43

Тот, кто был «готов принять» фюрера, ждал его в Арийском зале. Устланный старинным персидским ковром и украшенный богемскими гобеленами с изображениями рыцарских поединков, зал этот формировался вокруг огромного, окаймленного белым мрамором камина, выложенного на полукруглом выступе стены. Поддаваясь очертаниям этого каминного выступа, сам зал тоже казался полукруглым, и это создавало иллюзию дополнительного, уже, скорее, семейного, тепла и уюта, таких несвойственных этим холодным нордическим стенам.

Еще на подходе к залу, Скорцени успел вполголоса спросить коменданта Вебельсберга, кто это там не любит, когда, направляясь к нему, фюрер задерживается; однако штандартенфюрер СС Визнер лишь вяло шевельнул круглыми плечами и с трудом повел жирной шеей в сторону шедшего чуть впереди фюрера. Что означало: «Только с его согласия!»

— Я и сам не знаю, кто он на самом деле, — неожиданно отреагировал Гитлер, еще раз натолкнув Отто на мысль, что ведет он себя как-то слишком уж непривычно, не по-фюрерски.

— Но тогда, может быть, я пойду первым и основательно поговорю с ним, — рванулся было Скорцени пытаясь обойти вождя в узком переходе к южному крылу «монастыря ордена СС».

— Нет! — рыкнул на него фюрер.

— Но ведь…

— Я сказал: нет! — еще жестче прорычал Гитлер, и в рыке этом отчетливо просматривался непререкаемый приказ хозяина, требовавшего оставаться «у ноги».

— Этот человек сейчас очень важен для нас, — попытался смягчить жесткость его «поводка» Визнер. — Не сказал бы, что он с большой охотой прибыл сюда. Дважды уточнял, не лучше ли было бы встретиться в Берхтесгадене.

— Человек гор, — обронил фюрер. — Предпочитает Баварские Альпы. И потом, ему понравилась моя ставка «Бергхоф». Впрочем, она нравится очень многим. Единственное доброе дело, которое сумел сделать для нашего движения Борман, — так это возвести замок Бергхоф. Там он действительно постарался.

— А что будет, если этому пришельцу понравится ваш Коричневый дом? — не одобрил его благодушия Отто Скорцени.

— Мне и самому еще далеко не все известно, Скорцени, — почти сквозь сжатые зубы процедил Гитлер. — Даже мне они говорят не все. Хотя и пытаются убеждать меня в своей искренности. Чего-то они недоговаривают… — сокрушенно покачал головой Гитлер. — Даже в беседах со мной. Но мы не можем не учитывать ту силу и ту власть, которые представляет здесь этот Посланник Шамбалы и этот, как его, — пощелкал пальцами Гитлер, апеллируя к Визнеру.

— Консул, — подсказал тот. — Точнее, Консул Внутреннего Мира.

— Внутреннего Мира, — едва заметно развел руками фюрер, — о котором мы почти ничего не знаем. Ни я, ни адмирал Канарис с толпой своих бездельников из разведки Верховного командования. Почему так происходит: мир, этот самый, Внутренний, существует, а мы с вами о нем абсолютно ничего не знаем? Так не должно быть, Скорцени! Чего мы тогда в этом своем внешнем мире стоим как империя?

— Вы правы, фюрер: так быть не должно.

Однако все эти имперские стенания уже остались в коридорах и мрачных переходах замка Вебельсберг, и теперь фюрер и Скорцени (Визнеру опять приказано было — «Когда вы понадобитесь, вас позовут!» — оставаться за дверью) предстали перед Посланником Шамбалы. Это был рослый, за два метра, плотно скроенный, широкоплечий мужчина лет сорока пяти, в элегантном, военного покроя, костюме из темно-зеленого сукна, который вполне можно было бы принять за мундир, если бы на нем обнаруживались хоть какие-то знаки различия.

— Приветствую вас, фюрер, — неспешно поднялся со своего глубокого прикаминного кресла Консул и, едва заметно склонив голову, тотчас же вскинул ее и проницательно взглянул на Скорцени — именно на Скорцени, а не на фюрера — с высоты своего роста и таинственности своего положения.

— И я приветствую вас, Консул, — проговорил Гитлер.

— Наши общие друзья из «Черного солнца» неоднократно сообщали, что вы хотите встретиться со мной, — все еще не сводил он взгляда со Скорцени, заставляя при этом нервно подергиваться самого Гитлера, пытавшегося привлечь его внимание к своей особе. — Как видите, я здесь, в вашем благословенном Богом Вебельсберге, и готов выслушать вас. Присаживайтесь.

Скорцени обратил внимание, что у камина стояло три кресла, словно бы Консул догадывался, что фюрер прихватит с собой еще и его, своего личного агента.

— Я не представил вам, — проговорил Гитлер, прежде чем опуститься в среднее кресло, так чтобы быть между Посланником Шамбалы и первым диверсантом рейха. — Это — Скорцени, начальник отдела диверсий Главного управления…

— Простите, господин Гитлер, но все, что можно знать об Отто Скорцени, я уже знаю.

— От кого? — мгновенно отреагировал фюрер, и оба разведчика понимающе ухмыльнулись. Такие вопросы в таком обществе не задают. — Впрочем, и так понятно, — попробовал исправить свою оплошность Гитлер. И тоже попробовал улыбнуться, однако и Скорцени, и Посланник Шамбалы обратили внимание, что, уже усевшись в кресло, фюрер еще долго и безуспешно пытался справиться с дрожью в руках, а главное, пытался как-то поудобнее пристроить сами руки.

— Только что я назначил Скорцени начальником службы безопасности всей операции «База-211», — неуверенно произнес фюрер и вопросительно взглянул на Консула, то ли испрашивая у него разрешения, то ли пытаясь уколоть его: «Уж этого ты знать никак не мог!»

— Вполне прогнозируемое и логичное решение.

— Поэтому при нем вы можете быть откровенным.

— Абсолютно откровенным я не бываю никогда и ни с кем, — бесцеремонно заявил Посланник Шамбалы, по-прежнему чувствуя себя хозяином положения. — Что касается господина Скорцени, то он может присутствовать при нашей встрече только при условии, что он примет обет вечного молчания. Сейчас, в нашем присутствии. Вы готовы поклясться хранить тайну нашей встречи и принять обет вечного молчания, штурмбаннфюрер?

— Вы готовы, Скорцени? — с надеждой спросил Гитлер.

Первый диверсант внимательно всмотрелся в глаза сначала фюрера, затем Посланника Шамбалы. Он никогда и никому не давал повода усомниться в верности фюреру и верности клятвы офицера СС. Но в то же время он пытался понять, в чем суть того спектакля, который здесь разыгрывается. А главное — понять, зачем он понадобился здесь фюреру. Для моральной поддержки? Для гарантии личной безопасности? Для психологического воздействия на Посланника Шамбалы?

— В вашем присутствии, господа, я принимаю обет вечного молчания. Если так нужно фюреру и Германии.

— Нужно, — безмятежно заверил, его Посланник Шамбалы. — Германия вошла в полосу очень трудных решений и очень трудных потерь.

Скорцени выжидающе взглянул на фюрера: «О чем это он?!» Конечно, германская армия потерпела несколько серьезных поражений и понесла немало потерь, но неужели это уже начало краха?!

— Это так, Скорцени. В нашем узком кругу я могу это признать.

Скорцени вежливо промолчал — это все, чем он мог помочь сейчас своему фюреру.

Казалось бы, все формальности были пройдены, однако Гитлер все оттягивал начало серьезного разговора то ли не знал: с чего начать, то ли Посланник Шамбалы умудрился выбить его из седла еще до того, как он принял решение броситься в атаку.

— Однако еще не все потеряно, — наконец заговорил фюрер, и голос его звучал глухо и неуверенно, — Верховное командование делает сейчас перегруппировку сил. Идет формирование новых воинских частей, в том числе танковых и авиационных. На Восточный фронт, который является для нас стратегически более важным, будет подброшено несколько свежих танковых и пехотных армий, а к весне наши подводный флот и авиация сумеют окончательно взять под свой контроль пути доставки коммунистам их союзниками техники и прочих грузов. Я отдал приказ, — неожиданно сорвался он на крик, — увеличить количество дивизий СС за счет призыва в них добровольцев из близких нам по крови прибалтийских народов! Мы объявим тотальную мобилизацию на всей территории Германии, а также потребуем тотальной мобилизации сил наших союзников! Уже сейчас наши конструкторы испытывают новые ракеты Фау, которые позволят нам обстреливать английскую столицу с баз на германском побережье. Это будет битва, которая…

— …Которую вы, господин Шикльгрубер, а также ваша партия и ваша армия уже проиграли, — спокойно, но очень твердо прервал его монолог Посланник Шамбалы. Церемониться с фюрером он явно не собирался. — Вы ее проиграли, — повторил Посланник почти по складам, демонстрируя свой странноватый восточный акцент. И Скорцени вдруг понял: для этого человека Гитлер уже «господин Никто». И сейчас этот шамбалист не бравировал — он действительно смотрел на фюрера, как хозяин на работника, в услугах которого в этом доме уже никто не нуждается.

— Я с такой оценкой решительно не согласен, господин Консул! — потряс сжатыми кулаками у своего подбородка — жест, которого с вожделением и страхом ожидали во время выступления Гитлера перед собранием народа все без исключения германцы — и фанатичные поклонники его, и столь же фанатично настроенные враги. — И вы там, у себя, господин Посланник и Консул… Ну, в общем, у себя, — замялся Гитлер, не зная, как именно обозначить то место на планете, откуда Консул прибыл, и ту страну и силу, которые он представляет, — должны знать, что у германского народа еще достаточно сил, чтобы переломить не только ход этой войны, но и ход истории европейской цивилизации.

— Таких сил у вас, господин Шикльгрубер, уже нет.

— Но это неправда. Вас, очевидно, неверно информируют ваши люди из «Черного солнца», «Туле», «Вриля» или еще откуда-то. И с этим еще нужно разобраться, — спасительно взглянул он на своего личного агента, будучи уверенным, что достаточно отдать приказ — и спустя несколько дней от всех этих тайных обществ останутся одни воспоминания, причем названия их в Германии будут произносить только шепотом.

— С этим действительно следует разобраться, — пророкотал своим камнедробильным басом Скорцени, однако Консул даже не взглянул на него. Он напряженно всматривался в зев камина, словно в эти мгновения ему являлись оттуда видения грядущих событий.

В зале воцарилось какое-то странное молчание, при котором все трое вели себя так, словно потеряли всякий интерес к дальнейшей встрече. В подобной ситуации гость должен был покинуть замок, вот только Посланник Шамбалы гостем себя не чувствовал.

«Ведет он себя, конечно, нагло, — мрачно пережевывал свои явно заторможенные мысли первый диверсант рейха. — Однако дело не в нем, а в фюрере, который эту наглость терпит. И вопрос: почему он это терпит? Разве что предложить фюреру оставить меня наедине с этим мерзавцем шамбалистом? Впрочем, пристрелить я его могу и в присутствии фюрера. Было бы согласие вождя».

— Его, этого согласия, не последует, Скорцени, — ворвался в эти размышления Консул, заставив первого диверсанта рейха вздрогнуть. — Вы неплохой солдат, штурмбаннфюрер, — я знаю, как вы вели себя на вершине Абруццо. Однако то, что мы сейчас обсуждаем, выходит за пределы видения из-за окопного бруствера. И на всякий случай запомните: то, что вы произносите мысленно, мне так же понятно, как и то, что вы произносите вслух. — И, не давая Отто опомниться, тотчас же обратился к фюреру: — Я слушаю вас, господин Шикльгрубер, слушаю. У нас мало времени.

— Вы обещали помочь нам секретным сверхоружием.

«Так вот откуда фюрер черпал веру в то, что у Германии вот-вот появится какое-то сверхмощное оружие, способное сокрушить не только Англию, но и Россию и даже США! — познавал всю горечь этой сокрушительной разгадки Отто Скорцени. — Когда фюрер развязывал войну против России, то был уверен, что в самый трудный момент ему это оружие предоставят. Его подвели. Нет, его предали! Предали и отвернулись от него — вот что происходит сейчас на твоих глазах, штурмбаннфюрер!»

И Скорцени было совершенно безразлично, проникает ли в эти минуты в его сознание Посланник Шамбалы или нет. На его глазах творилось предательство. И он прекрасно понимал, что крах фюрера — это крах СС, крах вермахта, крах прекрасной идеи — создания империи арийской нации.

— Мы обещали оказать вам помощь в создании такого оружия, — невозмутимо уточнил Посланник Шамбалы. — И мы уже подсказали вам некоторые секреты создания летающего диска.

— Но лишь некоторые. И слишком поздно, — фюрер опять попытался взвинтить себя и уже поднес было худые дрожавшие кулачки свои к подбородку, но, натолкнувшись на преисполненный холодного аристократического презрения взгляд Посланника Шамбалы, остановился, замер, медленно опустил кулачки на точно так же дрожавшие коленки, и лишь вцепившись в них костлявыми пальцами, совершенно изнеможенно проговорил: — Дайте нам свои летающие диски. Дайте их нам. Мы подготовим своих пилотов. Штурмбаннфюрер Скорцени уже набрал добровольцев, готовых пожертвовать своими жизнями во имя Великой Германии.

Я слышал об этой диверсионной школе, созданной на секретной вилле «Эмилия», принадлежащей князю Боргезе. В ней обучаются ваши камикадзе, или, как вы их еще называете, любимцы смерти, завербованные Отто Скорцени. Люди-бомбы, люди-торпеды, диверсанты из «отряда акул», гибнущие вместе с вражеским кораблем… В свое время я очень внимательно изучал организационные и философские основы специального отряда летчиков-смертников, сформированного японским командованием на авиабазе острова Формоза. Там все определяется формулой, доступной в своем глубинном понимании только японцам: «Жизнь человеческая легка, как перо, а долг перед императором тяжелее горы». Однако вам тоже удалось разработать достаточно влиятельную философско-пропагандистскую основу подготовки смертников.

— Именно так я и оцениваю усилия Скорцени и его подчиненных по созданию наших германских камикадзе, — попытался Гитлер вернуть Посланника Шамбалы в первичное русло их разговора. — Но у нас нет летающих дисков. Передайте нам хотя бы три-четыре таких машины, и мы морально подавим психику противника, уничтожим его военно-воздушные и военно-морские силы, установим господство в небе и в океане…

— Но силы, которые я представляю, не желают этого, — прервал его Посланник Шамбалы.

— Что?!

— Они больше не желают видеть вас властелином Европы, а тем более — властелином мира.

— Но почему?

— По нескольким причинам, излагать которые я не уполномочен. По крайней мере, сегодня.

— Но ведь когда я начинал…

— Ставку сделали на вас — это несомненно. Вам дали возможность, вам позволили, дали шанс. Вы им не воспользовались. Но вам хорошо известно, что многое из того, что ваши конструкторы под командованием группенфюрера Ганса Каммлера проектируют сейчас, исходя из плана группы «Дора», мы позволили вам позаимствовать из техники и технологии вашего, земного будущего.

— Но Фау нам уже не помогут. К тому же наши конструкторы не могут овладеть некоторыми секретами создания и запуска ракет, способных поражать цели за сотни километров.

— На одной из ваших секретных баз уже готовится к пробному запуску первый летающий диск.

— Но конструкторы не уверены, что он взлетит.

— Можете передать им, что тот образец, который они изготовили, — не взлетит.

— Да, вам это уже известно?! — вновь вспылил Гитлер. — Почему же вы не вмешаетесь?

— Я не являюсь конструктором летающих дисков.

— Речь не о вас. У вас ведь есть свои конструкторы.

— У вас тоже появились неплохие конструкторы.

— Но они заявляют, что понадобится еще хотя бы два года, чтобы эти диски стали хорошо пилотируемыми и прекрасно вооруженными летательными машинами люфтваффе.

— Они правы, фюрер.

— Вот только правота их погибельна: у нас нет столько времени. Мы запаздываем с нашими разработками. Вы ведь видите: против нас восстал почти весь мир…

— Он действительно восстал против вас. Вот только странно, что вас это не удручает. В то время как адепты Внутреннего Мира и Шамбалы не желают делать ставку на вождя, против которого восстает весь земной мир. В том числе готовятся восстать и его собственные генералы. И в этом одна из причин того краха, к которому идете и вы лично, и Третий рейх.

— Мои генералы?! — мгновенно отреагировал Гитлер. — Они не собираются восставать. Мои генералы верны мне.

— Восстанут, причем очень скоро.

Фюрер мгновенно перевел взгляд на Скорцени.

— Но Скорцени все еще не генерал, — насмешливо уточнил Консул, приходя на помощь штурмбаннфюреру. — И не начальник службы безопасности СС.

— Я знаю, кто таков Скорцени, — вновь совершенно неожиданно для первого диверсанта рейха сник Гитлер. Отто не переставал удивляться этой его способности совершенно непрогнозированно возгораться и столь же пылко впадать в депрессию. — Однако я хорошо знаю и своих генералов.

— Мы не будем продолжать обсуждение этой темы. А что касается будущего заговора генералитета… Естественно, мы попытаемся спасти вас, однако у нас уже есть адепты, которые считают, что в земном, материальном, мире вы свою роль и свои силы исчерпали. Вы прекрасно понимаете, что речь идет о том, чего вы так панически боитесь — о земной, материальной смерти. Кажется, я ответил на все ваши вопросы, фюрер?

— К сожалению, вы не ответили ни на один из тех вопросов, на которые я и мой народ мучительно ищем сейчас ответы. И напомню вам, что даже те секреты движущей силы летающих дисков, которые мы в конце концов заполучили, пришлось добывать с помощью медиумов и контактеров из института «Аненербе». И нам стоило больших трудов, чтобы расшифровать их видения, равно как и разглагольствования слышимых ими «голосов». То есть вы к этому не имели никакого отношения.

Посланник Шамбалы поднялся и легкой пружинистой походкой прошелся по комнате. Лицо его оставалось похожим на индейскую боевую маску — со вздернутым подбородком и воинственно-мечтательным взглядом, устремленным в никуда.

Подойдя к узкому, бойничного типа окну, он остановился у него спиной к своим собеседникам и несколько секунд покачивался на носках.

— А ведь Мария Отте, Людвиг Шванк, Ганс Краузер и другие медиумы и контактеры сообщали вам, что сведения они получают благодаря магическим знаниям древних жителей Атлантиды, прародины арийской расы.

— Возможно. И что из этого следует?

— А то, что на самом деле они получали их от адептов уже известного вам Внутреннего Мира, населенного в недрах Антарктиды потомками древних атлантов, а значит и потомками древних арийцев, сохранивших, к слову, чистоту арийской расы.

— Так это они давали нам сведения? — удивленно переспросил Гитлер.

— Они.

— Но ведь там, в районе «Базы-211», они крайне редко выходят на контакты с нашими людьми!

— Вы правы: крайне редко.

— Почему, черт побери?!

— На более тесные контакты они пойдут тогда, когда им будет позволено, — ответил Посланник Шамбалы, все еще заслоняя своими могучими плечами окно-бойницу.

— А ведь сведений, которые нам удалось от них получить, пока еще недостаточно.

— Вполне достаточно для вашего уровня научно-технического развития.

— Но почему же они не выводят нас на новый уровень, недоступный для остальных наций?! — раздраженно спросил Гитлер.

— Выведут, когда им это будет позволено.

— Хорошо, в таком случае скажите мне со всей ответственностью: я могу поговорить об этом с человеком, которого вы представляете как Посланник Шамбалы?

— Не можете, — последовал резкий, категоричный ответ, и Скорцени еле удержался, чтобы не воскликнуть: «Но почему?!» Однако воздержался так же, как и фюрер.

Отто уже понял, что на вопросы, которыми фюрер пытается уточнить свое положение, а главное — отношение к нему и к Германии адептов Шамбалы и Внутреннего Мира, отвечать обстоятельно и правдиво Консул попросту не имеет права. И бессмысленно пытаться заставить его преступить силу этого запрета. Хотя фюрер прекрасно понимает, что Посланник Шамбалы знает намного больше, нежели говорит.

— А встретиться с Правителем Внутреннего Мира?

— Тоже исключено.

— Но встречался же с ним командир «Швабенланда» барон фон Риттер. Или, может, это его выдумки?

— Встречался. И, насколько мне известно, он очень подробно информировал вас об этой встрече.

— Но она состоялась почти четыре года назад. Тогда в рейхе была совершенно иная ситуация.

— Вы правы, тогда в рейхе не скорбели по погибшим германским армиям под Москвой, Ленинградом, Сталинградом и Курском.

— В таком случае я ничего не понимаю! — нервно подхватился со своего места Гитлер.

— Именно поэтому я и прибыл сюда, — довольно своеобразно попытался успокоить его Консул.

И Скорцени отдавал ему должное: этот человек умел вести себя. Было в его осанке, в его взгляде, в манере поведения что-то от традиций и манер высшего аристократизма. Во всей фигуре его, в осанке, в словах и взглядах — нечто царственное.

— А теперь слушайте меня очень внимательно. Все, что я сейчас скажу, будет иметь прямое отношение к будущему вашего рейха.