ИГОРЬ ВОЛОДИН
Эти выжившие из ума авантюристы во главе с чекистом Серегой, составлявшие отныне сферу моего общения, насели на меня столь плотно и агрессивно в своем непременном стремлении найти затонувшую немецкую «ушку», что приходилось отбиваться от них, как от своры голодных псов. К тому же Серега сказал, что если я наотрез отказываюсь от предприятия, он просит у меня десять тысяч зеленых, берет в охапку папаню, и с поставленной задачей они успешно справятся без моего участия. Им вторил и Вова, уже договорившийся сдать свой замок в аренду какому-то корешку из люберецких группировщиков вместе с козлом и собакой.
Я призывал кладоискателей к обретению чувства реальности, предлагал братцу деньги на открытие любого рода бизнеса - однако тщетно! Меня не слышали. Глаза компаньонов застил безумный азарт, их разговоры отныне состояли из сплошных мореходных терминов, и, блуждая вокруг меня живыми укорами, они нудно и тошно канючили о необходимой им - естественно! - солидарности.
Чекист, отлучившись в город, вернулся с компьютерной распечаткой немецких военных карт Атлантики и с данными, касающимися подводной лодки, считавшейся с апреля сорок пятого пропавшей без вести.
Передо мной вывалили внушительный ворох бумаг, полученных из немецких и английских военных архивов - бумаг, вполне способных, будучи сброшюрованными, составить солидную и детальную диссертацию по подводному флоту херра Деница, преемника фюрера, чинно-благородно скончавшегося в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году на заслуженной адмиральской пенсии.
Из материалов следовало, что за годы войны в Германии было построено 1162 подводные лодки различных классов, из которых потоплено 783 и две захвачены в плен. Из сорокатысячного личного состава подводников погибло три четверти, а пять тысяч взято в плен. Сам Карл Дениц потерял в море двоих своих сыновей - офицеров-подводников и племянника. Потери же союзников были выше: две тысячи судов и около ста тысяч моряков.
Из статистики выглядывала жутковатая мясорубка не столь и отдаленных лет, кстати. Что тут сказать?
Не на радость в этот мир человек приходит, но на скорбь. Так, наверное.
Я тянул резину вялого несоглашательства еще пару дней, а когда уже твердо определился с отказом, Сергей, в очередной раз прикативший под вечер из города, молча положил на стол четыре паспорта, среди которых находился и мой - видимо, переданный чекисту снюхавшимся с ним папаней.
Раскрыв паспорт, я узрел в нем выданную консульством Испании зелененькую визу стран Содружества.
– Ну?! - нависла надо мной яро пиратская троица. И я устало отмахнулся:
– Хрен с вами! Втянули в аферу в конце концов!..
– В конце концов - отдать концы! - скаламбурил Володя, накануне смертельно разругавшийся с женой, протестовавшей против внезапной разлуки с супругом.
– Смотри, потеряешь бабу, - предостерег я братца.
– Я ей сказал, что деньги еду зарабатывать, через месяц-другой замок куплю… На берегу моря.
– Поверила?
– А ты бы?..
– Собираться давайте! - подал нетерпеливый голос папаня. Средством доставки нас на Канарские острова был избран мой «Мерседес». Как убедил меня Сергей, на месте машину все равно пришлось бы покупать, а пересечение границы России через кордоны в аэропортах было чревато для нас вероятными неприятностями. Прозрачные же белорусские рубежи легко миновались через известные контрразведчику проселки.
Ранним утром, сдав Вовкиному корешку-личности тертой и битой - на ответственное хранение люберецкую виллу с ее опасным зоопарком, мы тронулись в путь. Замечу, что фамилия кореша соответствовала его облику: Кровопусков. Имя же было мягкое, лирическое: Федя.
Когда широкая лента Минского шоссе потянулась мимо заснеженного леса, перемежаемого подмосковными деревушками, я неожиданно для себя расхохотался, с каким-то облегчением осознав, что тягостный осадок на душе - осадок прежней бытовой и рабочей обязаловки - истаял, смененный чувством свободы и подлинной жизни - покуда неизвестной, загадочной, но уже одним этим чарующе настоящей!
– У тебя истерика? - спросил Сергей.
– Нет, - ответил я. - Опьянение кислородом романтики. Вы надышали.
– Ну наконец-то! - блаженно жмурясь, отозвался папаня. - Проняло парня!
– Вампиры принимают жертву в свой круг, картина Гойи, - высказался Вова, блеснув эрудицией испановедческого толка.
Вечером мы уже дремали в машине, стоявшей в очереди на пропускном пункте города Бреста.
Дремали, впрочем, недолго: Сергей, обнаружив знакомого таможенника, скоренько организовал нам беспрепятственный проезд на польскую территорию, где все произошло без задержек.
В салон, дыша перегаром, заглянула рожа цвета парной говядины с обвислыми соломенными усами, на лбу которой на всех языках мира читались слова «коррупция» и «взятка»; рожа с подчеркнуто-фальшивой интонацией забубнила нечто о необходимости досмотра, но, получив бутыль «Абсолюта», ретировалась.
Отоспавшийся Сергеи сменил меняла рулем, и проснулись мы в рассветных сумерках возле немецкой границы, где, изучив наши паспорта, офицер потребовал открыть для досмотра багажник.
Узрев акваланги, компактный компрессор и гидрокостюмы с ластами, офицер обомлел.
– Куда вы едете? - спросил, морща лоб и еще раз пролистывая наши паспорта. - Зачем вам… - Затем в невнятном контексте мне послышалось слово «диверсанты».
Но тут в дело вступил папаша, на отменном немецком языке поведав опешившему официальному лицу о своем прошлом ветерана вермахта, о розысках сгинувших в водах Атлантики сослуживцах, и подозрительность обступившей нашу машину пограничной стражи сменилась уважительным восхищением.
Нам даже не удосужились поставить в паспорта соответствующие отметки, доверительно объяснив, что таким образом действия наших виз продлеваются на значительный срок.
Передохнуть мы решили в Берлине, куда приехали в обеденное время.
В Берлине жил мой флотский дружок Вася, съехавший из Страны Советов еще на первых этапах становления российского капитализма, во времена кооперативной вакханалии и начала появления прорех в железном занавесе. Причина съезда - поиски лучшей доли в волшебных заграничных далях, где наверняка способны оценить его дар непризнанного отчизной живописца-модерниста.
На Запад, а точнее - в Америку, Вася прибыл с ворохом своих полотен, беспрепятственно допущенных к вывозу.
Взглянув на произведения, таможенники даже помогли Васе с их погрузкой в сдаваемый пассажирами багаж.
Помимо личных шедевров, Вася вывозил из страны скромный портфельчик с туалетными принадлежностями и сто сэкономленных долларов, полагая, что на первых порах данной суммы ему хватит с избытком. Получение же какой-нибудь шнобелевской премии, закрывающей все материальные проблемы, он полагал делом решенным и, несомненно, скорым.
По прибытии в Нью-Йорк Вася уверенно отправился на русскоязычный Брайтон-Бич, к заждавшимся его признанию и спонсорской помощи в виде пищи и крова, однако прагматическое, категорически несклонное к благотворительности народонаселение, водящееся в данной местности, шарахалось от нищего живописца, как от чумного, и только самый добрый человек на Брайтоне - румынский эмигрант, сидевший в будке местной Союзпечати, оказал Васе неслыханную - по тамошним меркам - услугу, приняв на хранение его полотна.
Первую ночь переселенец провел в сабвее, путешествуя туда-сюда по маршруту «Бруклин - Бронкс» в течение долгой ночи.
С утра, сполоснув лицо океанской водичкой, он снова шатался по Брайтону, уже лихорадочно отыскивая хоть какую-нибудь работенку, но предложение не рождало ни малейшего спроса, и ночлег в сабвее пришлось повторить.
Так продолжалось в течение месяца.
«Очень помогла флотская закалка!» - признавался мне Василий впоследствии.
Он уже привычно отбивался от ночных хулиганов и грабителей в подземке, смело забредал в опасные для смиренного обывателя районы, и даже на какое-то время примкнул к банде рокеров из верхнего Манхэттена, грабя магазины, случайных прохожих и бензоколонки. У рокеров он выучился виртуозному криминальному жаргону.
Тяга к мирным профессиям все же возобладала, и, покинув общество плохих мальчиков, Василий устроился-таки на работу продавцом в один из мясных магазинов китайского квартала, снял комнатенку в Бруклине, а через неделю хозяин магазина сделал ему предложение, сказав, что может устроить его на аналогичную должность в аналогичную торговую точку к своему брату, чей бизнес располагался в двух шагах от обретенного Васей жилья.
– Где же это? - спросил Василий начальника.
– На Брайтон-Бич, - ответил китаец.
– Как?!
Да, это был единственный, кроме, пожалуй, ликерного, магазин на Брайтоне, принадлежавший представителям самой многочисленной нации планеты. И только в этот магазин не заглянул Вася в поисках работы, ибо отчего-то постеснялся узкоглазого, очень иностранного и потому даже загадочного персонала, занятого виртуозными манипуляциями по разделке рыбных и мясных туш.
Проработав у китайцев с полгода, приобретя подержанный автомобиль и модные ковбойские сапоги, Вася, познакомившись со странствующей ослепительной блондинкой, подался с ней в Майами, где занялся, вспомнив наконец о своем художественном даровании, самостоятельным бизнесом, а именно - производством фальшивых американских двадцаток.
Двадцатки получались откровенно неважного качества и разменивались либо в полумраке ночных такси, либо в барах. Значительную роль в бизнесе играла длинноногая блондинка, выходившая на работу в юбке, едва прикрывающей трусики, чем здорово отвлекала служащих сервиса при расчетах с клиентом.
Порой двадцатки с возмущением отвергали, и тогда Вася, извиняясь и ахая, врал, что ему всучили такую, мол, сдачу при покупке бриллиантового колье для жены…
До полиции не доходило, ограничивались советом внимательнее рассматривать деньги. Встречались и любители долгих лекций на тему, каким именно образом их рассматривать, и Вася, мрачно кивая, попав на выпивку или же на проезд, выслушивал нудных знатоков, глядя с тоской на вхолостую проносящиеся мимо таксомоторы.
След Васи, на какое-то время затерявшись в американских тропиках, неожиданно обнаружился в Берлине, откуда он позвонил мне в Москву, сказав, что в настоящий момент провожает Советскую Армию, занимаясь ее продовольственным снабжением, и приглашал в гости, дав номер своего телефона.
И вот, с опозданием в три года, я в гости наведался, не очень-то, впрочем, надеясь застигнуть на немецкой земле неутомимого путешественника.
Набрал, зайдя в телефон-автомат, уже затершийся на странице записной книжки номер.
Неприязненный женский голос, в котором угадывались характерные интонации покинутой любовницы, сообщил, что «Васья» здесь больше не проживает и новый его номер телефона такой-то.
– Где это? - спросил я, записывая длинный ряд цифр.
– Это - Тенерифе, - ответила собеседница и брякнула трубку. Канарские острова?
Мне оставалось только растерянно усмехнуться, усматривая в этаком совпаденьице определенного рода символичность…
– Вася?
– Игорек?! Ты откуда?
– Из Берлина.
– Чего там делать, в Берлине-то? Армия же ушла…
– Я проездом. На Канары.
– Ты гонишь!
– Точно. Адрес дашь?
– А нету, бомжуем пока…
– А что у тебя за номер телефона какой-то чудной? Банковский код просто…
– Сотовый. Здесь это дешевле стационарного. Ну, появишься на островах, звони.
Я повесил трубку на рычаг, не очень-то представляя себе бомжа с телефоном сотовой связи - в российской, по крайней мере, действительности, - и отправился к компаньонам, поджидавшим заказанные поросячьи ножки с гарниром из кислой капусты в ресторанчике напротив.
Ночь провели в западной части города, в дешевом отеле «Транзит» казарменного типа, в номере с десятью спальными местами.
Отель, вероятно, был ориентирован на определенную категорию туристов, к которой относилась и наша компания.
На следующий день, промчавшись автобанами Германии с их желтыми и синими табло указателей, с полосатыми красно-белыми сачками, определяющими направление ветра, мы въехали в маету плотных парижских пробок.
Величайшая из столиц европейской культуры Вове решительно не понравилась. То есть поначалу он восторгался архитектурными видами и многообразием стоявших на углах шлюх, но когда, выпив на Енисейских полях кружку пива, узнал, что цена напитка - семь долларов, а с конвертацией во франк и того дороже, сказал, что из этой обманной страны надо срочно линять.
– Недаром русских к французам всегда тянуло! - изрек он, по-своему истолковав культурно-историческую традицию.
Пребывая в большом огорчении и досаде, от здешних цен, Вова даже не удосужился подняться на ржавую и ощутимо качающуюся Эйфелеву вышку, с презрением обозвав нас фраерами, которых «разводят» за посещение какой-то каланчи.
Пересекая условные границы Содружества и климатические зоны, мы вскоре катили по теплой земле Испании, где уже вовсю хозяйничала весна.
А потом была белоснежная громада парома, тронувшаяся в океан в сопровождении дельфиньих стай и летучих рыб, стрекозинно снующих над волнами, и, миновав череду залов с их кафе, ресторанчиками, зеркальными стенами, я вышел на палубу, различая скользкий черный блеск китового плавника в океанской ряби и неизвестную змееподобную рыбину, испуганно шарахнувшуюся от борта.
Я уже ни о чем не жалел, глядя в дыбившийся океан и глотая осекающий дыхание тугой морской воздух. Ни о чем. Что бы меня ни ждало впереди.
Плеск волн уносил время, которого всегда так не хватает человеку; расстилающаяся водная ширь казалась бесконечной, но все кончается, и вот прорезались на горизонте неясными тенями плавные изгибы однообразных далеких сопок…
Тенерифе. Остров…
Но уже через час пребывания на нем, я не мог отделаться от ощущения, будто нахожусь на материке. Скоростные дороги, многочисленные городки, бесконечные террасы отелей на побережье…
Мы не считали нужным куда-либо торопиться, с удовольствием путешествуя: навестив дождливый север острова, покатили на неизменно солнечный юг, оттуда поднялись в сосновые горные чащобы с грибами и, соответственно, грибниками; съездили к бирюзово-розовым склонам вулкана Тейде, поглазели на пашни лавы, чувствуя себя муравьями среди громоздящихся друг на друга многотонных комьев оплавленного камня, вывороченного из вспоротой тверди неведомым гигантским плугом.
И из этой реликтовой тишины гор, стоящих здесь так же, как миллионы лет назад, еще до начала времен человеческих, странно было очутиться через считанные минуты на побережье, в уюте перетекающих один в другой городков, в кипении розовых цветов, оазисах пальм, банановых и апельсиновых рощиц, узких чистых улочек, где средневековые мрачноватые церкви соседствовали с мрамором и стеклом отелей, несущих на себе печать пресловутого «высшего европейского стандарта».
Впрочем, из горных высей мы спускались на уровень моря в сопровождении еще одного персонажа, усугубившего амортизацию труженика «Мерседеса».
На смотровой площадке у подножия заснувшего вулкана нам предложил услуги частного фотографа бородатый, небрежно одетый человек с «поляроидом», в котором узнался бывший матрос Советского Краснознаменного Флота Вася.
– И в раю надо работать! - посетовал он по окончании первоначальных восторгов, связанных с нежданной встречей. - Щас, отщелкаю расходный материал, и я ваш!
Двумя часами позже, сидя на открытой террасе ресторанчика и запивая кровавый стейк темно-вишневым тинто, Вася повествовал о своих зарубежных похождениях.
– Значит, так, братцы, Флорида - это не сахар! - говорил он, мотая курчавой, давно нестриженной шевелюрой. - Она издалека привлекает, одно название чего стоит, а вот вблизи… Жарища, в домах не кондиционеры, а во-от такой толщины трубы с фреоном, иначе - не выжить! Все коттеджи сетками накрыты: москитов там - сотни разновидностей! В реках - крокодилы, в океане - акулы. Тьма кубинцев, все бандиты. Били меня… за купюры. Потом увели блондинку. А потом меня муравей укусил - нога стала как у слона. Все бабки на лечение отдал. Правда, паспорт себе там купил. У мафии. На чужое имя, но с покойником этим… мы как близнецы! Ну, и с документиком - в Берлин! В прохладу!
Из дальнейших Васиных слов следовало, что, поставляя продукты питания в военторг Советской Армии, он заработал хорошие деньги, потом получил предложение поехать сюда, на Тенерифе, в качестве охмурителя российских туристов на предмет продажи им «тайм-шер».
Прибыв на остров, Вася развил вулканическую деятельность на новой стезе бизнеса, однако отечественный турист на наживку покупки недель отдыха в отелях клевал вяло, и потому пришлось Василию открыть самостоятельное дело, приобретя катер и два водных мотоцикла, которые он сдавал на пляже в прокат.
Полиция к Васе не цеплялась, налоги он не платил, а на редкие домогания представителей властей отвечал, что, дескать, мои мотоциклы, кому хочу, тому и даю кататься.
Все шло замечательно, покуда два пьяных немца не сумели поделить между собой океанский простор, совершив обоюдное столкновение на быстроходных аппаратах, приведшее и седоков, и аппараты в негодность.
Всю имеющуюся наличность Вася потратил на отмаз от рьяно взявшейся за дознание полиции, обнаружившей к тому же на бездыханных седоках спасательные жилеты авиакомпании «Иберия», которые Вася спер из самолета по дороге из Штатов в Испанию.
Ныне Вася жил на своем катере, оснащенном мощным двигателем системы «ямаха», ловил тунцов, продавая их в рестораны, и подрабатывал с помощью «поляроида» у живописных склонов вулкана.
– Наш человек! - заметил Вова, выслушав рассказ соотечественника.
– А вы тут чего? - спросил Вася. - Отдохнуть или как?
– Дело у нас, - сказал я. - Но не здесь, на Фуэртевентуре. Бывал там?
– Довелось, - кисло ответил товарищ.
– А почему нет энтузиазма в голосе?
– Планета Марс, - сказал Вася. - Один дождь в год, ландшафт катастрофический, вода стоит дорого, приходится опреснять морскую, а опреснители, как и электростанции, работают на нефти, что тоже, как понимаешь… Местные говорят: у нас тут рай бесполезного и ад полезного. Ну, все, естественно, привозное. Но свой кайф там тоже имеется. В смысле экзотики. Недаром на Канарах «Звездные войны» снимались. А живут там, кстати, толстосумы из Англии и Германии. У них даже отдельные поселки, куда испанцы - ни ногой. А вам-то что там ловить?
– Ну… есть дело, - осторожно сказал Сергей.
– Может, и я впрягусь? - предложил Вася. - Глядите… Катер вот у меня…
– Катер - штука пользительная, - согласился папаня.
– Конечно, - сказал Вася. - К тому же, как говорится, маленькая пиписочка, но своя - вытащил и, значит, пописал…
– Обсудим. - Я встал из-за стола, решив совершить в ожидании десерта променад по пляжу, возле которого располагался ресторан.
Скинув ботинки, ступил на черный, в блестках обсидиана вулканический песок, перешедший в наст серой и бурой пемзы, окатываемой легкой волной. Выйдя на причал, глядя на стаи рыб в колышущейся прозрачной воде под сваями, я, опьяненный вином и воздухом вечной здешней весны, с трудом представлял себе грязные сугробы сумрачной Москвы, оставшиеся словно в другой, привидевшейся жизни.
Неужели все это было? Офисы, бандиты, суетящийся меркантильный Соломоша…
Я еще некоторое время постоял у естественного аквариума, наблюдая за рыбками, скользкими юркими крабами и черными кактусами морских ежей, прилипших к прибрежным валунам, а после, возвращаясь к ресторану, машинально зашел под прозрачный колпак, установленный над телефонным агрегатом. Опустил в прорезь пару монет.
– Хэллоу? - ответил знакомый вкрадчивый голос моего американского партнера.
– Чего же ты смылся, Соломоша? - спросил я, туманным счастливым взором обозревая океанскую даль, над которой висел, тяжело и стремительно опускаясь в воду, громадный оранжевый таз африканского солнца.
– Ты откуда, Гарри?
– Из Африки, - сказал я. - Ну, что скажешь?
– В Америку не собираешься?
– Ни в коем случае.
– Ты извини, Гарри, но ты же понимаешь…
– Значит, с Россией завязано, да?
Ответить Соломон не успел. Лимит оплаченного времени закончился, и связь прервалась.
Собственно, все и без его слов было ясно. И даже без этого ностальгического звонка.
Прошлая жизнь кончилась. Новая начиналась. Вот и все.
И за нее, новую, следовало выпить с обретенными компаньонами чистого рубинового вина Испании. Под африканскими фиолетово темнеющими над океаном небесами.
