Неподалеку от станции метро «Семеновская» есть небольшой сквер, над которым недавно поднялся золотой куполок, сразу очень украсивший, ожививший невзрачную Семеновскую заставу. После многих лет запустения, доведенная почти до состояния руин, здесь теперь восстанавливается Воскресенская церковь. Впрочем, в этом ничего особенного нет: церкви сейчас восстанавливаются повсюду. Но вот сквер, в котором стоит церковь, действительно, необычный. Среди деревьев, в траве, здесь лежат гранитные и мраморные камни — иногда целые прямоугольные плиты с едва различимыми надписями на них, но чаще бесформенные обломки. На них играют дети. К ним же подбегают «по нужде» собаки, которых сюда приводят жители всего района. Но при этом жителям района как никому в Москве известно, что сквер с разбросанными по нему каменными плитами — это остатки Семеновского кладбища, когда-то одного из самых больших в городе.

Семеновское кладбище было единственным «нечумным» в кольце кладбищ за Камер-Коллежским валом. Еще задолго до 1771 года на этом месте существовал сельский погост, приписанный к Введенской церкви в Семеновском. И еще в начале ХХ века здесь находилось несколько плит XVII столетия. На самой старой из них стояла дата «от сотворения мира», соответствующая 1641 году Р. Х., и была замечательная надпись: Евфимия жена гостя Андрея Никифоровича. Сейчас даже и не понять, какого такого гостя женой была эта Евфимия. А она, попросту говоря, была купчихой. В старину гостями называли купцов, приехавших со своими товарами откуда-нибудь издалека. Как в опере «Садко» — «варяжский гость», «индийский гость». Еще любопытно заметить, что в XVII веке у «гостей» не было фамилий. Фамилии стали широко распространяться среди «неблагородных» сословий вообще только где-то после Петра Первого. И еще в XIX веке в России не все имели фамилии. Но особенно интересно, что женщина в ту пору мало того что не имела фамилии, но не удостаивалась называться и по отчеству. Одно имя, и будет с нее. Тогда женщина настолько во всем была «за мужем», что даже на собственной ее могиле больше сказано о муже, нежели о ней самой.

С каких пор здесь стали хоронить, можно только предполагать. Скорее всего, кладбище было ровесником Семеновского села. А значит довольно древнее. Может быть, самыми ранними из известных упокоенных здесь были родители ближайшего соратника Петра Первого — А. Д. Меншикова. Их могилы находились в самой ограде Введенской церкви. А позже на Семеновском были похоронены и две дочери светлейшего князя — Наталья и Екатерина. После смерти отца в сибирской ссылке им было позволено возвратиться в Москву.

Притом что здесь имелось несколько могил довольно известных и высокопоставленных людей, Семеновское кладбище никогда не считалось престижным местом упокоения.

Историк А. Т. Саладин в 1916 году так писал о нем: «Памятники Семеновского кладбища более чем просты, почти бедны, надписи на них не будят никаких воспоминаний».

С самого основания своего кладбище становится традиционным местом захоронения военных. Прежде всего, это объясняется тем, что поблизости находился, и находится до сих пор, крупнейший и старейший в России Лефортовский военный госпиталь, основанный еще в 1707 году. И когда в госпитале умирали раненые участники войн, которые вела Россия в XVIII — нач. ХХ веков, их, как правило, хоронили на Семеновском кладбище. Особенно много здесь было похоронено участников Первой мировой. Для них даже специально на южной окраине кладбища был огорожен большой новый участок. Вот так описывает его А. Т. Саладин: «Что-то особенно грустное охватывает на этом кладбище, где все могилы, как солдаты в строю, вытянулись стройными рядами, где все кресты сделаны по одной форме и даже надписи на них все одного образца. Только в центре, в офицерской части кладбища, замечается некоторое разнообразие памятников, но и там все просто и бедно».

В 1838 году в Лефортовском госпитале умер нижний чин Александр Полежаев. Этот один из самых талантливых поэтов пушкинской поры прожил короткую на редкость несчастную жизнь. За первые же его сочинения император Николай Павлович лично распорядился определить Полежаева в солдаты. Причем царь написал в отношении: «…Иметь его под самым строгим надзором и о поведении его ежемесячно доносить начальнику Главного штаба». Мыслимо ли, чтобы начальнику нынешнего Генерального штаба докладывали о поведении какого-нибудь солдата, хотя бы и самого непокорного и своевольного во всей армии! Полежаева отправили на Кавказ. Он принимал участие во многих делах. И за «отлично-усердную» службу его чуть было не произвели в офицеры. Но Николай Павлович, у которого, по всей видимости, только и было забот, что следить за судьбой Полежаева, отклонил ходатайство, повелев «производством Полежаева в прапорщики повременить». Последние годы жизни Полежаев служил в Москве и в рязанском городке Зарайске. А в конце 1837-го его положили в госпиталь, откуда он уже не вышел. В метрической книге госпитальной церкви была сделана запись: «1838 года января 16 дня Тарутинского егерьского полка прапорщик Александр Полежаев от чахотки умер и священником Петром Магницким на Семеновском кладбище погребен». А. И. Герцен в «Былом и думах» вспоминал о кончине Полежаева: «Когда один из друзей его явился просить тело для погребения, никто не знал, где оно; солдатская больница торгует трупами, она их продает в университет, в медицинскую академию, вываривает скелеты и проч. Наконец, он нашел в подвале труп бедного Полежаева, — он валялся под другими, крысы объели ему одну ногу». Полежаев так и не узнал, что он умирает офицером. Высочайшее повеление пришло слишком поздно.

На кладбище были похоронены и многие высокие военные чины: генерал-лейтенант Н. К. Цеймерн (1800–1875), участник Кавказской войны; генерал-лейтенант К. В. Сикстель (1826–1899), начальник артиллерии Московского военного округа; генерал от инфантерии В. К. Жерве (1833–1900), участник Крымской и Русско-турецкой войны 1877–78 гг.

В 1855 году на средства купца М. Н. Мушникова на кладбище, прямо у Семеновской заставы, был построен храм Воскресения. Освятил его сам митрополит Московский Филарет (Дроздов). Это довольно редкий тип храмового сооружения. Он представляет собой двусветный четверик с одной главой и с невысокой шатровой колокольней. Причем колокольня не вынесена за пределы собственно храма как самостоятельный архитектурный объем, а распложена с запада над самим же четвериком и напоминает скорее вторую, асимметричную, главу, нежели колокольню. К тому же основной главы на храме пока нет. В 1930-е годы храм был закрыт и впоследствии очень сильно перестроен. Купол и колокольня были совершенно разобраны. Поскольку храм двусветный, это позволяло новым его владельцам устроить там второй этаж. После этой «реконструкции» в бывшем храме разместился так называемый ремонтно-механический комбинат. И просуществовало это предприятие здесь до 1990-х годов. Лишь в 1992 году обезображенное до неузнаваемости здание было возвращено верующим. Заново поднялась колокольня с золоченой, отовсюду хорошо заметной, главкой. Есть и колокола. Наконец, появился и купол над четвериком. Так что теперь Воскресенская церковь восстановлена во всей своей красе.

Как и полагается почившему ктитору, на средства которого строился храм, купца Мушникова похоронили возле церкви. Здесь же, на Семеновском кладбище, хоронили и всех ее клириков. Первый настоятель храма протоиерей Александр Сергиевский умер в 1877 году и был похоронен тут же — за апсидой. Здесь покоился и его сын Николай Сергиевский (1827–1892). Он был протопресвитером Успенского собора в Кремле, настоятелем университетского храма св. Татианы и профессором богословия, логики и психологии Московского университета. Следующим за о. Александром Сергиевским настоятелем храма был о. Константин Остроумов (1827–1899). Этот батюшка прославился как основатель первого в Москве общества трезвости. Похоронен он под самой церковью — под северо-западным ее углом. Вообще духовенства на Семеновском кладбище похоронено было довольно много. Собственно, на всех кладбищах, где есть церковь, за восточной стеной этой церкви хоронили, как правило, священнослужителей. В 1931 году здесь похоронили архиепископа Енисейского и Красноярского Мельхиседека (Паевского). Любопытно, конечно, не то, что его здесь похоронили, хотя большинство архиереев в те годы могил своих не имели — обычно они пропадали бесследно в лагерях, — а любопытно, как он умер. Смерть его настигла в алтаре Покровской церкви на Красносельской улице. Он готовился к богослужению, вдруг ему стало дурно, и владыка испустил дух. Это произошло в присутствии двух будущих патриархов — Сергия (Страгородского) и Алексия (Симанского).

Архиепископ Мельхиседек был не единственным архиереем, похороненным на Семеновском. Здесь также находилась могила архиепископа Калужского Сильвестра (Братановского, 1871–1931).

В 1927 году у Семеновской заставы был похоронен совсем молодой — двадцатичетырехлетний, — но многообещающий историк, искусствовед, знаток московской старины Владимир Васильевич Згура. Он составил справочник «Памятники усадебного искусства. Московский уезд», в котором дано описание многих подмосковных усадеб начала ХХ века. Згура занимался изучением работ известных московских архитекторов и защитил кандидатскую диссертацию, посвященную творчеству В. И. Баженова. Он трагически погиб — утонул в Крыму во время знаменитого землетрясения 1927 года. После закрытия Семеновского кладбища Згура был перезахоронен на Преображенском.

А вот другой москвовед Иван Алексеевич Белоусов (1863–1930) никуда перезахоронен не был. Родился он в Зарядье в семье портного. Близкий друг Белоусова Н. Д. Телешов вспоминал, что в доме, где рос будущий писатель, «никогда не было ни одной книги, иметь которые считалось более чем излишним, а сочинять их — крайне предосудительным и неприличным». По авторитетному мнению старого портного, сын не мог ничем заниматься, кроме как наследовать отцово ремесло. И Белоусов действительно стал портным. Одновременно он писал стихи и под псевдонимом, чтобы, не дай бог, это не стало известно суровому родителю, публиковал их в разных газетах и журналах. Среди его клиентов были и некоторые писатели, в том числи и А. П. Чехов. На некоторых известных фотографиях Антон Павлович изображен в белоусовских пиджаках. В 1899-м Телешов, Белоусов и другие московские писатели основали знаменитую «Среду» — литературное объединение, воспитавшее многие таланты — Андреева, Куприна, Бунина, Зайцева, Вересаева, Серафимовича. Но прославился Белоусов не как поэт, — разумеется, и не как портной! Главным итогом его творчества стали бесценные воспоминания «Ушедшая Москва», в которых он рассказывает о многих своих современниках и друзьях — о Толстом, Чехове, Короленко, Златовратском, Горьком, Дрожжине, Глаголе, Грузинском и других.

Оказался именно на этом кладбище И. А. Белоусов самым естественным образом: в последние годы он жил на Соколиной улице за Семеновской заставой. Увы, перезахоронить его никто не позаботился. И эта ценнейшая в московском некрополе могила безвозвратно исчезла.

Был похоронен на Семеновском кладбище и еще один писатель, участник «Среды» и добрый знакомый Белоусова — Лев Аркадьевич Хитрово (ум. в 1926).

Здесь же находилась и могила крупнейшего русского ученого физиолога Алексея Александровича Кулябко (1866–1930). Ему в 1902-м впервые в мире удалось оживить сердце человека спустя двадцать часов после смерти.

Президиум Моссовета в 1935 году постановил ликвидировать Семеновское кладбище. Для чего городу это потребовалось, трудно даже предположить. Ладно бы кладбище находилось близко к центру и мешало каким-то градостроительным задачам. Нет, это, конечно, тоже не причина ополчиться на могилы, но все-таки в этом была бы некоторая логика. Но Семеновское в 1930-е годы считалось дальней московской окраиной. По соседству с кладбищем были пустыри, огороды, ветхое жилье — строй, как говорится, не хочу, если московской власти так уж нужны были новые пространства для городской застройки. Но нет, потребовалась именно территория кладбища. После этого постановления тридцать с лишним лет кладбище не ликвидировали, но и не хоронили там никого. За это время многие надгробия были вывезены — либо для вторичного использования на других кладбищах, либо как ценный камень для нужд народного хозяйства. Ограды и металлические часовни пошли на переплавку. А в 1966 году Семеновское кладбище было окончательно уничтожено. Прямо по кладбищу прошел Семеновский проезд, разделивший его на две неравные части, из которых лишь северная, меньшая, осталась незастроенной, — именно там теперь сквер с Воскресенской церковью и чудом сохранившимися еще несколькими надгробиями. А в основном на территории кладбища теперь многоэтажные жилые дома.

В сквере у Семеновской заставы, возле Воскресенской церкви так до сих пор и лежат многие погребенные. И сотни людей ежедневно проходят по бывшим могилам. Понятно, от самих могил не осталось и следа, но кости-то человеческие никуда не делись, они так и лежат в трех аршинах от поверхности.

Встречаются иногда у нас в жизни некие загадочные обычаи прошлого, которые современному человеку часто не понятны. Например, перед входом в некоторые православные храмы, чаще всего монастырские, прямо в полу устроены могилы. Сверху они прикрыты чугунными плитами со всеми полагающимися надписями. И почти все, кто входит в храм, наступают на эти плиты. Кое-кто, правда, иногда смущенно обходит их, выбирает, как бы поставить ногу так, чтобы не коснуться плиты, — это же надгробие, под ним покоится умерший! и кто только додумался положить его на самом проходе?! Зачем?! Но этот совестливый и в высшей степени вежливый человек, старательно обходящий надгробие, не подозревает даже, что он тем самым нарушает последнее предсмертное желание погребенного здесь. А дело в том, что по старинному обычаю погребение в таком неудобном, казалось бы, месте, как в полу при входе в храм, считалось высшим человеческим смирением, этаким подвижничеством после смерти. Предположим, человек был праведником при жизни, и, почитая самоуничижение, как путь к спасению, он и после смерти не хотел оставлять этой душеспасительной добродетели. Или, напротив, при жизни он не был безупречным христианином, но уже похоронить завещал себя так, чтобы могила его была «попираема», и, таким образом, на Небесах его ждала бы награда за редкостное смирение.

На оставшемся незастроенном куске Семеновского кладбища «попираются» теперь все могилы. И не только людьми, но и друзьями человека. Пусть же все, кого это смущает, утешатся: погребенных здесь за посмертное их невольное уничижение ждет, по поверью, награда на Небесах.