После того как на Каме, в одном из прибрежных колхозов, им удалось не только заправиться дизтопливом, но и прихватить несколько запасных бочек, Кондаков предложил пройти до устья реки Белой и там, где-нибудь в плавнях, устроить себе недельный курорт.

Поскольку путь их пролегал на северо-восток, то все согласились, что к Уральским горам лучше приближаться на сейнере, где хватало консервов, и спать можно было в кубриках, чем со гни километров преодолевать пешком. От рулевого они избавились, ибо реки в этих местах он все равно не знал, да к тому же дважды пытался бежать, и за штурвалом теперь стоял в основном Перс. Моторист же, оказавшийся человеком смирным и советскую власть недолюбливавшим, покорно выполнял свою работу за обещание сохранить ему жизнь.

Поисками их «крейсера» уже, очевидно, занялись всерьез, поскольку его дважды облетал легкий самолетик. Однако на бортах сейнера, вместо закрашенного названия «Волжанин», теперь красовалась надпись «Пролетарий»; а поскольку «капитан» был на месте, а с палубы летчику приветливо махали руками красноармейцы, то в конечном итоге все обошлось.

Местом стоянки они избрали извилистый лесной затон, в который впадали две речушки и между устьями которых, на пологом глинистом берегу, стояла охотничья избушка. Высокие корабельные сосны, ковер из пожелтевшей хвои, нежаркое солнце, лучи которого пробивались сквозь негустую крону, чтобы искупаться в изумрудном ручейке…

— А ведь сама эта местность источает какую-то монастырскую, храмовую благодать, — мечтательно произнес Иволгин. Он стоял посреди поляны, забросив автомат на плечо и запрокинув голову. И выражение лица его было таким, каким может быть только у бродяги, который долго и погибельно блуждал по непроходимым топям, чтобы в конце концов мир перед ним прояснился и обрел свою житейскую ясность.

— Еще немного, и вам захочется поселиться здесь, в лесной тиши, вдали от войн и военных трибуналов, обзавестись женой и хозяйством… — иронично оскалился стоявший рядом с ним Кондаков.

— О трибуналах — это вы зря, это называется «подстрелить на взлете». А все остальное — увы, правда. Именно об этом я сейчас и подумал.

— Хотя должны были бы понимать, что ничто так не губит диверсанта, как романтические бредни мечтателя, которые вы никак не можете вытравить из своей души.

— Не могу, согласен, — покорно признал Иволгин.

Обезоруженный этим признанием, Кондаков огляделся, словно опасаясь, что кто-то подслушает их, задумчиво покряхтел и произнес:

— Меня тоже порой заносит, но все же приучаю себя радоваться дню сегодняшнему, жестко приучаю, чтобы нервы окончательно не сдали.

Первым из дозора вернулся Кайманов и доложил, что в его направлении, на расстоянии двух-трех километров никакого селения, никаких признаков жилья — нет. Перс немного подзадержался, зато сообщил, что вверх по течению, буквально в двух километрах от них, напротив горы, вершина которой просматривалась с палубы их «крейсера», обнаружены остатки военного лагеря. Об этом свидетельствовали две охваченные окопами хижины, колышки от палаток, бочки из-под горючего, несколько кострищ, а главное — небольшой полигон со стрельбищем, огромным количеством гильз и поверженными макетами.

— Вот вам и монастырская благодать, господин Иволгин, — проворчал Кондаков, выслушав его доклад. — Оказывается, мы забрели на какую-то секретную базу красных, на которой, возможно, готовят таких же фронтовых проходимцев, как и мы с вами.

— Когда-то готовили, — повертел Иволгин между пальцами одну из принесенных Персом винтовочных гильз. — Судя по всему, эта провалялась на земле не менее года. А большинство из тех, кого здесь готовили, уже и сами лежат в земле. С вашего позволения, я устроюсь на «крейсере». Пора основательно отоспаться.

Не успел он отойти и двух шагов, как со стороны полигона донеслось «стрекотание» небольшого самолетика. Через несколько минут все четверо маньчжурских стрелков уже сгруппировались в зарослях между хижиной и судном, однако самолетик сделал несколько кругов как раз над тем местом, где Перс обнаружил полигон, и вновь улетел на юго-запад, где на карте значился городок Бирск.

— Кажется, не вовремя мы сюда сунулись, — покачал головой Кайманов. — Не позволят нам здесь отсидеться.

— Так ведь и мы тоже засиживаться здесь не собираемся, — успокоил его Кондаков.

А поутру Иволгин проснулся именно оттого, что со стороны Бирска приближалось звено транспортных самолетов. Выскочив на палубу, он прежде всего развернул в их сторону пулемет, готовясь отражать нападение, и был удивлен, увидев, как, разворачиваясь над вершиной горы, все три самолета стали один за другим извергать из своего чрева парашютистов. Еще один самолет пронесся низко над рекой и, развернувшись, высадил парашютистов вниз по течению, тоже не далее чем в километре.

«Не может быть, что все это десантное воинство они бросили против нас! — не доверился своему предположению подполковник. — У них тут очередные учения, и мы действительно сунулись сюда не вовремя».

Он видел, как из хижины один за другим выскакивают маньчжурские стрелки и моторист Костин, которого Кондаков предпочел держать поближе к себе и связанным. «Неужели он даже не позаботился о часовом?! — удивился беспечности своего командира. — При такой организации мы далеко не уйдем!».

Все трое стрелков уже были на берегу, когда с реки донесся гул мотора.

— Что предпринимаем? — по привычке спросил Кондаков, ступив на причал и забыв при этом, что группой командует теперь он.

Иволгин прислушался: со стороны леса доносилась автоматная стрельба, причем десантники явно охватывали их лесной хуторок полукругом. В то же время катер быстро приближался и вот-вот должен был перекрыть выход из заводи.

— Попытаемся прорваться на тот берег, — предложил он.

— Мне тоже крейсер покидать пока что не хочется. Моторист, запускай двигатель!

Костин подчинился, однако время шло, а все попытки его оживить судно ни к чему не приводили. Повелев ему оставаться у мотора и не высовываться, Кондаков приказал стрелкам готовиться к бою, не сходя с сейнера. Оттеснив Иволгина, он взялся за пулемет и, как только в просвете камышового изгиба показался катер красных, прошелся по нему густой пулеметной очередью, затем еще и еще одной. Остальные диверсанты поддержали его огнем из винтовок и автоматов.

На катере оказались совершенно не готовыми к такому повороту событий, поскольку оттуда не прозвучало ни одного выстрела. Так, на полной скорости, он врезался в стену камыша и на глазах у маньчжурских стрелков взорвался. Именно этот взрыв и поразил до двух десятков десантников, которые, заслышав пальбу, с разных сторон выбегали на берег затона. Развернув пулемет, Кондаков яростно ударил по ним, остальные диверсанты поддержали его, выкашивая и тех, кто уже выбегал на причал, и тех, что еще только сгрудились у входа на него.

Увлекшись боем, они не сразу услышали звук ожившего двигателя, запустив который, моторист бросился к штурвалу. Уже уходя из затона, диверсанты все еще продолжали поражать десантников, которые отчаянно бросались к причалу или залегали у самого берега.

— Вы что-нибудь поняли из всего того, что произошло? — спросил Перс обоих подполковников, когда «Пролетарий» наконец вырвался на речной простор и стал уходить в сторону устья.

— Что именно вас интригует? — поинтересовался Иволгин.

— А то, что десантники вели такой же огонь, как и мы, однако мы уложили их не менее двух десятков, а на судне ни одной отметины! Хотя, имея столько стволов, они могли буквально изрешетить нас.

— Не может быть! — не поверил Кондаков, и все трое принялись осматривать сейнер. Перс оказался прав — ни одной пробоины или хотя бы вмятины!

Все трое молча, растерянно переглянулись.

— Этих парней десантировали, выдав им магазины с холостыми патронами — вот что произошло, — мрачно объяснил Иволгин. — После прибытия сюда, они, возможно, должны были отрабатывать захват катера или что-то в этом роде. Мы же — непонятно кто и откуда — расстреливали их, как в тире, даже не позволив прийти в себя.

— Можно подумать, что у нас было время на размышления. — огрызнулся Кондаков. Или, может, прикажете устраивать для них рыцарские турниры?

— Я не об этом… Просто страшно это: воевать против своих же, единокровных.

— Но ведь только этим мы и занимаемся, — напомнил ему Кондаков. — Мы сами себе избрали этих врагов.

Когда «крейсер» преодолел еще несколько миль, он лично пристрелил моториста и, приказав всем сойти на берег, прострелил в нескольких местах днище судна.

— Нервы и силу воли — в кулак, — молвил он, осматривая на пологом лесном берегу набитые патронами и консервами вещмешки маньчжурских стрелков. — И запомнили: ближайшая наша цель — Урал.