Так, добрые соседи, нынче мы
Еще французы, граждане, свободно
Святой землей отцов своих владеем;
А завтра… как узнать? чьи мы? что наше?
Во всех местах пришелец торжествует;
Везде врагов знамена; их конями
Истоптаны отеческие нивы;
Париж врата их войскам отворил,
И древняя корона Дагоберта
Досталася в добычу иноземцу;
Внук королей без трона, без приюта,
Скитается в своей земле, как странник;
Знатнейший пэр, ближайший из родных,
Против него с врагами в заговоре;
Родная мать ему готовит гибель;
Деревни, города пылают; тихо
Еще у нас в долинах… но дойдет,
Дойдет и к нам гроза опустошенья.
Итак, друзья, пока еще есть воля,
Я дочерей хочу пристроить с богом:
Для женщины против времен опасных
Необходим заботливый защитник;
А с кем любовь, тому в бедах легко.
Этьен, тебе понравилась Алина;
У нас поля соседственно граничат,
Сердца же заодно… такой союз
Угоден богу… Ты, Арман, ни слова;
А ты глаза, Луиза, опустила…
Друзья, друзья, вы встретились сердцами –
Не мне вас разлучать. К чему богатство?
Кто в наши дни богат? Теперь все наше
До первого врага или пожара;
Теперь один спасительный приют:
Грудь верная испытанного мужа.
Арман.
Твой навсегда.
А ты, сестра?
На каждую дам тридцать десятин,
И огород, и двор, и стадо – бог
Благословил меня, благословит
И вас.
Утешь отца, сестра Иоанна,
Пусть в этот день устроится три счастья.
Подите; завтра мы сыграем свадьбу,
И пир на всю деревню; приготовьте,
Что надобно.
Твои, Жаннета, сестры
Выходят замуж, их судьба счастлива,
При старости они мое веселье;
Одна лишь ты мне горе и печаль.
Сосед, на что Жаннету огорчать?
Вот юноша прекрасный, честный; с ним
Никто у нас в деревне не сравнится;
Тебе он отдал душу; три весны
Как он, задумчивый, с желаньем тихим,
С безропотным, покорным постоянством
Вздыхает по тебе; а ты молчишь,
Ты холодно сама в себе таишься;
И ни один из наших поселян
Улыбкою твоею не утешен.
Смотрю: ты в полноте прекрасной жизни;
Пора надежд, весна твоя пришла;
Цветешь… но я напрасно ожидаю,
Чтобы любовь в душе твоей созрела;
Прискорбно это мне. Боюсь, но вижу,
Что над тобой ошиблася природа;
Я не люблю души холодной, черствой,
Бесчувственной в поре прекрасной чувства.
Не принуждай ее, мой честный Арк.
Любовь моей Иоанны есть прекрасный
Небесный плод: прекрасное свободно,
Оно медлительно и тайно зреет.
Теперь ее веселье жить в горах;
К нам в хижины, жилища суеты,
С вершины их она сходить боится.
Нередко я с благоговеньем тихим
Из дола вслед за ней смотрю, когда
Она одна в величии над стадом
Стоит и взор склоняет в размышленье
На мелкие обители земные.
Я вижу в ней тогда знаменованье
Чего-то высшего, и часто мнится,
Что из других времен пришла она.
А это мне противно! для чего
Чуждаться ей своих сестер веселых?
Всегда встает до ранних петухов,
Чтобы бродить по высотам пустынным;
И в страшный час – в который человек
Доверчивей теснится к человеку –
Украдкою, как птица, друг развалин,
В туманное жилище привидений,
В ночную тьму бежит, чтоб горный ветер
Подслушивать на темном перекрестке.
Зачем она всегда на этом месте?
Зачем сюда гонять ей стадо? Часто
Видал я, как она час целый в думе
Под этим деревом друидов, где
Боится быть счастливое созданье,
Сидит недвижима… а здесь не пусто;
Здесь водится недобрый с давних лет;
У стариков ужасные преданья
Сохранены об этом старом дубе;
И часто шум каких-то голосов
Нам слышится в его печальных ветвях.
Однажды мне случилось запоздать;
Меня вела дорога мимо дуба,
И вдруг мне видится: под ним сидит
Туманное, а что?.. не знаю! тихо
Иссохшею рукой приподняло
Широкую одежду и меня
Как будто бы манило… сотворив
Молитву, я бежал скорее прочь.
Не верю я; не козни сатаны,
А чудотворный лик пречистой девы
Ее всегда приводит в это место.
Нет, нет! и сны и страшные виденья
Меня, мой друг, тревожат не напрасно:
Три ночи я все вижу, будто в Реймсе
Она сидит на королевском троне;
Семь ярких звезд венцом на голове;
В ее руке какой-то чудный скипетр,
И из него три белые лилеи,
И я – ее отец – и обе сестры,
И герцоги, и графы, и прелаты,
И сам король пред нею на коленах…
Моей ли хижине такая слава?
Нет, это не к добру; то знак паденья;
Иносказательно мне этот сон
Ее души изобразил надменность;
Убожества она стыдится; бог
Ей даровал богатство красоты,
Ее щедрей всех наших поселянок
Благословил чудесными дарами…
И гордость грешная зашла к ней в душу;
А гордостью и ангелы погибли,
И ею враг в свои нас ловит сети.
Но кто ж скромней, кто непорочней в нравах
Твоей смиренныя Иоанны? Старшим
Сестрам она с веселым сердцем служит;
В селе у нас она всех выше… правда,
Но где найдешь работницу прилежней?
Бывал ли ей и низкий труд противен?
Ты видишь, под ее рукой чудесно
Твои стада и жатвы процветают;
На все, к чему она коснется, сходит
Непостижимое благословенье.
Непостижимое… так, правда! ужас
Объемлет при таком благословенье.
Ни слова; я молчу; молчать мне должно…
Мне ль вызывать на суд свое дитя?
Могу лишь остеречь; могу молиться;
Но остеречь мой долг… Оставь сей дуб;
Не будь одна; не рой кореньев в полночь;
Не составляй из сока их питья
И не черти в песке волшебных знаков.
Нам в области духо́в легко проникнуть;
Нас ждут они, и молча стерегут,
И, тихо внемля, в бурях вылетают.
Не будь одна: в пустыне искуситель
Перед самим создателем явился.
Молчи, идет Бертранд; он возвратился
Из города. Но что несет он?
Вы
Дивитесь, что с таким добром я к вам
Являюсь?
Подлинно; откуда взял
Ты этот шлем? На что знак бед и смерти
Принес ты к нам, в жилище тишины?
И сам едва могу я объяснить,
Как мне достался он. Я покупал
Железные изделья в Вокулёре;
На площади толпилась тьма народа
Вкруг беглецов, лишь только прибежавших
С недоброю из Орлеана вестью;
Весь город был в волненье; сквозь толпу
С усилием я продирался… вдруг
Цыганка смуглая со мной столкнулась;
В руках у ней был этот шлем; она,
Пронзительно в глаза мне посмотрев,
Сказала: «Ты, я знаю, ищешь шлема:
Вот шлем, не дорог он, возьми». – «На что? –
Я отвечал ей. – К латникам пойди;
Я земледелец, мне нет нужды в шлеме».
Но я никак не мог отговориться;
«Возьми, возьми! – она одно твердила, –
Теперь для головы стальная кровля
Приютнее всех каменных палат».
И так из улицы одной в другую
Она за мной гналася с этим шлемом.
Я посмотрел: он был красив и светел;
Был рыцарской достоин головы;
Я взял его, чтоб ближе разглядеть;
Но, между тем как я стоял в сомненье,
Она из глаз моих как сон пропала:
Ее толпой народа унесло…
И этот шлем в моих руках остался.
Отдай мне шлем.
На что? Такой наряд
Не девичьей назначен голове.
Отдай, он мой и мне принадлежит.
Иоанна, что с тобой?
Оставь ее;
В ней мужеством наполнена душа,
И ей убор воинственный приличен.
Ты помнишь сам, как прошлою весной
Она в горах здесь волка одолела,
Ужасного для стад и пастухов.
Одна, одна, душою львица, дева
Чудовище сразила и ягненка
Исторгнула из челюстей кровавых.
Чью б голову сей шлем ни украшал,
Но ей приличней он.
Бертранд, какая
Беда еще случилась? Что сказали
Бежавшие из Орлеана?
Боже,
Помилуй короля и наш народ!
Мы в двух больших сражениях разбиты;
Враги в средине Франции; все взято
До самых берегов Луары; войски
Со всех сторон сошлись под Орлеан,
И страшная осада началася.
Как! север весь уже опустошен,
А хищникам все мало; к югу мчатся
С войной…
Бесчисленный снаряд осадный
Со всех сторон придвинут к Орлеану.
Как летом пчел волнующийся рой,
Слетайся, жужжит кругом улья,
Как саранча, на нивы темной тучей
Обрушившись, кипит необозримо:
Так Орлеан бесчисленно народы
Осыпали, в одно столпившись войско;
От множества племен разноязычных
Наполнен стан глухим, невнятным шумом;
И всех своих землевластитель герцог
Бургундский в строй с пришельцами поставил:
Из Литтиха, из Генего, из Гента,
Богатого и бархатом и шелком,
Из мирного Брабанта, из Намура,
Из городов Зеландии приморских,
Блистающих опрятностью веселой,
От пажитей голландских, от Утрехта,
От северных Фризландии пределов
Под знамена могущего Бургунда
Сошлись полки разрушить Орлеан.
О горестный, погибельный раздор;
На Францию оружие французов!
И, бронею покрывшись, Изабелла,
Мать короля, князей баварских племя,
Примчалась в стан врагов и разжигает
Их хитрыми словами на погибель
Того, кто жизнь приял у ней под сердцем.
Срази ее проклятием господь!
Богоотступница, погибнешь ты,
Как некогда Иезавель погибла.
Заботливо осадой управляет
Рушитель стен, ужасный Салисбури;
С ним Лионель, боец с душой звериной;
И вождь Тальбот, один судьбу сражений
Свершающий убийственным мечом;
Они клялись, в отваге дерзновенной,
Всех наших дев предать на посрамленье,
Сразить мечом, кто встретится с мечом.
Придвинуты к стенам четыре башни,
И, городом владычествуя грозно,
С их высоты убийства жадным оком,
Невидимый, считает Салисбури
На улицах поспешных пешеходов.
Уж много бомб упало в город; церкви
В развалинах; и сам великолепный
Храм богоматери грозит паденьем.
Бесчисленны подкопы под стенами;
Весь Орлеан стоит теперь над бездной
И робко ждет, что вдруг под ним она,
Гремящая, разверзится и вспыхнет.
Но где Сантраль? Что сделалось с Ла Гиром?
Где Дюнуа, отечества надежда?
С победою вперед стремится враг –
А мы об них не знаем и не слышим.
И что король? Ужель он равнодушен
К потере городов, к бедам народа?
Король теперь с двором своим в Шиноне;
Людей взять негде, все полки разбиты.
Что смелый вождь? Что рыцарей отважность,
Когда нет сил, когда все войско в страхе?
Нас бог казнит; ниспосланный им ужас
К бесстрашнейшим запал глубоко в душу;
Все скрылося; все вызовы напрасны;
Как робкие бегут к заградам овцы,
Послышавши ужасный волчий вой,
Так, древней чести изменив, французы
Спешат искать защиты в крепких замках.
Едва один нашелся храбрый рыцарь:
Он слабый полк собрал и к королю
С шестнадцатью знаменами идет.
Кто этот рыцарь?
Бодрикур; но трудно
От поисков врага ему укрыться:
Две армии преследуют его.
Но где же он? Скажи скорей, что слышно?
На переход один от Вокулёра
Стоит он лагерем.
Молчи, Иоанна;
Ты говоришь о том, чего не смыслишь.
Уверившись, что враг неодолим,
И помощи от короля не чая, –
Чтобы спастись от ига иноземцев
И сохранить себя законной власти, –
Решилися граждане Вокулёра
Могущему Бургунду покориться.
Но с тем, чтоб он их принял договор:
Чтоб возвратил нас древнему престолу,
Как скоро мир опять меж ними будет.
С кем договор? Ни слова о покорстве!
Спаситель жив; грядет, грядет он в силе!..
Могущий враг падет под Орлеаном!
Исполнилось! для жатвы он созрел!..
Своим серпом вооружилась дева;
Пожнет она кичливые надежды;
Сорвет с небес продерзостную славу,
Взнесенную безумцами к звездам…
Не трепетать! вперед! не пожелтеет
Еще на ниве клас и круг луны
На небесах еще не совершится –
А ни один уже британский конь
Не будет пить из чистых вод Луары.
Ах! в наши дни чудес уж не бывает.
Есть чудеса!.. Взовьется голубица
И налетит с отважностью орла
На ястребов, терзающих отчизну;
И низразит она сего Бургунда
Цареотступника, сего Тальбота,
Сторукого громителя небес,
С ругателем святыни Салисбури;
И побегут толпы островитян,
Затрепетав, как агнцы, перед нею…
Господь в ней будет! Бог всесильный брани
Пошлет свое дрожащее созданье:
Творец земли себя в смиренной деве
Явит земле… зане он всемогущий!
Какой в ней дух пророчит?
Этот шлем
Воинственно воспламенил в ней душу;
Взгляните на нее: глаза как звезды,
И все лицо ее преобразилось.
Как! древнему престолу пасть? Стране,
Избранной славою, под вечным солнцем
Прекраснейшей, счастливому Эдему,
Стране, творцу любезной, как зеница
Его очей, рабою быть пришельца?..
Здесь рухнула неверных сила; здесь
Был первый крест, спасенья знак, воздвигнут;
Здесь прах лежит Святого Людовика;
Иерусалим отсюда завоеван…
Вы слышите?.. Откуда вдруг открылся
Такой ей свет?.. О! дочерью чудесной,
Сосед, тебя господь благословил.
Нам не иметь властителей законных,
Воспитанных единым с нами небом?
Для нас король наш должен умереть,
Неумирающий, защитник плуга,
Хранитель стад, плодотворитель нив,
Невольникам дарующий свободу,
Скликающий пред трон свой наши грады,
Покров бессилия, гроза злодейства,
Без зависти возвышенный над миром,
И человек и ангел утешенья
На вражеской земле?.. Престол законных
Властителей и в пышности своей
Для слабого приют; при нем на страже
И Власть и Милость; стать пред ним боится
Виновный; пред него с надеждой правый
Идет в лицо судьи смотреть без страха…
Но царь-пришлец, чужой страны питомец,
Пред кем отцов священный прах не скрыт
У нас в земле, земли невзлюбит нашей.
Кто нашим юношам товарищ не был,
Кому язык наш в душу не бежит,
Тот будет ли для нас отец в короне?
Да защитит всевышний короля
И Францию! Нам, мирным поселянам,
Меч незнаком; нам бранного коня
Не укротить; мы будем ждать смиренно,
Кого нам даст владыкою победа!
Сражения успех есть божий суд.
Король наш тот, кто был миропомазан
В священном Реймсе, кто приял державу
Над древними гробами Сен-Дени…
Друзья, пора к работе; помни каждый
Ближайший долг свой; пусть князья земные
Земную власть по жеребью берут!
А нам смотреть в тиши на разрушенье:
Покорной нам земли оно не тронет;
Пускай пожжет селенья наши пламень,
Пускай кони притопчут наши нивы –
С младой весной взойдет младая жатва,
А низкие легко восстанут кровли.
Простите вы, холмы, пол родные;
Приютно-мирный, ясный дол, прости;
С Иоанной вам уж боле не видаться,
Навек она вам говорит: прости.
Друзья-луга, древа, мои питомцы,
Вам без меня и цвесть и доцветать;
Ты, сладостный долины голос, эхо,
Так часто здесь игравшее со мной,
Прохладный грот, поток мой быстротечный,
Иду от вас и не приду к вам вечно.
Места, где все бывало мне усладой,
Отныне вы со мной разлучены;
Мои стада, не буду вам оградой…
Без пастыря бродить вы суждены;
Досталось мне пасти иное стадо
На пажитях кровавыя войны.
Так вышнее назначило избранье;
Меня стремит не суетных желанье.
Кто некогда, гремя и пламенея,
В горящий куст к пророку нисходил,
Кто на царя воздвигнул Моисея,
Кто отрока Давида укрепил –
И с сильным в бой стал пастырь не бледнея, –
Кто пастырям всегда благоволил,
Тот здесь вещал ко мне из сени древа:
«Иди о мне свидетельствовать, дева!
Надеть должна ты латы боевые,
В железо грудь младую заковать;
Страшись надежд, не знай любви земныя:
Венчальных свеч тебе не зажигать;
Не быть тебе душой семьи родныя;
Цветущего младенца не ласкать…
Но в битвах я главу твою прославлю;
Всех выше дев земных тебя поставлю.
Когда начнет бледнеть и смелый в брани
И роковой пробьет отчизне час –
Возьмешь мою ты орифламму в длани
И мощь врагов сорвешь, как жница клас;
Поставишь их надменной власти грани,
Преобратишь во плач победный глас,
Дашь ратным честь, дашь блеск и силу трону
И Карла в Реймс введешь принять корону».
Мне обещал небесный извещенье,
Исполнилось… и шлем сей послан им.
Как бранный огнь, его прикосновенье,
С ним мужество, как божий херувим…
В кипящий бой несет души стремленье;
Как буря, пыл ее неукротим…
Се битвы клич! полки с полками стали!
Взвились кони, и трубы зазвучали!