Кубок

«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
  В ту бездну прыгнет с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой:
  Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».

Так царь возгласил, и с высокой скалы,
  Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
  Он бросил свой кубок златой.
«Кто, смелый, на подвиг опасный решится?
Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?»

Но рыцарь и латник недвижно стоят;
  Молчанье – на вызов ответ;
В молчанье на грозное море глядят;
  За кубком отважного нет.
И в третий раз царь возгласил громогласно:
«Отыщется ль смелый на подвиг опасный?»

И все безответны… вдруг паж молодой
  Смиренно и дерзко вперед;
Он снял епанчу, и снял пояс он свой;
  Их молча на землю кладет…
И дамы и рыцари мыслят, безгласны:
«Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?»

И он подступает к наклону скалы
  И взор устремил в глубину…
Из чрева пучины бежали валы,
  Шумя и гремя, в вышину;
И волны спирались и пена кипела:
Как будто гроза, наступая, ревела.

И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
  Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
  Дымящимся пена столбом;
Пучина бунтует, пучина клокочет…
Не море ль из моря извергнуться хочет?

И вдруг, успокоясь, волненье легло;
  И грозно из пены седой
Разинулось черною щелью жерло;
  И воды обратно толпой
Помчались во глубь истощенного чрева;
И глубь застонала от грома и рева.

И он, упредя разъяренный прилив,
  Спасителя-бога призвал,
И дрогнули зрители, все возопив, –
  Уж юноша в бездне пропал.
И бездна таинственно зев свой закрыла:
Его не спасет никакая уж сила.

Над бездной утихло… в ней глухо шумит…
  И каждый, очей отвести
Не смея от бездны, печально твердит:
  «Красавец отважный, прости!»
Все тише и тише на дне ее воет…
И сердце у всех ожиданием ноет.

«Хоть брось ты туда свой венец золотой,
  Сказав: кто венец возвратит,
Тот с ним и престол мой разделит со мной! –
  Меня твой престол не прельстит.
Того, что скрывает та бездна немая,
Ничья здесь душа не расскажет живая.

Немало судов, закруженных волной,
  Глотала ее глубина:
Все мелкой назад вылетали щепой
  С ее неприступного дна…»
Но слышится снова в пучине глубокой
Как будто роптанье грозы недалекой.

И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
  Как влага, мешаясь с огнем,
Волна за волною; и к небу летит
  Дымящимся пена столбом…
И брызнул поток с оглушительным ревом,
Извергнутый бездны зияющим зевом.

Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины
  Мелькнуло живой белизной…
Мелькнула рука и плечо из волны…
  И борется, спорит с волной…
И видят – весь берег потрясся от клича –
Он левою правит, а в правой добыча.

И долго дышал он, и тяжко дышал,
  И божий приветствовал свет…
И каждый с весельем: «Он жив! – повторял. –
  Чудеснее подвига нет!
Из томного гроба, из пропасти влажной
Спас душу живую красавец отважный».

Он на берег вышел; он встречен толпой;
  К царевым ногам он упал;
И кубок у ног положил золотой;
  И дочери царь приказал:
Дать юноше кубок с струей винограда;
И в сладость была для него та награда.

«Да здравствует царь! Кто живет на земле,
  Тот жизнью земной веселись!
Но страшно в подземной таинственной мгле…
  И смертный пред богом смирись:
И мыслью своей не желай дерзновенно
Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.

Стрелою стремглав полетел я туда…
  И вдруг мне навстречу поток;
Из трещины камня лилася вода;
  И вихорь ужасный повлек
Меня в глубину с непонятною силой…
И страшно меня там кружило и било.

Но богу молитву тогда я принес,
  И он мне спасителем был:
Торчащий из мглы я увидел утес
  И крепко его обхватил;
Висел там и кубок на ветви коралла:
В бездонное влага его не умчала.

И смутно все было внизу подо мной
  В пурпуровом сумраке там;
Все спало для слуха в той бездне глухой;
  Но виделось страшно очам,
Как двигались в ней безобразные груды,
Морской глубины несказанные чуды.

Я видел, как в черной пучине кипят,
  В громадный свиваяся клуб,
И млат водяной, и уродливый скат,
  И ужас морей однозуб;
И смертью грозил мне, зубами сверкая,
Мокой ненасытный, гиена морская.

И был я один с неизбежной судьбой,
  От взора людей далеко;
Одни меж чудовищ с любящей душой,
  Во чреве земли, глубоко
Под звуком живым человечьего слова,
Меж страшных жильцов подземелья немова.

И я содрогался… вдруг слышу: ползет
  Стоногое грозно из мглы,
И хочет схватить, и разинулся рот…
  Я в ужасе прочь от скалы!..
То было спасеньем: я схвачен приливом
И выброшен вверх водомета порывом».

Чудесен рассказ показался царю:
  «Мой кубок возьми золотой;
Но с ним я и перстень тебе подарю,
  В котором алмаз дорогой,
Когда ты на подвиг отважишься снова
И тайны все дна перескажешь морскова».

То слыша, царевна с волненьем в груди,
  Краснея, царю говорит:
«Довольно, родитель, его пощади!
  Подобное кто совершит?
И если уж до́лжно быть опыту снова,
То рыцаря вышли, не пажа младова».

Но царь, не внимая, свой кубок златой
  В пучину швырнул с высоты:
«И будешь здесь рыцарь любимейший мой,
  Когда с ним воротишься, ты;
И дочь моя, ныне твоя предо мною
Заступница, будет твоею женою».

В нем жизнью небесной душа зажжена;
  Отважность сверкнула в очах;
Он видит: краснеет, бледнеет она;
  Он видит: в ней жалость и страх…
Тогда, неописанной радостью полный,
На жизнь и погибель он кинулся в волны…

Утихнула бездна… и снова шумит…
  И пеною снова полна…
И с трепетом в бездну царевна глядит…
  И бьет за волною волна…
Приходит, уходит волна быстротечно:
А юноши нет и не будет уж вечно.

Отправить