Бедные богачи
Почему деньги мешают счастью
Должно быть, вы уже поняли, что большинство вещей, которые относятся к категории «роскошь», безвкусны и обременительны. Кому нужны трюфели, если есть свежий хлеб, масло и соль? Хотя, наверно, будь селедка такой же дорогой, как и красная икра, то все Тани Гзель этого мира ели бы ее с большим благоговением, отведя мизинчик в сторону.
Если не бояться за свое существование и не терпеть нужду, платить за квартиру и иметь возможность покупать действительно необходимые веши, можно вести стильную жизнь и быть счастливым. А вот мечтая о богатстве, вы станете все время сравнивать то, что имеете и что могли бы иметь, и вам будет трудно угодить. В этом случае один из самых верных способов сделать себя несчастным — играть в лотерею.
Счастье не зависит от размера банковского счета. Самое баснословное богатство не в силах осчастливить человека. Многие богачи знают это и хотят жить «просто», но, как они ни стараются избавиться от груза благосостояния, он все равно не дает им целиком окунуться в «simple life». А вот стильному бедняку не надо прилагать никаких усилий, чтобы освободиться от тяжкого груза. Его к этому принуждает ситуация. Богачи всегда остаются пленниками своих денег — и если хранят их как зе ницу ока, и если бегут от них. Именно богачи — как бы капитализм ни старался убедить нас в обратном — самые бедные люди. Они вызывают зависть, потому что много зарабатывают, а им впору вызывать жалость и сострадание.
Большинство богачей живут в страхе, что их ограбят Я знаком с одной супружеской парой, которая живет на прибрежной вилле в Сен-Тропе, — казалось бы, о таком можно только мечтать. Однако бедные супруги словно за решеткой сидят. На вилле хранится множество дорогих предметов искусства: у входа стоит скульптура Джакометти, в столовой висит картина Ренуара, в гостиной — Пикассо. Поэтому страховая компания согласилась выдать полис лишь при одном условии: кто-то всегда должен находиться дома и на участке круглые сутки будут дежурить охранники. Супруги, купившие виллу, чтобы красиво провести остаток жизни на Ривьере, ни на минуту не покидают свое владение вместе. Им приходится мириться с тем, что вечером, когда они сидят в своей золотой клетке, каждые полчаса в окно заглядывает усатый страж, дабы удостовериться, что все в порядке.
Одного из беднейших богачей, которого мне доводилось встречать, зовут Марк Рич. И это не псевдоним. Свое состояние американец сколотил на торговле сырьем, причем не обошлось без укрывательства от налогов, мошенничества и нелегальных сделок с Ираком и Ливией, после чего он попал в черный список ФБР. Мистер Рич бежал от преследования в Швейцарию и поселился в кантоне Цуг, из которого не решался выезжать, опасаясь ареста. В скором времени у американца, который имел привычку летать по всему свету на своем реактивном самолете, начались острые приступы швейцарской клаустрофобии. От этих приступов Рича спас Билл Клинтон, амнистировавший его своим последним указом. До сих пор неизвестно, отблагодарил ли Рич своего благодетеля многозначным счетом в швейцарском банке или нет, однако сам он стал образцом заключенного роскошной тюрьмы, того типа людей, который часто встречается в Цуге, Монте-Карло или на Бермудах. Этибеглецы от налогов особенно заслуживают сострадания. Люди, которые могли бы позволить себе жить в любой точке земного шара, должны селиться в какой-нибудь дыре вроде Цуга, потому что им очень не хочется отдавать несколько миллионов налоговой службе. Потеря этих денег никак не отразилась бы на уровне их жизни, однако жадность заставляет богачей влачить жалкое, одинокое существование в ненавистном им месте.
Пару слов по поводу одиночества. В Мюнхене я знал одного очаровательного молодого человека, который вырос в небогатой семье, но уже в юности стал много зарабатывать, подписав контракт с главной футбольной командой города. Однако ему совершенно не хотелось заводить новых друзей. Но когда теперь он гулял по городу с давними приятелями, было видно, что их отношения изменились. Он постоянно расплачивался за всех, отчего друзья стали чувствовать себя неловко. Появились новые знакомые, которым нравилось развлекаться за чужой счет. Постепенно встречи со старыми друзьями сошли на нет, потом он избавился от свиты нахлебников, и теперь его можно увидеть лишь среди людей, которые получают примерно столько же, сколько он. Только в их обществе он может быть уверен, что его не используют. Круг его знакомых стал намного однообразнее и скучнее.
Особенно неприятной стороной богатства является то, что богатые всегда хотят, чтобы их любили не ради денег. Им невдомек, что любить «ради денег» нельзя. Можно любить, не обращая внимания на деньги, потому что богатство делает людей претенциозными и придирчивыми, капризными и закомплексованными. Этому феномену посвящено множество книг, тысячи театральных пьес и фильмов. Ведь богатые женихи и невесты больше всего боятся свадьбы по расчету. И чем сильнее эти опасения, тем вероятней, что они осуществятся, принцессу Монако Каролину постоянно предостерегали от замужества с красавцем, который польстится на ее деньги. В результате она вышла за Филиппа Жуно, который был воплощением всего, что так не нравилось родителям. Есть даже такой анекдот. Две нью-йоркские даны встречаются после долгой разлуки. У одной на пальце красуется огромный брильянт. «Ах, какой он чудесный», — восхищается другая. «Да, — говорит первая, — жаль только, что над ним тяготеет проклятие Платника». — «Какое такое проклятие Платника?» — «Мистер Платник».
Абсолютное большинство богачей — разумеется, за исключением моих друзей-миллионеров — просто невыносимы. По-человечески с ними можно общаться, только если им богатство досталось по наследству. В таком случае они или стараются помогать другим, или притворяются, будто у них нет денег, что, наверно, весьма непросто.
В Гштаде я однажды попал в компанию молодых людей, детей очень состоятельных родителей. Гштад — это небольшая деревенька в Бернских Альпах, куда временами съезжается столько богачей, что тихие улочки вмещают в себя больше денег, чем все страны—кандидаты на вступление в ЕС, вместе взятые.
Бернские горцы, слывущие мрачноватым народом, относились к заполонившим их родные места миллиардерам как к корове, дающей большой удой: недоверчиво и удивленно. А тинейджерам, чьи фамилии значатся в списках Доу-Джонса, в такой глуши было явно неуютно. Приехав сюда, они сделали большое одолжение родителям. Ни внешностью, ни манерами они старались не показывать своего богатства. Ходили в затасканных джинсах, какие можно увидеть по MTV на братве из гетто, слушали «Эминем» и «Стрите», болтали только о том, как им нравится «нормальная жизнь». Один из них говорил, что уехал из отцовского дома на авеню Фох и перебрался в квартиру на окраине Парижа, откуда каждый день добирается до школы на метро. Другой уверял, что отец дает ему очень мало денег. Этот мальчик, когда ему надоело, что фамилию отца все время переспрашивают («Делл? Случайно, не ваша семья владеет «Делл Компьютере?»), сменил ее на девичью фамилию матери. Третий был отчаянным антиглобалистом. На каникулах он всегда ездил на встречи «Большой восьмерки» и тому подобные мероприятия. С необыкновенной гордостью он рассказывал о том, как «тогда в Давосе» был сорван Всемирный экономический форум.
То, что наследство может и навредить, доказывает случай одного моего знакомого. Его отец, предприниматель-миллионер, всегда мечтал, что сын пойдет по его стопам: закончит тот же университет и в один прекрасный день займет его место во главе предприятия. А сын, как часто бывает в подобных случаях, совсем не разделял взглядов отца. Он хотел стать художником. Отец пригрозил урезать или совсем прекратить ежемесячные выплаты, но, разумеется, до сих пор не сделал ни того, ни другого. Подобное положение стало настоящей катастрофой для молодого человека, имя которого я не хочу называть из дружеских чувств. Сегодня он работает в своей мастерской на севере Лондона, рисует одну картину за другой, но вряд ли когда-нибудь станет знаменитым, потому что в отличие от коллег из соседних мастерских у него всегда найдутся деньги, чтобы оплатить аренду. Талантом он, может, даже превосходит своих нищенствующих собратьев, однако ему, естественно, не хватает стимула добиваться большего. Именно такие случаи имел в виду Жан Поль, когда говорил, что «под золотыми горами и трона и наверняка погребен не один гигант духа».
Много лет наблюдая за сверхбогатыми людьми, я заметил интересный феномен: богачи, обладающие чувством такта, с юных лет пытаются вести себя как можно проще и чем они богаче, тем больше им нравится имитировать «нормальную» жизнь. Чем просторнее их загородные дворцы, тем привлекательнее для них маленькая городская квартира со всеми удобствами. Роскошью считается не сидеть за накрытым другими столом, а пойти на рынок (или лучше — в супермаркет) и, вернувшись домой с туго набитыми пластиковыми пакетами, самому приготовить еду и вымыть посуду.
Точно так же читатели глянцевых журналов пытаются подражать привычке богатых проводить летний отпуск на яхте. Яхта — это походная жизнь для состоятельных людей. Они спят вдвоем или втроем в тесной каютке и кое-как умываются в ванной комнатке, которую ванной-то и не назовешь. Им нравится ходить целый день в футболке и вести простой образ жизни. А вышеупомянутые читатели журналов разглядывают фотографии греющихся на солнышке богачей и воображают себе всякую всячину. На самом деле богачи отчаянно пытаются подражать читателям тех же журналов — просто они не читают на солнце, жалея глаза.
Попытки богатых вести простой образ жизни можно воспринимать с улыбкой или называть декаденством. А ведь они немногим отличаются от попыток Отто Горожанина приобщиться к природе прогулками, походами и пикниками на открытом воздухе. Ведь походники тоже берут с собой палатку и прочие блага цивилизации, а люди, выбирающиеся на пикник, жарят купленные в магазине сосиски. Собираясь на прогулку, люди не ищут полного единения с природой, а надевают удобные ботинки и куртки. Подышав свежим воздухом, они хотят снова вернуться к родному очагу. Так что у всех нас, если говорить начистоту, стремление к «простой жизни» сводится лишь к символическим жестам.
Высокооплачиваемые менеджеры и медийные миллионеры, пресытившиеся путешествиями на Красное море и Маврикий, нашли для себя новый способ времяпрепровождения: они нанимаются пастухами на альпийские луга. Несколько швейцарских туристических агентств предлагают подобную работу и с трудом отбиваются от уймы желающих. Однако еще задолго до появления широкого интереса к «отпуску на крестьянском дворе» высшие слои общества любили отдыхать среди крестьян от ужасов цивилизации. В романе Толстого «Анна Каренина» есть замечательное место, которое может послужить тому иллюстрацией. Богатый помещик Левин, осматривая свое имение в пору сенокоса, решает сам пойти на луг с косой в руках. Работа доставляет ему такое удовольствие, что он хочет провести среди косцов несколько дней. Дальше приводится следующий диалог между Левиным и его братом Сергеем Ивановичем:
« — Я очень люблю эту работу, — сказал Сергей Иванович.
— Я ужасно люблю. Я сам косил иногда с мужиками и завтра хочу целый день косить.
Сергей Иванович поднял голову и с любопытством посмотрел на брата.
—То есть как? Наравне с мужиками, целый день?
—Да, это очень приятно, — сказал Левин.
—Это прекрасно, как физическое упражнение, только едва ли ты можешь это выдержать, — без всякой насмешки сказал Сергей Иванович.
—Я пробовал. Сначала тяжело, потом втягиваешься. Я думаю, что не отстану...
—Вот как! Но скажи, как мужики смотрят на это? Должно быть, посмеиваются, что чудит барин.
— Нет, не думаю; но это такая и веселая и вместе трудная работа, что некогда думать.
— Но как же ты обедать с ними будешь? Туда лафиту тебе прислать и индюшку жареную уж неловко.
— Нет, я только в одно время с их отдыхом приеду домой».
В итоге Левин так и не возвращается домой, чтобы поесть жареной индюшки, потому что предложенная стариком крестьянином «тюрька была так вкусна, что Левин раздумал ехать домой обедать».
Французская королева Мария-Антуанетта тоже была горазда на выдумки: она велела построить в версальском парке небольшую деревеньку. Королева надевала простой крестьянский наряд, соломенную шляпку, пила парное молоко, ела свежий хлеб, масло и сыр. Даже во время осады Бастилии королева орудовала подойниками из севрского фарфора и чашками, сделанными по форме ее груди, получившими название «sein de la reine» («грудь королевы»). Такое экстравагантное поведение свидетельствует о том, что стремление к «простой жизни» появляется из совершенно понятного, зачастую отчаянного желания хоть на короткое время освободиться от власти денег.
Прямо противоположный опыт временного погружения в мир роскоши из мира бедности может быть весьма полезным. Главное, уметь сопоставлять контрастные впечатления и не уподобляться игроку в лотерею, который жаждет того, чего не получит, а если и получит, то не станет счастливым.
Одним из самых контрастных впечатлений в моей жизни стала поездка в гости к султану Брунея, Ведь если у богатых есть чувство вкуса, то они тянутся к общению с «нормальными» людьми. Королева Великобритании однажды сказала, что в узкий круг ее друзей входят только новые бедные. Большинству богачей редко удается прорвать оболочку окружающего их мыльного пузыря. И они пользуются любым случаем (например, учебой в школе или службой в армии), чтобы обзавестись друзьями и приобщиться к настоящей жизни.
Во время учебы в военной академии брунейский султан подружился с сыном английского фермера. И когда тот несколько лет назад решил жениться, султан воспользовался возможностью вырваться из замкнутого мира дворцового протокола и поехать на празднование свадьбы в Англию. Там, посреди английских пампасов, мы с женой и познакомились с одним из самых богатых людей на планете, а он пообещал пригласить нас когда-нибудь к себе.
Когда примерно полгода спустя ранним утром в квартире зазвонил телефон и на другом конце вежливый голос стал что-то говорить с сильным иностранным акцентом, я был уверен, что это владелец киоска на углу, торгующий кебабами, спрашивает, может ли его дочь сегодня снова погулять с нашей собакой. Прошло некоторое время, пока я догадался, что со мной говорит человек, у которого родной язык малайский. И этот человек приглашает меня отпраздновать пятьдесят седьмой день рождения брунейского султана.
Разумеется, мы приняли приглашение. Однако нерешенным оставался один щепетильный вопрос: как нам добраться до Брунея? Каким-то образом мне удалось объяснить личному секретарю султана, что мы бы с радостью приехали к ним в гости, но авиабилеты на другой конец земного шара в клочки разорвут весь семейный бюджет. В результате мы полетели на самолете местной авиакомпании «Брунейские королевские авиалинии». В той графе билетов, где обычно написано «No changes, no refunds» (Обмену и возврату не подлежит (англ.)), было помечено «On Royal Brunei Government expenses» (За счет брунейского правительства (англ.).).
Билеты нам доставили весьма оригинальным способом. Король же не приглашает никого сам, а поручает это своим придворным. И еще королевские приглашения не посылают по почте, а доставляют лично. Так что сотрудника берлинского посольства попросили отвезти приглашение к нам домой. Тогда мы еще жили в районе Кройцберг, и наша квартира располагалась в новостройке возле того самого киоска с кебабами. Архитектор, проектировавший здание, позаботился о том, чтобы у входа, над почтовыми ящиками, был небольшой навес. Сам он приехал из Беблингена и не понимал, что под навесом сразу начнут собираться все кройцбергские бомжи. Здесь можно было укрыться от Дождя и ветра, отдохнуть от палящего зноя. А так как чистота и опрятность, увы, не относятся к числу добродетелей кройцбергских бомжей, то у входа постоянно валялись осколки пивных бутылок, горы сигаретных бычков и стоял запах уборной.
Наверное, сотрудник посольства решил, что попал в Калькутту, когда шофер остановил машину перед нашим подъездом. Думаю, удивились и бомжи, увидев, как он вышел из «мерседеса» со штандартом, пробрался мимо них и оставленных ими нечистот и опустил приглашение в наш почтовый ящик. Оно было отпечатано на бумаге ручной выделки, которую почти нельзя было согнуть. Это была не обычная печать. Буквы были оттиснуты едва ли не золотом. Эти приглашения я решил сохранить, ведь одна их материальная стоимость способна прокормить нашу семью в небогатую заработками зиму.
Спустя несколько недель мы с Ириной поднялись на борт самолета «Брунейских королевских авиалиний», который раз в неделю летает из Франкфурта до Брунея Даруссалама (в переводе: «Бруней, оплот мира») через Дубай. Как только мы вошли в салон, наша немецкая, полная финансовых тягот жизнь осталась далеко позади. Мы летели первым классом, а в арабских авиакомпаниях это гарантирует великолепный сервис, который лично я оценил сполна. Я ни на секунду не смыкал глаз, чтобы не пропустить ни одной мелочи, а Ирина преспокойно дремала, словно мы ехали на рейсовом автобусе из Котбуса в Эйзенхюттенштадт. Каждый час из своей кабины выходил капитан и осведомлялся о нашем самочувствии. А у нас все было просто замечательно! Я бы с удовольствием еще летел и летел, но самолет приземлился, и нам пришлось выйти из него и окунуться в жаркое и влажное брунейское утро.
В аэропорту нас встречала делегация из двенадцати придворных, которую возглавляла сестра султана. Среди придворных стоял и советник посольства Германии в Брунее, который даже не предполагал, кого, собственно, дожидается и зачем. Прибытие немецкого графа с супругой даже самый исполнительный немецкий служащий никогда не воспримет как «официальный визит». Вот если бы прилетал депутат крейстага, тогда ладно, но приезжать в аэропорт из-за частного визита людей, о которых МИД Германии не мог сообщить ничего особенного, советнику казалось излишним.
Колонна «роллс-ройсов» отвезла нас в дом для гостей султана, где температура была такая же, как внутри холодильника. Приветливые слуги вносили наш багаж, пока я осматривал дом, а жена принимала ванну. При этом каждый из нас сделал открытие. Жена поняла, что даже богатейший человек в мире не всегда может позволить себе горячую воду — вода в ванной была чуть теплой. А я понял, куда исчезают с аукционов импрессионистов картины Моне и Сезанна, когда публике объявляют, что их приобрел покупатель, пожелавший остаться неизвестным.
После официальных торжеств в честь дня рождения султана, военного парада, вручения орденов и банкета нас пригласили на аудиенцию во дворец, который, казалось, был построен исключительно из мрамора и золота. Везде стояли вазы, но не с живыми цветами, а с искусственными, из драгоценных камней. Мы подарили султану маленький глиняный сосуд в стиле модерн производства королевского фарфорового завода, так как единственным материалом, пришедшимся по душе султану и по кошельку нам, была глина.
К счастью, султан вырос и жил в той среде, где подарки делают прежде всего гостям. Каждое утро к нашей двери приносили по небольшому презенту: одни часы Ирине, другие — мне. Жаль, что мы пробыли там всего два дня. Когда немецкие банки опять стали отказываться оплачивать мои счета, у меня порой возникало искушение продать подарки султана. С другой стороны, я чувствую, насколько это стильно: не иметь возможности оплатить счет, однако носить на руке механизм швейцарской фирмы, который стоит дороже многих легковых автомобилей.
Не так-то легко было вернуться из прекрасного далека в маленькую кройцбергскую квартирку, где меня ждала стопка писем с просьбой погасить задолженность и CMC-сообщение об отключении услуг на исходящие звонки с дружеской подписью телефонной компании. Тем не менее я окончательно понял: глупо пытаться перенести размах чужой жизни на свою. Тот, кто так поступает, никогда не почувствует себя богатым: сколько бы он ни накопил денег, всегда найдется другой богач, у которого их больше. А копить можно до бесконечности. Поэтому лучше научиться чувствовать себя богатым с тем имуществом, которое при тебе. Иначе можно вечно ощущать себя бедняком, не имея того, что есть у других.
Однажды мне довелось брать интервью для журнала «Эсквайр» у Аднана Кашогги, которого в восьмидесятых часто называли самым богатым человеком на планете. Он сидел в своем личном Boeing business jet (реактивном «боинге») в лондонском аэропорту Хитроу, когда грузовой автомобиль врезался в хвост его самолета. И пока он дожидался замены транспорта, я взял у него интервью. Из здания аэропорта мы видели, как к соседнему терминалу подогнали «Гольфстрим V» сэра Джеймса Голдсмита. Кашогги не мог оторвать глаз от этого чуда техники. Белый фюзеляж был украшен полосками темно-зеленого цвета (British racing green), тянувшимися вдоль всего корпуса. На хвосте вместо привычных инициалов был нарисован скорпион. От прежней невозмутимости моего собеседника не осталось и следа. Он начал говорить о всевозможных преимуществах «боингов», хотя было очевидно, что ему просто захотелось такой же самолет, как у Голдсмита.
Стремление ни в чем не отставать от других — один из вернейших способов лишить себя счастья. И не важно, на каком уровне достатка это стремление начинает развиваться. Счастье возможно лишь при условии, что человек умеет быть довольным тем, что у него есть, и не завидует состоятельным людям. А тот, кто хочет жить не по средствам, обречен на неудачу.
Вероятно, у богатых есть только один способ вести непринужденную жизнь. Апостол Павел открыл его почти две тысячи лет назад, когда сказал, что «имеющие должны быть, как не имеющие». Тот, кто живет по возможностям, обладает многими преимуществами — например, хорошим вкусом. Вспомним хотя бы Розамунду Пилчер (Современная английская писательница, книги которой приобрели особую популярность в Германии, поскольку были экранизированы немецким телеканалом ZDF). Родители ее были зажиточными англичанами, а она, выйдя замуж, поселилась в Шотландии, в просторном загородном доме. Когда к ней пришла известность, она отнюдь не стала обустраивать жизнь на широкую ногу, и, после того как гонорары за ее книги превысили миллион фунтов стерлингов, Пилчер вовсе сделала то, на что не решилось бы большинство из нас: они с мужем переехали из загородного дома в небольшой коттедж.
У максимы апостола есть и практическое значение. Тому, кто имеет, словно не имеет, не придется перекраивать свою жизнь, если в один прекрасный день он лишится своего состояния. Чем дороже привычки, чем вычурней мечты, тем больнее внезапное падение. Когда Карл Маркс оказался беженцем в Англии, то в отличие от своей жены Дженни, уроженки Вестфалии, вел себя далеко не лучшим образом. Маркс привык к множеству слуг и скандалил из-за того, что его жене приходилось готовить. А вот сама супруга была более кротким созданием и, нисколько не унывая, великолепно овладела кулинарным искусством. У нее было то, чего явно недоставало ее мужу: способность мириться с обстоятельствами.
Что же сказать о тех, кто вышел за рамки апостольской максимы и совершенно отказался от обременительного имущества? Кто заслуживает большего восхищения: те, кто стойко переносят потери, или те, кто Целиком отказываются от владения материальными благами? На первый взгляд полный отказ от власти, денег и социального положения выгладит благороднее, но, по-моему, в нем всегда остается доля какой-то неестественности.
Когда в истории или литературе нам встречаются люди, прославившиеся своим пренебрежительным отношением к собственности, в большинстве случаев мы имеем дело с Детьми очень богатых родителей. Алексий, отпрыск римских аристократов, живший безвестным нищим под окнами родителей и питавшийся объедками с их стола, Франциск Ассизский, сын торговца сукном, и святая Клара, его спутница, ушедшая за ним от богатых родителей, Сиддхартха, сын брахмана, — слишком часто знаменитыми аскетами становились дети из знатных и состоятельных семейств.
Особенно выразительный пример — философ Людвиг Витгенштейн. В пьесе Бернхарда «Племянник Витгенштейна» племянник бросает дяде такой упрек: «Мультимиллионер и сельский учитель в одном лице — не кажется ли тебе, что это слишком?»
Людвиг Витгенштейн родился в богатейшей семье Австрии. Его слава во многом подкреплялась репутацией аскетичного денди. Он гордился своей самоотрешенностью, кичился своей бережливостью. Пройдя солдатом Первую мировую войну, Витгенштейн отказался от прав на наследство в пользу братьев и сестер. Вместо того чтобы изучать философию в университете, он стал сельским учителем в каком-то горном захолустье и лишь позже превратился в величайшего мыслителя своего времени, которого боготворили студенты. Пока кембриджские профессора еще ходили по улицам в мантиях, Витгенштейн намеренно одевался в поношенный твидовый пиджак. Целое поколение кембриджских студентов копировало поведение Витгенштейна до мельчайших подробностей. Они спали на узких кроватях, овощи носили в сетках, чтобы те «дышали», а ели совсем немного, в основном пареный сельдерей, пили кипяченую воду. Правда, сам Витгенштейн, когда ему надоедала аскеза, отдыхал от нее у своих родственников в Австрии.
Как бы человек ни старался, а от аристократических привычек избавиться сложно. Люди, знавшие Витгенштейна лично, утверждают, что его умеренность была исключительно показной. Чрезвычайная проницательность ума сочеталась в нем с заметным высокомерием. При всей отрешенности у него всегда сохранялись манеры представителя высшего венского общества.
В качестве другого примера можно привести Уильяма С. Берроуза, с которым я познакомился благодаря своему другу, коллекционеру Карлу Ласло. Берроуз был одним из основателей движения битников вместе с Ал-леном Гинзбергом и Джеком Керуаком. В знак недовольства цивилизацией он вел подчеркнуто антибуржуазный образ жизни, но всегда оставался отпрыском богатых южан, предпочитавшим, как большинство бухгалтеров, серые костюмы. Его дед был изобретателем счетной машины и основателем могущественной корпорации «Берроуз». А внучок Билл жил в Нью-Йорке среди сутенеров и уличных воров, обирал пьяных в метро, чтобы купить очередную дозу героина, а после перебрался в Танжер и писал романы о жизни низших слоев общества.
Когда Гинзберг и Керуак, у которых не было богатой родни, хотели подшутить над Берроузом, они вспоминали об инвестиционных фондах, созданных для него родителями. Фондов-то, конечно, никаких не было — Берроузу во время путешествий по Южной Америке однажды даже пришлось продать свою пишущую машинку. Тем не менее на протяжении многих лет он ежемесячно получал деньги от отца и свои первые книги (в том числе роман «Джанки») издавал под псевдонимом, опасаясь лишиться родительского воспомоществования. Несмотря на то что Берроуз воспевал мелких жуликов, промискуитет и наркотическую зависимость, ничто не заставляло его жить в этой среде, она требовалась ему только для чувственного и интеллектуального удовлетворения. Качеству его прозы подобная смесь буржуазности и уличных материй повредить никак не могла. Напротив, она только повышала притягательность его книг.
Эрнесто Че Гевара тоже относился к числу простых денди. Че превратился в культовую фигуру целого поколения, стал мучеником и мстителем за обездоленных, но ему никогда не удавалось скрыть свое знатное происхождение, хотя он и демонстрировал открытое пренебрежение к деньгам и разделению общества на социальные классы. После свержения Батисты в 1959 году Гевара стал президентом Национального банка Кубы и министром национальной промышленности, а прозвище Че сделалось нарицательным и приобрело значение «дружище, приятель». Че Геваре нравилось принимать гостей в незаправленной рубашке, положив ноги в дырявых носках на письменный стол. Его вдохновляла идея отмены денег на Кубе, мораль, ориентированная на общее благо, должна была стать двигателем экономики и общественной жизни. При этом Че выступал и в роли палача: он вынес более двухсот смертных приговоров, один из которых привел в исполнение собственноручно.
Когда его миссия на Кубе была закончена, Гевара отправился в Конго, чтобы разжечь там мировую революцию. Затея не удалась во многом потому, что конголезцы не доверяли революционеру-аристократу. В итоге Гевара перебрался в Боливию, где с небольшим отрядом своих приверженцев пытался устроить государственный переворот. Однако боливийские крестьяне не видели в нем освободителя. Самые бедные из них владели крохотным участком земли и не подходили на роль тех неимущих, о которых часто рассуждал Че. Но революционера это нисколько не смущало: скромные потребности боливийских крестьян казались ему незначительными в масштабах мировой революции — в этом он оставался верен высокомерию верхних социальных слоев. Когда спецподразделения ЦРУ захватили его отряд в октябре 1967 года посреди джунглей, у Гевары нашли двое часов «ролекс» и пятнадцать тысяч долларов.
После того как Че тайно казнили, он стал современной альтернативой Христу, а его портрет — модным аксессуаром, которым поп-индустрия отомстила пуританской революции. Теперь без труда можно купить пиво «Че» и сигары «Че», производство которых стало, пожалуй, величайшим наказанием революционно настроенному аристократу. То, что Гевара был ярым палачом, что он разозлился на Хрущева за ненанесение ядерного удара по Америке во время Карибского кризиса, никак не повредило мифу. От Гевары остался образ аскета-альтруиста, ратующего за права бедняков. А на самом деле бедняки на Кубе, в Конго и Боливии бежали без оглядки, заслышав имя аргентинского аристократа и студента-медика, «дружищи» Гевары.
Из мифологизированных за свою скромность персонажей мировой истории, добровольно отказавшихся от материального достатка, самым известным, безусловно, является Франциск Ассизский, которого церковь почитает как одного из главных святых и основателя знаменитого ордена. Для Франциска, сына богатого торговца сукном, стоимость денег никогда не превышала стоимости... дерьма. И он постоянно твердил об этом своим братьям по ордену. Когда какой-то прихожанин однажды оставил под крестом несколько монет, а один из братьев взял их, собираясь выбросить в окно, Франциск строго наказал своего ученика за то, что тот прикоснулся к деньгам. После чего монаху пришлось собрать монеты, надев на руку мешок, и отнести их на навозную кучу, где им было самое место.
В пору своей юности Франциск стал свидетелем одного из первых успешных восстаний буржуазии против аристократов. В 1198 году ассизцы захватили замок, на руины которого можно взглянуть по сей день, и с удивительной быстротой возвели оборонительную стену вокруг города. Франциск, которому по происхождению следовало бы поддерживать аристократов, на горе родителям разделял взгляды восставших. Когда в 1203 году бежавшим в Перуджу аристократам удалось-таки отвоевать Ассизи в битве при Коллестраде, Франциск, как и сотня других молодых ассизцев, сражался на стороне бунтарей, был схвачен и брошен в тюрьму. После этого он окончательно порвал со своим прошлым и основал орден нищенствующих монахов.
Гилберт К. Честертон, написавший биографию знаменитого святого, предлагает нам воспринимать Франциска как милого сумасброда («loveable lunatic»), как человека, который, слишком уж соблюдая рыцарский этикет, характерный для его времени, дошел до чудачества: проповедовал птицам и просил прощения у стульев, прежде чем на них сесть. Франциск видел во всем проявление божественной природы и поэтому благоговейно относился к любому творению Создателя.
Если бы Франциск жил сегодня, то его родители давным-давно упрятали бы его в психиатрическую лечебницу. Радикальность святого вызвала бы, мягко говоря, непонимание. А ведь именно эта радикальность Франциска так восхищает людей. Что же касается его духовных воззрений, его благоговения перед мирозданием, то они не утратили актуальности и сегодня, когда люди при помощи эзотерики ищут утраченную связь с космосом и полагают, что потребление дешевого мяса со скотобойни — одно из основных прав человека. И хотя трудно оценивать поведение человека, который жил восемь веков назад, ригоризм святого Франциска (например, по сравнению с убежденностью святого Бенедикта в том, что роскошь и аскеза одинаково вредят духовной жизни) кажется некатолическим. Во всяком случае, чувство меры, temperantia, явно не принадлежало к числу главных добродетелей Франциска.
Вероятно, только бедные люди могут вести богатую жизнь. Только тот, у кого нет денег, может почувствовать нечто именуемое роскошью, а для богача роскошь — это бремя. Человек, который не способен позволить себе ужин в дорогом ресторане, но пришел туда по приглашению, сможет получить большое удовольствие. А вот богач будет все время переживать из-за того, что у Эберлинов (прославленная династия французских рестораторов) или в «Серебряной башне» (знаменитый парижский ресторан) цыплят готовят вкуснее.
Так что настоящая бедность присуща именно богачам. Ведь деньги — это наркотик, отдаляющий от жизни, позволяющий укрыться за неким фасадом: путешествиями или одеждой из престижных ателье. У кого на счету слишком много денег, может бежать от жизни на реактивном самолете в Нью-Йорк или Сен-Тропе, останавливаясь в самых дорогих отелях, и оставаться таким же несчастным, как и прежде. Счастье всегда подразумевает некоторую долю смирения, а смирение с трудом дается богатым. Способность признавать собственные ошибки, ценить других людей независимо от их социального статуса напрочь отсутствует у большинства состоятельных людей.
Беднее богачей, пожалуй, только бедняки, которые стремятся стать богачами. Единственный игрок в лотерею, которым я не перестаю восхищаться, проживает в земле Северный Рейн—Вестфалия. Всю свою жизнь он каждую неделю играл в лотерею и, разумеется, даже не мечтал, что ему повезет. А в один прекрасный день выиграл 9,1 миллиона евро. Сперва он пребывал в состоянии шока, а потом, оставив себе 10000 евро, пожертвовал остальное на благотворительность. И сделал он это для того, чтобы его жизнь не вышла из привычного русла. Chapeau! (Умница! (фр.))
