Шауб вновь попрощался, ступил несколько шагов в сторону крыльца здания, на котором маялся часовой в каске с эмблемой СС, но затем остановился и снисходительно улыбнулся.

— Что, все еще удивлены, фон Штубер?

— Вы бы на моем месте не удивились?

— Если бы нашел в моих словах что-либо странное.

— Неужели действительно так легко сумеете перевоплотиться из обергруппенфюрера СС в… аптекаря?

Шауб вновь одарил его снисходительной ухмылкой, но при этом воровато как-то осмотрелся по сторонам. Проходившему мимо эсэсовскому патрулю обергруппенфюрер тоже кивнул с каким-то странным напряжением во взгляде, к которому еще только привыкал. Это был взгляд случайно нарвавшегося на патруль солдата-первогодка.

«А ведь он уже чувствует себя дезертиром! — подумалось барону. — Не исключено, что осознание этого впервые посетило личного адъютанта фюрера только теперь, когда он понял, что возврат в Берлин уже невозможен. Или еще возможен? Нет, слишком уж старина Шауб рад, что вырвался из своей “рейхсканцелярской западни”, в которой даже фигура фюрера уже казалась ему загробным видением. Другое дело, что он еще только готовится к восхождению на эту Голгофу общественного и духовного падения».

Вилли не раз приходилось иметь дело с дезертирами, причем не только германской, но и советской, румынской, венгерской, словацкой, итальянской армий. Дезертир — это не столько формальное состояние, сколько особая психология, очень близкая к психологии изгнанного из стаи, людьми и собратьями своими затравленного волка. Правда, ему еще никогда не приходилось сталкиваться с дезертирами такого чина и положения. Но это поправимо: еще столкнется.

Сейчас, глядя на теряющего свои амбиции Шауба, барон понял, что одна из глав его психологического исследования «человека на войне» (или «человека войны») должна быть посвящена дезертиру. До сих пор он увлекался в основном личностями героическими или же прошедшими войну на волне каких-то своих талантов и чудачеств, таких, как Фризское Чудовище; штатный распинатель Христа, беглый монах и скульптор-самоучка Отшельник, или диверсант от Бога, русский лейтенант Беркут… И в этом была его ошибка.

Дезертир — вот кто должен восставать на обратной стороне то ли медали «Человека войны», то ли сатанинской метки! Солдат, живущий боем, и солдат, живущий трусостью — вот те два «атланта», на которых должна восстать главная книга его жизни.

— Можно подумать, что до сих пор вам не приходилось встречать аптекарей членов СС, — неожиданно ужесточился тон будущего аптекаря. — Причем в довольно высоких чинах.

Барон замялся. Меньше всего ему хотелось сейчас портить отношения с самим…Шаубом, все еще пребывающим в должности и все еще всесильным. Не забывай, что в Мюнхен этот «дезертир» прибыл по личному заданию фюрера, напомнил себе барон. И до тех пор, пока это задание не выполнено, он остается при исполнении. И потом, сколько их сейчас появится в окрестностях твоей «Альпийской крепости», этих самых высокопоставленных дезертиров!

— Вы прекрасно понимаете, что речь не об аптекаре как таковом, пусть даже и вступившем по какому-то недоразумению в СС, — вежливо остепенил его Штубер. — Да и беседа у нас сугубо философская.

— Понимаю: личный адъютант фюрера..

— …Перевоплощенный в аптекаря.

— Порой мне кажется, что и перевоплощаться не понадобится, настолько явственно вижу себя самым простым, всеми в своем районе уважаемым аптекарем, в маленькой, уютной аптеке на углу двух старинных улочек. Рядом с грудастой помощницей средних лет. Посреди лекарств, уважаемый и врачами, и их пациентами. «Доброе утро! Как вам спалось, господин аптекарь!». «Какая ранняя нынче в Мюнхене весна, господин аптекарь!».

— «…Не посоветуете ли, как избавиться от этого проклятого геморроя, пан аптекарь?» — подыграл ему штурмбаннфюрер, подумав при этом, что даже мазь от геморроя Шауб еще долго будет рекомендовать, представляясь не иначе, как личным адъютантом фюрера.

— И поверьте: никаких особых амбиций у меня не появится, — словно бы проникся его мыслями Шауб. — Это я говорю вам, как личный адъютант фюрера. Вы-то, конечно, и после войны намерены оставаться диверсантом?

— Каюсь, до этого разговора с вами — намеревался. Не одобряете?

— Почему же? У военных свой взгляд на мир.

— «У военных», говорите, обергруппенфюрер? — переспросил Штубер, въедливо улыбаясь.

— Напомню, что «обергруппенфюрер» — это всего лишь чин СС, то есть общественной организации охранных отрядов партии, — с той же въедливостью объяснил ему Шауб, спокойно выдерживая изумленный взгляд диверсанта. — Не сопровождающийся, как это выглядит на вашем примере, соответствующим чином ваффен-СС.

«…А вот так они, эти рейхсканцелярские крысы, готовят пути отхода!», — мысленно сказал себе штурмбаннфюрер СС, однако вслух философски заметил:

— Каждому свое. Мне суждено поставлять пациентов для гробовщиков и аптекарей, вам — обеспечивать лекарствами тех, кому они еще понадобятся.

Шауб явно уловил в словах диверсанта иронию, в которой скрывалась вся двусмысленность его, человека, приближенного к фюреру, нынешнего положения, поэтому тут же поспешил замять ситуацию:

— Вы правы, штурмбаннфюрер: опытные диверсанты всегда в цене, в любой армии мира. Даже французы — и те согласятся взять вас в свой «Иностранный легион».

— До нашего разговора я так и рассуждал. А теперь вот смот рю вам вслед и с завистью говорю себе: «Ну, почему в свое время ты не подался в аптекарский колледж?! Как просто выглядело бы теперь твое будущее! Причем рядом с этой самой “грудастой помощницей средних лет”»!