунул голову между реек ограждения. Особняк скрылся за изгибом реки, над ней клоками ходит утренний туман, и никто не мешает соловьям и лягушкам петь свои песни. Даже компании не слышно – умаялись бедолаги и по каютам, поди, расползлись, персонала тоже пока не видно – дрыхнут скорее всего, накушавшись дармового алкоголя. И вряд ли утром будут пассажиров пересчитывать, сверяя поголовье «до» и «после».

От легкой качки и расходившихся от носа волн кружилась голова. Илья привалился спиной к влажной деревянной стенке и смотрел на проплывавшие мимо кусты, свесившиеся к воде деревья, заросли тростника, вдыхал свежий запах речной воды. Потом заросли закончились, пошли заборы, стены гаражей, над головой пролетел самолет с выпущенными шасси, оглушил ревом двигателей – на посадку в Шереметьево заходил «горбатый» «Боинг». Прошли под мостом, с которого несся грохот электрички, за деревьями и береговыми зарослями на фоне алеющего на глазах неба поднимались башни многоэтажек – «пьяный» теплоходик шел к московскому речному вокзалу.

Но на берег Илья сошел раньше, на подходе к порту перепрыгнул через борт на загроможденный контейнерами причал, попетлял между здоровенными ящиками и оказался у настежь открытых ворот. Прошел спокойно мимо сонного охранника и старого, потерявшего нюх и зрение ротвейлера на цепи, направился к остановке маршруток и оказался единственным пассажиром. Смурной небритый водила в тельняшке и черных трениках внимательно следил за Ильей, пока тот искал деньги. К счастью, в карманах джинсов нашлась мелочь, но на проезд ее не хватало.

– Отдам! – поклялся недовольному водителю Илья. – Ей-богу отдам, с карточки сниму и отдам, только у метро банкомат найду.

А сам прикидывал, открыт ли в такую рань хоть один обменник, где можно разжиться рублями, – не платить же за проезд сотней долларов. Водила повел носом и оживился, кивнул Илье и рывком взял с места так, что дверца в салон захлопнулась сама собой.

– Да ты ночку не скучал, смотрю. Что пили? – с видом знатока поинтересовался водитель, когда остановились на светофоре, пропуская ранних пешеходов.

– Виски, – честно ответил Илья. – Шотландское виски.

– Извращенцы, – проворчал водитель. – Лучше водку, от нее голова не болит.

Маршрутку мотнуло в повороте, водитель вывел ее на проспект, хоть и забитый под завязку транспортом, но еще не вставший в плотном многочасовом заторе. Илья посмотрел в боковое зеркало и оглянулся еще раз. Нет, охотники далеко, они давно сбились со следа и рыщут сейчас по реке или прочесывают берега. Гидроцикл унесло течением черт-те куда, но скорее всего его давно кто-нибудь приватизировал, ибо грех не прибрать к рукам хорошую вещь. И все же…

– Быстрее можешь?

Водила философски покачал головой и развел руками, бросив на миг «баранку».

– Не могу. Сам видишь, что делается. Часа через полтора тут глухо будет, пока вроде едем.

Ехать-то они ехали, но все же хотелось побыстрее. Илья снова выглянул в окно, обернулся, потом посмотрел вперед, на череду ползущих в потоке машин. Водитель глянул на нервного пассажира и ухмыльнулся:

– К жене, поди, торопишься, грехи замаливать?

– Точно, – кивнул Илья. – К ней. И к сыну с дочкой. Устал я без них.

– Успеешь, – обнадежил его водитель. – Ты лучше думай пока, что жене скажешь. Твои еще спят, поди, и не обрадуются, если ты в такую рань всех перебудишь.

И едва успел затормозить, вкопал «Газель» в миллиметрах от заднего бампера шедшей впереди машины, высунулся чуть ли не по пояс в окно и заорал вслед подрезавшему маршрутку «Ниссану», одновременно нажимая на сигнал.

«Успею! – Илья прижимал к животу мокрую сумку и смотрел на светлое небо, на легкие облачка и пробиравшийся между ними толстенький зеленый самолет. – Должен успеть».