18

Этот просторный коттедж с мансардой еще источал запах древесной смолы, хвои и чего-то такого, что воспроизводило в лунной августовской ночи загадочный, колдовской дух леса. Подставив лицо пьянящему сиянию луны, Герман Шернер упивался дурманящим ароматом волос уснувшей на его плече женщины и возрождал в фантазиях пленительные очертания все еще незавершенного и пока еще не поставленного на крыло таинственного шернеролета.

Звонок рейхсфюрера Гиммлера упредил его прилет в Гроссендорфский центр СС, и когда Герман спустился по трапу самолета, там его уже ждали начальник центра гауптштурмфюрер Манфред Эйнгель и его комендант Ганс Шульце.

— Наконец-то вы прибыли туда, дорогой Герман, где и должны были работать с самого начала своей карьеры, — первым отдал ему честь Эйнгель, хотя и был старшим по чину, а Шернер все еще пребывал в своем изорванном заводском комбинезоне. — Я всегда считал, что это не Германия создала СС, а СС создали и продолжают духовно усовершенствовать Германию. И пусть со мной не согласится история!

Пока они с Эйнгелем пили кофе с коньяком, местный портной подгонял под размеры Шернера давно заказанную кем-то из офицеров черную форму со знаками различия оберштурмфюрера СС; начальник канцелярии составлял бумаги по присвоению бывшему унтерштурмфюреру его нового чина, а усиленная бригада плотников принялась сотворять в небольшом каменистом распадке под соснами коттедж для «господина главного конструктора».

Гостеприимство Эйнгеля оказалось вполне искренним. Ему давно перевалило за пятьдесят, все те идеи, с которыми он пришел в ракетостроение после факультета естественных наук Высшей технической школы в Берлине, давно были исчерпаны и в большинстве своем или безнадежно устарели, или же технически не оправдали себя.

Одно время он возлагал большие надежды на молодое поколение технарей, но их, прельщая должностями и научными степенями, расхватывали всевозможные научные институты; их на корню скупали за большие зарплаты, хорошие пайки и отсрочку от призыва в действующую армию, всемогущие концерны «Фокке-Вульф», «Мессершмит», «Дорнье», «Юнкерс» или «Физелер».

И уж окончательно добило Эйнгеля создание ракетного центра в Пенемюнде, к которому было привлечено теперь все внимание фюрера, верховного главнокомандования, штабов Геринга и Деница, авиационных и артиллерийских предприятий. Кто-то из молодых-талантливых не желал связываться с организацией, опорочившей себя гестапо, СД и концлагерями, поскольку это могло аукнуться ему в научных центрах послевоенной Европы; а кто-то просто не верил в центр СС, как в оазис истинной науки. Постепенно о центре Эйнгеля стали забывать настолько, что сам его начальник до сих пор пребывал в чине гауптштурмфюрера, то есть капитана войск СС, приводя этим в изумление каждого, кто понимал: должность-то у этого чиновника от науки все-таки генеральская. И вот теперь в его центре оказался один из самых талантливых конструкторов, занимающийся созданием самого необычного и грозного оружия! Значит, все еще только начинается.

В очередной раз подняв трубку надоедливого телефона, Эйнгель — не в меру располневший, с багровым, исполосованным серыми прожилками лицом — округлил глаза, и, ладонью прикрыв микрофон, радостным полушепотом сообщил: «Сам Скорцени!»

— Да, штурмбаннфюрер, он сидит сейчас у меня, и мы обсуждаем его ближайшие научные планы. Да, штурмбаннфюрер, ночевать он будет в офицерском отеле, однако коттедж для него уже сооружают. Да, штурмбаннфюрер, он принял душ, накормлен и осмотрен врачом. Да, штурмбаннфюрер, документы на повышение в чине уже подготовлены, а мундир будет готов к вечеру. Думаю, штурмбаннфюрер, что вы только потому и взялись опекать Шернера, что, в отличие от Вернера Брауна и прочих завистников, сумели разглядеть в нем инженерного самородка. Герой нации просит вас, доктор Шернер, взять трубку!

— Только откровенно, Шернер, — пророкотал своим леденящим басом начальник отдела диверсий РСХА, — там действительно все так, как утверждает этот засидевшийся в окопе резервист?

— На удивление.

— И пусть только попробует в чем-то ущемлять вас, дьявол меня расстреляй! А теперь выкладывайте ваши просьбы.

— Мне нужны проект и техническая документация моего «дисколета».

— Шернеролета, доктор, шернеролета! Пошли они все к черту, нечего погрязать в ложной скромности! — буквально разрывал телефонную трубку непонятно какой глоткой изрыгаемый голос Скорцени. — Эти бумаги находятся сейчас у меня, в опечатанном сейфе, а фотокопии их будут доставлены вам и помещены в особо охраняемый сейф, доступ к которому будет только у вас. Все бумаги, которые спасателям удалось обнаружить в развалинах вашего коттеджа, тоже будут вам возвращены. Следующая просьба!

— Мне давно известно, что здесь, в архиве центра, хранится секретный доклад о ходе расследования катастрофы какого-то инопланетного диска, произошедшей в 1936 году в районе Фрейбурга. Сам Господь велел мне ознакомиться с ним.

— Так в чем дело?! — взорвался обер-диверсант рейха. — Кто препятствует?!

— Еще пребывая в университете, а затем и в Пенемюнде, я несколько раз обращался в различные инстанции с просьбой дать мне возможность…

— Понятно. И что вам отвечали?

— Одни утверждали, что вообще не слышали о крушении какого-то там дисколета, другие не могли определить, где хранится этот доклад, третьи ссылались на запреты штаба СС и обществ «Врил» и «Черное солнце».

— Скопище идиотов! Передайте этому засидевшемуся в окопе, чтобы завтра же ознакомил вас со всеми имеющимися по данному случаю документами. А еще лучше — пусть представит вам инопланетный дисколет в натуральном виде. И нам с вами безразлично, где именно он его откопает.

— Благодарю вас, господин штурмбаннфюрер. И еще одна, сугубо личная просьба: можно ли сделать так, чтобы гауптштурмфюрера Эйнгеля, наконец, повысили в чине? — произнося это, Шернер скосил глаза на начальника Центра. Тот, не стесняясь, молитвенно соединил ладони у подбородка. — Согласитесь, неудобно, что таким солидным исследовательским центром СС руководит человек, который никак не может дослужиться хотя бы до штурмбаннфюрера.

По тому, как поугасла прыть Скорцени, доктор понял, что вторгается в запретную зону, ломиться в которую не позволено даже пенемюнденским умникам, однако отступать уже было поздно.

— Можете хоть сейчас поздравить господина Эйнгеля с повышением, — молвил Скорцени после изнурительного молчания, — но если уже через пару недель вы станете хлопотать, чтобы этого бездельника разжаловали, мы его, конечно же, разжалуем, но только вместе с вами, маркграф.

— Господин Эйнгель оправдает наше доверие, — произнес Герман исключительно для того, чтобы начальник центра понял: эта его просьба тоже встречена с пониманием. — И доступ к архивам я получу.

— Но вы забыли о еще одной просьбе, маркграф! — возвращалась к Скорцени его былая бесшабашность. — Как быть с чешкой Эльжбеттой?

— Вам удалось найти ее?

— Вытащить из крематория. В буквальном смысле этого понятия. Затолкав туда для поддержания огня самого начальника этого сатанинского заведения. Но должен заметить, что в наших Лебенсборнах имеются женщины куда красивее.

— Мне нужна только Эльжбетта.

— Вот так всегда, — вздохнул обер-диверсант рейха. — В таком случае придется срочно приращивать к ее родословной германские корешки, и дай-то Бог, чтобы там не оказалось очень нежелательных для вас кровей.

Эльжбетту привезли только сегодня утром. Прежде чем явить ее глазам главного конструктора оружия особого назначения, жена Эйнгеля, владелица местной парикмахерской, основательно поколдовала над ней, изгоняя из девушки «дух лагерности и неаристократизма». Эта дородная, но все еще молодящаяся судетская немка так была признательна Герману за повышение супруга в чине, что лично готова была заменить любую из лагерниц, какие только западут ему в душу.

«Если вы захотите увидеться со мной, маркграф, — наваливалась она своей пышной грудью на своего гостя во время вечеринки в узком кругу в его честь, — я всегда смогу уединиться для вас в служебной комнатке моей парикмахерской. И запомните: все остальные женщины, с которыми вы соизволите встречаться, ревности у меня вызывать не будут, маркграф. Я возбуждаюсь даже от произношения вашего титула… маркграф!»

С секретным отчетом о расследовании Фрейбургской катастрофы все оказалось значительно сложнее, нежели Скорцени мог себе представить. Обычно уверенный в себе, своем влиянии и своих связях, обер-диверсант рейха вдруг начал осознавать, что на его пути возникает какая-то стена; что стали проявляться какие-то неведомые ему силы, которые не желали, чтобы Пенемюнденский Умник получал доступ до этих сверхсекретных материалов. А когда Скорцени пожаловался Гиммлеру, тот произнес загадочную фразу: «Что вы знаете, наш обер-диверсант?! Стараясь спасти этот отчет от уничтожения, я чуть было не лишился не только своей должности, но и самой жизни. И поменьше фигурируйте со своим Шернером. Это тоже крайне опасно. Прежде всего для него».

«Может, мне обратиться к фюреру?» — осторожно прощупывал грунт первый диверсант рейха.

Гиммлер демонстративно вздохнул, помолчал, но, поняв, что самому страшному человеку Европы, как называли его вражеские газеты, вздохи и красноречивое молчание ничего не говорят, вынужден был произнести то, что произносить ему крайне не хотелось:

«Самое страшное, наш обер-диверсант, заключается как раз в том, что все свои мистические запреты эти силы осуществляют через главного мистика нашей страны. Так стоит ли?..»

Тем не менее, благодаря вмешательству Гиммлера и «пониманию ситуации» со стороны директора института «Аненербе», штандартенфюрера Сиверса, Отто Скорцени все же удалось добиться и этого разрешения, попутно «вступив» Шернера в элитарный научный Союз межпланетных сообщений. Еще плохо представляя себе, что же удосужились оставить для него «хироманты», изучавшие космический аппарат, создатель земного дисколета уже не мог дождаться этого бесконечно далекого «завтра». «Увидеть перед собой чертеж небесного нарушителя воздушного пространства рейха и выводы ученых относительно движущих сил и механизмов этого технического чудища — и, возвеличивая собственную судьбу, можно умирать!» — ударялся он в непростительную для творца шернеролета патетику.

А еще сейчас, наслаждаясь руладами цикад и ароматным теплом любимой женщины, Пенемюнденский Умник благодарил Господа за то, что тот послал ему в лице Скорцени не только невольного спасителя, но и всемогущего покровителя.