Агент гестапо Олдржих Батя оказался широкоплечим приземистым крестьянином, с лицом, изрезанным черными, словно осенние борозды, морщинами. Держался он спокойно и уверенно. Скорцени привык к тому, что собеседники не выдерживают его тяжелого взгляда, но похоже, что к Бате это не относилось.

— Мне сказали, что недавно вам удалось внедриться в партизанский отряд, — произнес Скорцени, как только агент вошел в комнату, отведенную обер-диверсанту владельцем замка бароном фон Вальдеком.

— Внедрился, так и было, — глухим басом ответил Батя.

— И что вроде бы добровольно вызвались сделать это.

— Знаю, что остальные агенты отказались. Идти сейчас в партизанский отряд — значит, идти на виселицу. Но, как видите, я пошел.

— Меня интересует: вы действительно сами вызвались идти? Или, может, Хайнеке шантажировал вас, угрожал, что выдаст партизанам, расстреляет вас и родственников? Спрашиваю из чистого любопытства, но ответ должен быть правдивым.

— Да нет, ничего такого не было. Просто оберштурмфюрер спросил, могу ли я пойти в отряд. Я сказал, что могу. И все, никакого шантажа. Перепуганным на такое дело идти нельзя, здесь воля нужна, азарт, кураж. Как в при игре в карты, когда на кону — сама жизнь.

Скорцени взглянул на Батю, как на блаженного, и очень пожалел, что не может сказать ему вслух то первое, что пришло ему на ум после знакомства с досье этого агента: «Святой же вы человек!». Идти на такое задание во имя рейха за несколько дней до того, как сам этот рейх погибнет — на такое способен даже не каждый германец, ариец, член СС. А тут ведь речь идет о чехе, славянине!

— Я потребую, чтобы вас достойно вознаградили за эту операцию, господин Батя.

— Оно бы неплохо, чтобы действительно подкинули немного деньжат. Как вы понимаете, после ухода германских войск устраиваться в Чехии будет трудно. И все же пошел я на эту авантюру не ради денег.

— Ради чего же? — с нетерпением поинтересовался Скорцени, расстилая на столе перед агентом армейскую карту Моравии.

Отто помнил, что агентом абвера бывший ветеринарный фельдшер-чех из Силезии Олдржих Батя стал еще до вторжения германский войск в Богемию. Как следовало из досье, которое хранилось в злинском отделении гестапо, он окончил разведывательно-диверсионную школу сначала в Мюнхене, а затем уже здесь, в Чехии, неподалеку от Праги, где его готовили в основном, как «исполнителя приговоров», то есть чистильщика, призванного избавлять резведывательно-диверсионную сеть от предателей, двойников и людей, оказавшихся лишними. Причем кандидатура его была избрана не случайно: Олдржих Батя метко стрелял, прекрасно владел приемами рукопашного боя и даже отменно метал ножи и топоры. С тех пор он выполнил добрый десяток опаснейших заданий — сначала по линии абвера, а затем уже и по линии гестапо.

— Не знаю, ради чего, — пожал плечами агент. — Почему скалолаз, не имея ни страховки, ни даже альпинистского снаряжения, вновь и вновь карабкается на скалы? Почему ныряльщики решаются устраивать себе в акульих бухтах «танцы в адовом кругу акул»? Почему вы решаетесь на такие опаснейшие операции, как освобождение Муссолини?

— Ну, я — это другое дело.

— Почему другое? Все то же самое. Одного поля ягоды.

— Я — германец и действую во имя рейха.

— Если это и правда, то только наполовину И дело даже не в том, что по материнской линии вы все-таки венгр, а не германец. Уверен: будь вы чехом, французом или русским — действовали бы точно так же. Просто мы с вами из какой-то такой, особой, что ли, породы. Говорю это не потому, что хочу поставить себя в один ряд с вами. Статусы у нас — да, разные, но порода, племя — одно и то же.

В течение нескольких минут агент указывал на карте места базирования небольших отрядов, из которых, собственно, и состояла 1-я чешская партизанская бригада «Ян Жижка»; говорил об их численности, называл людей, которые оказывали помощь партизанам, отметил два места, в которых располагались резервные партизанские склады с оружием, в основном доставленным советскими самолетами, а также горные хутора, в которых располагались штаб, госпиталь и разведывательный взвод его отряда.

Когда вопросы, которыми осыпал его обер-диверсант рейха, иссякли, агент решительно поднялся и попросил, чтобы его подбросили к Злину, откуда он должен будет вернуться в отряд.

— Возвращаться в отряд вам уже не нужно, — задумчиво проговорил Скорцени.

— Думаете, что не нужно?

— Будем считать, что задание вы уже выполнили. Причем отлично справились с ним. Благодарю за достойную службу.

Привычного «Хайль Гитлер!» не последовало.

— Это что ж получается: что я уже больше не нужен? — разочарованно, не скрывая обиды, спросил Батя.

— Наоборот, я хочу сохранить вас для дальнейшей работы. Сейчас в каждой стране мы создаем так называемую агентурную «сеть вторжения». Вам об этом что-нибудь известно?

— Нет, господин оберштурмбаннфюрер. Но если такая «сеть вторжения» будет создаваться и здесь, в Моравии, — азартно вспыхнули огоньки в глазах Бати, — то я готов. Не представляю себе, как это я просто так, возьму и вернусь в свою ветеринарию. Слишком уж привык к жизни агента, диверсанта…

— Что еще раз подтверждает, что я не ошибся, останавливая свой выбор именно на вашей кандидатуре. Военного чина, насколько я понимаю, у вас нет?

— Когда-то, во время службы в чешской армии, я был сержантом.

— От имени германского командования я присваиваю вам чин лейтенанта, офицера германской разведки. Соответствующий приказ будет издан, с высшим командованием будет согласовано. В этой войне мы вынуждены будем капитулировать, но ведь Германия после этого не исчезнет, а значит, разведка ее обязательно вспомнит о вас и ваших заслугах. Мы, те, из «бывших», кто в течение какого-то времени окажется в подполье, тоже будем помнить о своем агенте в Чехии. Очень скоро вы вновь окажетесь на передовой, но тогда уже мы, германцы, будем выступать единым фронтом с англичанами, американцами и французами. И враг у нас будет один — коммунистическая империя.

— Вот за это, за офицерский чин, благодарю, господин обер-штурмбаннфюрер. Давно мечтал стать офицером. Но и в сладких снах не мог бы предположить, что лейтенантский чин получу из рук самого Скорцени!

— Ну, это уже излишние эмоции, — проворчал обер-диверсант рейха. — И поскольку времени у нас мало, слушайте меня внимательно. В каждой стране эта сеть состоит из двух-трех «баз вторжения», в которых, в секретных складах, мы оставляем какое-то число оружия и боеприпасов, взрывчатки, консервов, денег и конечно же рацию. Так вот, вы. лейтенант Батя, назначаетесь комендантом Моравской базы вторжения.

— Принимаю этот поста с честью, — уже сугубо по-офицерски щелкнул каблуками Олдржих.

— Наши люди в Чехии будут всячески поддерживать вас, помогать выстоять, а возможно, и сделать определенную карьеру. При этом вам лучше вернуть себе собственное имя, а свой партизанский псевдоним, под которым вас знали в отряде, объясните необходимостью конспирации.

— Правильно мыслите, господин оберштурмбаннфюрер.

— Кстати, сам тот факт, что вы были бойцом партизанской бригады «Ян Жижка», может оказаться очень сильным вашим аргументом. Главное, суметь распорядиться им. Соответствующие инструкции, деньги, явки и все прочее вы получите в течение ближайших трех дней вашей внезапной, медиками засвидетельствованной «болезни».

…На рассвете колонна грузовиков и армейских вездеходов вышла к склону долины и рассредоточилась. Подозвав к своему броневику-вездеходу оберштурмфюреров Хайнеке и Глобке, обер-диверсант рейха еще с минуту внимательно осматривал спящую горную деревушку, а затем сказал:

— Слушайте приказ. Первой в село скрытно входит штурмовая группа фельдфебеля Венча, задача которой — ликвидировать штаб-квартиру партизанского отряда и создать там плацдарм вторжения. Задача остальных подразделений: окружив деревню, основательно прочесать ее. Немедленному истреблению подлежат лица, указанные в розданных вам списках — то есть партизаны, подпольщики и их пособники. Жилища этих людей подлежат сожжению. Кроме того, вы обязаны истреблять всех лиц, которые будут оказывать сопротивление, у которых будет обнаружено оружие, а также всех лиц, которые не являются жителями этой деревни.

…Когда восходило солнце, во всех концах деревни уже полыхали жилища крестьян, а ветки старых кленов и дубов каратели спешно превращали в судные виселицы.

Впоследствии Скорцени, очевидно, не раз сожалел о том, что лично принял участие в карательной операции в районе чешской деревни Плоштина; операции, которая сильно подорвала его военный авторитет, превратив из талантливого, бесстрашного диверсанта — в карателя, а значит, и в военного преступника.

По настоянию чешской общественности, в феврале 1948 года специальная Комиссия Организации Объединенных Наций завела на Скорцени «дело», в котором он был назван «командиром команды специального назначения в Визовице», совершившим преступление в апреле 1945 года в деревне Плоштина. В кратком изложении фактов его преступления говорилось: «Обвиняемый Отто Скорцени в апреле 1945 года участвовал в карательной oneрации против жителей деревни Плоштина. 27 человек было убито, все их имущество разграблено, дома сожжены».

Однако все это уже было потом, после войны…