Тирекс серебристый
Александр Снегирев, политолог, прозаик
Александр Снегирев учился в Московском архитектурном институте и Российском университете дружбы народов, но выбрал писательскую стезю. Когда он был маленьким, его родители выписывали журнал «Англия». В декабрьский номер за 1987 год был вложен небольшой календарь с фотографией зеленых холмов. В следующем году его мама уехала в полугодовую командировку, и, ожидая ее возвращения, он стал вычеркивать дни на этом календаре. Через неделю вычеркивание забросил, но зеленые холмы с тех пор навсегда стали для него и обещанием счастья, и невозможностью счастья, и самим счастьем. Да и само счастье – странная штука: зыбкая, ускользающая, невозможная и одновременно вечная.
* * *
Мы с женой решили усыновить маленького ребенка.
Со своими не получается, поэтому – чужого. Долго зрели и поняли – готовы.
И пошли в школу приемных родителей.
Страна переживает усыновительный бум, процедура упрощена, в Москве за каждого платят пособие, малыши в дефиците.
Однако оказавшись с приемным ребенком лицом к лицу, новые родители часто пасуют, начинают психовать и возвращают своих подопечных обратно в специализированные учреждения.
До недавнего времени возврат был настолько массовым, что власти приняли решение: устроить специальные школы для потенциальных мам и пап.
После двух месяцев бесплатных занятий всем отучившимся выдается сертификат.
А без сертификата ребенка не получить.
В школе снабжают практической информацией, учат не испытывать иллюзий – настоящих сирот среди обитателей домов ребенка мало, большинство изъяты у наркоманов, алкоголиков и прочих отщепенцев. Школа нужна для того, чтобы отговорить сомневающихся, а остальным – придать уверенности.
Ходили мы в такую школу около года назад, и последнее занятие совпало с Хеллоуином.
Накануне вечером я увидел возле подъезда собаку. Молодая дворняга с густым серым мехом и стальным ошейником-цепочкой сидела у двери и лаяла на прохожих.
– Видел собачку у подъезда? – спросила жена.
– Видел, – ответил я.
Наутро я о четвероногой забыл и вспомнил только, когда мы вышли из дверей. Серая сидела в кирпичном углу на гранитной плите, дрожала от холода и уже не лаяла.
Бывают такие секунды, когда понимаешь – решается судьба.
Времени всегда мало и одновременно – всегда достаточно. И точно знаешь, какое решение верное.
И оно, конечно, самое трудное.
Пока я думал, жена уже все поняла и смотрела на меня с каким-то даже уважением. Ее совсем не удивило, когда я взял собаку под мышку и понес домой.
Вечером я опоздал на последнее занятие в школе приемных родителей – выгуливал свою подопечную.
Когда я вошел в класс, все засмеялись. Жена, оказывается, уже успела все рассказать, и будущие усыновители подшучивали над моей шустростью – не успел закончить школу, а приемыша уже подыскал!
Ночью, когда мы кутили в гостях и мою голову украшали бутофорские рога, жена говорила всем, что я не такой, каким кажусь. Утром я подобрал собаку, а теперь рассчитываю найти ее хозяина. Друзья спрашивали о породе и узнав, что собака беспородная, громко смеялись…
Побежали дни, полные мороки.
Введенный в заблуждение ошейником-цепочкой, я разместил множество объявлений: найдена чудесная собака, умная, красивая, похожая на маленькую колли, лайку и хаски одновременно.
Я вступил в переписку с приютами и сердобольными любителями животных. В перерывах – вытирал пол, преимущественно в комнате отца, которую серая выбрала в качестве туалета.
Отец упрекал меня в безответственности, серая грызла обувь и слизывала с тротуара окурки, хозяин не находился, я был близок к отчаянию.
Тут-то мне и встретилась очень красивая женщина.
Ранним утром, когда среди пустых фонтанов и голых деревьев не было ни души. Когда серая тащила меня за собой, причудливо петляя, очень красивая женщина подошла к нам и заговорила:
– Какая милая, – похвалила красавица серую. – А команды знаешь?
Она, точно боярыня Морозова, подняла два пальца и велела серой сидеть. Серая уставилась на двуперстие, но требуемого положения не приняла.
Красивая женщина улыбнулась той печальной улыбкой, какими улыбаются разочарованные скептики, и сказала, что собака бестолковая.
Хоть и щенок.
Кроме того, неизвестно, каких размеров она достигнет.
Вероятно, гигантских.
Своими изящными руками красивая женщина обозначила громадные габариты будущей собаки. А бестолочь в доме, да еще беспородная, да еще размером со слона – морока и порабощение самого себя.
Выслушав мой рассказ о происхождении серой неумехи, красавица сообщила, что и сама однажды взяла собачку с улицы, но та воспитанию не поддалась и была спроважена.
Нет, не обратно на улицу – в приют.
– Только ты сим-карту отдельную заведи, когда в приют повезешь, – инструктировала красавица, перейдя на интимное «ты». – С постоянного номера не звони, а то они замучают. Скажут: собачка скучает, собачке плохо, нужны лекарства, корм, деньги… Заплатить, конечно, придется. Чтобы взяли. Беспородные никому не нужны. Неприятно, когда не знаешь, кто родители. А вообще, между нами, лучше всего усыпить. Честно и милосердно.
У красавицы, кстати, и номер специалиста сохранился.
Она извлекла из мегабайтовых недр своего смартфона десять цифр и продиктовала мне.
Дважды. И проверила – правильно ли я записал.
И я записал правильно.
Я не запомнил, как вернулся домой.
Все мои мысли были посвящены словам и аргументам встречной. Я обдумывал услышанное – и нашел в нем резон. В моем воображении проносились жуткие образы: собака росла и росла безостановочно, полностью заняла собой холл – так, что за стеклянными дверями комнат виден стал один только ее серый мех. Собака заняла всю нашу небольшую квартиру. Моя жизнь подчинилась уборке, корму и прогулкам, моя жизнь перестала быть моей, моя жизнь превратилась в ад – и повсюду была одна сплошная собака…
Я подумал, что надо уметь принимать трудные решения, и рассказал обо всем жене, не упомянув, правда, о красоте моей советчицы.
– Ты взял собаку, ты ее и усыпляй, – сказала жена.
Я решил позвонить доктору на следующий день.
Перед сном я снова повел свою подопечную на бульвар. Она, как обычно, заглатывала окурки и сухие листья, взрослые выгуливали малолетних детей, утренняя красавица не показывалась.
Я отпустил серую с поводка, и она подбежала к стайке местных породистых завсегдатаев. Таксы отвернулись, лабрадор лениво замахал жирным хвостом, а шикарная, похожая на топ-модель лайка ударила мою лапой и оскалила пасть.
И серая бросилась прочь, ко мне, и спряталась за мной.
В лифте я удалил из телефона утренние десять цифр.
Так серая у нас и осталась.
Она оказалась не так уж глупа, по крайней мере, прекратила жрать окурки и использовать отцовскую комнату в качестве сортира.
Жена дала ей имя – Грея, а мой отец, переставший попадать ногой в лужу или еще во что-то более гадкое, очень ее полюбил, но называет Греем и говорит про нее «он».
Кстати, собака так и не выросла, габариты прежние, только слегка округлилась.
Ребенка мы пока не нашли.
Ездим по учреждениям, встаем на очереди – дети пользуются спросом. Грею мы недавно постригли, и она приобрела на редкость благородный вид. На бульваре все спрашивают: что за порода?
Решили отвечать – тирекс серебристый.
Красивую утреннюю советчицу я больше не встречал.
Впрочем, лица ее я совершенно не помню, увижу – не узнаю.
А может, и не было ее вовсе.
