9. Санкт-Петербург. Воскресенье

Приход Ойлун и ее представление Корсакову было ознаменовано появлением на столе шампанского, фруктов и цветов, которые Азизов искренне, без рисовки, преподнес жене.

Пока все трое не спеша опустошали по первому бокалу — «за знакомство» — Азизов пересказал супруге недавно состоявшийся разговор, апеллируя то к Игорю, то к Ойлун, и вскоре беседа стала общей.

Попросив принести кофе и счет, Азизов подвел итоги неожиданным предложением:

— Игорь, а что, если вы сейчас полетите с нами? Мы на два-три дня вырвались на Алтай. Природа там восхитительная, нетронутая, места дикие, непорочные! Нам там очень нравится. Тем более мой деловой партнер пригласил, можно сказать, на новоселье: он там себе домик построил.

И, протянув бокал с шампанским, легко притронулся к бокалу Корсакова:

— Ну, едем?

А перед тем как сделать глоток, продолжил:

— По пути Ойлун расскажет нам много интересного, поверьте.

Выходя из-за стола, дружески потрепал Корсакова по плечу:

— Люблю людей, которые не теряют времени.

Самолетик, оказавшийся внутри уменьшенной копией султанского дворца, быстро разбежался и моментально поднялся на нужную высоту.

Азизов, зажав нос, продул уши, отчего из глаз у него выступили слезы.

— Видите, на какие жертвы приходится идти ради дела, — ухмыльнулся он Корсакову и повернулся к жене. — Милая, аудитория в твоем распоряжении, тем более что Игорю надо получить от тебя максимально полную информацию.

Ойлун по-деловому, без жеманства, села напротив Корсакова, рядом с мужем, открыла портфель, поставленный у ножки кресла, но содержимое его не выложила на стол.

— Начну с того, что мы в самом деле очень хотим заложить основу, которая в будущем станет фундаментом новой концепции для сплочения России. (Говоря «Россия», Игорь Викторович, я имею в виду скорее ее понимание столетней давности, то есть начала двадцатого века.)

Корсаков открыл было рот для вопроса, но Ойлун отрицательно помотала головой, будто предупреждая: ни слова! И сама пояснила:

— Можно сказать, я веду речь о Российской империи Романовых, но прошу меня не перебивать.

Корсаков кивнул, молча и согласно, заметив, с каким удовольствием дрогнули губы Азизова.

— Так вот, — продолжила Ойлун. — Многие проблемы, которые тревожат нас сегодня и, возможно, станут угрозой завтра, имеют свое происхождение в далеком прошлом, когда соотношение сил и идей было иным. Россия русичей и немцев завоевывала новые земли в Азии и была убеждена, что несет туда прогресс. Не стану сейчас спорить, хотя тезис противоречив по сути своей.

Корсаков снова обозначил беспокойство, шевельнув пальцами рук, лежавших на столе, но Ойлун так же, без слов, еще раз попросила не перебивать.

— Споры, хотим мы или нет, отнимают время и силы, ибо имеют свойство уводить в стороны, расширяться и втягивать все новых и новых людей, отвлекая их от насущных дел. К тому же сегодня уже невозможно вернуться «назад», чтобы «исправить» ошибки столетней давности. Гораздо выгоднее разработать систему мер, которые позволят нам предотвратить повторение неверных шагов и избежать их последствий.

Перед этим Ойлун сделала какой-то знак, и на столе появились пластиковые бутылки с минералкой.

Выпив воды, она продолжила:

— Все вопросы методики я готова обсудить, но сейчас хотела бы точнее изложить суть проблемы. Тимур уже сказал, что мы хотим проследить процесс возникновения и развития семейных идеологий наших родов, понимаете?

— Не совсем, — признался Корсаков.

— Ага, — кивнула Ойлун, будто предвидела непонимание. — Каждая семья, хотим мы или нет, живет в соответствии со своей идеологией, ну, или, если хотите, семейной философией. Это и вопросы приоритетов, и отношение мужа и жены к детям. Это, в конце концов, вопросы структуры семьи. Кто является истинным главой: муж или жена? Сколько мы ни говорили о национальных обычаях, в каждом роду происходит по-разному их воплощение, согласитесь. Так вот, наши семьи в итоге многовекового развития создали нас: меня и Тимура, как бы высокопарно это ни звучало!

Голос Ойлун сделался гуще, ниже, выразительнее.

— Мы хотим проследить, как именно проходили в наших семьях все те процессы, о которых я сказала. Когда мне пришло в голову заняться этими изысканиями, выяснилось, что в каждой семье есть огромное количество не только легенд, передаваемых изустно, но и разного рода документы, которые хранят уникальные подробности. Я много лет потратила на то, чтобы их собрать и хотя бы просто прочитать. Поверьте, это — огромный объем, а собрано еще отнюдь не все, что можно бы найти.

Корсаков уже в середине фразы приподнял ладонь, призывая к паузе, и все-таки вклинился, едва она началась:

— Ойлун, я слабо представляю свою роль в сборе или изучении тех документов, о которых идет речь. Во-первых, есть этические нормы, и я рискую их нарушить самим фактом причастности.

При этих словах Ойлун и Азизов, сидевшие рядом, переглянулись.

— Во-вторых, я не знаю многого, что следует знать и об истории ваших семей, и об истории регионов их проживания.

Внезапно Азизов засмеялся радостно и заразительно, а Ойлун ухмыльнулась и досадливо мотнула головой.

— Я тебя предупреждал, — отсмеявшись, заявил жене Азизов. — Принципы первичны и всегда повелевают.

Он повернулся к Корсакову:

— Я-то знал, что вы не возьметесь за переработку. Как там у классика? «Поэзия — та же добыча радия… Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды!» Вы не хотите заниматься текучкой, и это правильно, — он повернулся к жене с назиданием. — Там, где достаточно счетовода, не нужен опытный финансист, дорогая! Я поддерживаю Игоря.

Тимур отхлебнул воды и предложил жене:

— Продолжай.

Та достала из портфеля пластиковую папочку, положила себе на колени.

— Собственно, я и не возражала тебе, если ты помнишь, — заметила она мужу. — Просто, когда впервые обсуждаешь с человеком важное дело, надо же открыть ему все возможности, не так ли?

На этих словах она повернулась к Корсакову.

— Вы правы: изучать все, что касается истории наших семей, вам не нужно. В конце концов, там есть такое, чему не следует стать известным за пределами узкого круга посвященных. Есть и многое, что вам неизвестно, но очень важно, и пустоты будут заметны. Супруг рассказал вам о том, как мы хотели бы разделить задачи? Вы, используя свои знания и умения, будете продвигаться в направлении, определенном нами. Цель тоже будем указывать мы, поскольку она вытекает из общего замысла.

Она замолчала, будто обдумывая будущую речь, потом продолжила:

— Начну с того, что мне известно давно и прочно. Основатели рода Гомбоевых вышли из Тибета или Гималаев. Точный ответ теряется в толще веков. В местах, считающихся родовыми, Гомбоевы поселились не позднее середины семнадцатого века и с тех пор в основном проживают именно там. Документально (я имею в виду письменные свидетельства, но не официальные справки) известно, что в начале девятнадцатого века Гомбоевы уже были родом шаманов, — улыбнулась Ойлун.

Улыбка у нее была все такой же, как и прежде, всесильной и поглощающей.

— Известно также, что у Гомбоевых имелись, выражаясь современным языком, конкуренты, настойчиво пытавшиеся отнять у них место шамана, но тем не хватало связей и поддержки других семей, что было у нас.

Ойлун не скрывала гордости.

— Постепенно авторитет Гомбоевых только усиливался, ибо мы сумели убедить соседей в необходимости делиться с нами своими знаниями. Мы стали брать, как сказали бы сейчас, «для прохождения практики», детей из других семей. Нам стали отдавать старинные свитки, которые не смогли прочесть или понять. Все шло хорошо до того времени, пока в середине тридцатых не началась борьба с «мракобесием». Подробности до сих пор неизвестны, хотя я знаю точно, что в расправах принимали участие не только чекисты, но и представители других семей — такие же тибетцы.

Неожиданно Ойлун достала сигарету и закурила. По лицу Азизова пробежала тревога, но он промолчал. Только положил руку на ладонь жене.

Сделав несколько затяжек, Ойлун затушила сигарету и продолжила:

— Убитых не вернуть, и мной руководит не месть. Во время этих расправ были изъяты древние книги, частью — наши, гомбоевские, частью — отданные нам другими семьями. Вот, видите, — Ойлун снова наклонилась к портфелю, — это все, что осталось у нас.

Она положила перед Корсаковым небольшую, сантиметров десять-двенадцать, полоску темно-желтой, местами потрескавшейся тонко выделанной кожи.

— Это… — женщина вдруг резко встала и вышла из салона.

Нависшую паузу прервал Тимур:

— С этим кусочком старинного манускрипта Ойлун выросла. Он был ее самой любимой игрушкой, с которой она засыпала и просыпалась, делилась тревогами и мечтами, и он до сих пор всегда при ней неотлучно.

«Что-то раньше я этого не заметил», — хотел возразить Корсаков, но сам себя оборвал: мужьям точно не все надо знать!

— Что касается Ойлун, — продолжил Азизов. — Я не случайно ухватился за этого самого Росохватского. Дело в том, что, насколько нам известно, все документы, отнятые у Гомбоевых, были переданы именно профессору Росох-ватскому. Он проводил какие-то сверхсекретные исследования, которые до сих пор под грифом и не подлежат разглашению, или как там у них принято говорить. Поверьте, я предлагал достойные деньги серьезным людям — ни один не смог ничего сделать. Вот такие дела.

— Не совсем понимаю, в чем же тогда мое преимущество, если многие, как вы выразились, серьезные люди, уже оказались бессильны.

Тимур расслабленно раскинулся в кресле.

— Рано или поздно вы бы об этом спросили, — признал он. — Ваш вопрос закономерен, но опасения необоснованны, поверьте. Я откровенно, отчасти цинично изложил причины, по которым обратился к вам, и вынужден повторить: ваша сила — в профессиональных навыках!

Азизов хотел добавить еще что-то, но вернулась Ойлун, и муж сменил тему:

— Как ты?

Женщина мягко качнула головой — мол, «все в порядке» — и подсела к столу.

— Простите, но для меня все это очень важно, и я не могу сдержаться. В конце концов, тут присутствует журналист, но, надеюсь, нет папарацци, — улыбнулась она, снова и снова возвращая Корсакова в далекое прошлое. — О чем вы тут без меня болтали?

— Я уточнил задание, которое мы намерены поручить Игорю Викторовичу, — четко ответил Азизов, а Корсаков кивнул, соглашаясь.

— Ну, значит, остались сугубо технические вопросы, — констатировала Ойлун, и Игорю показалось, что ей сразу стало легче.

Между тем она снова поднялась и вышла из салона.

— Игорь, давайте перейдем к текучке, — подобрался в кресле Азизов. — Начнем вот с чего: мы не хотим с самого начала «замыливать» ваш взгляд своими измышлениями. Первая задача, которую я намерен на вас возложить, состоит в следующем. Нам удалось найти в Казани человека, который занимается всевозможными древностями и продал нам кое-какие рукописи. Он сделал это, можно сказать, заочно, но готов поделиться информацией об этих свитках при личной встрече. Если согласны, через час мы приземлимся в Казани. Вас встретят и разместят так, чтобы вы могли заниматься только тем, чем сочтете нужным. Я не тороплю, у вас на размышления есть… — Азизов посмотрел на часы, — минут десять. Кстати, чтобы мысль работала продуктивно, вот. — Он повернул к Корсакову дисплей своего телефона, на котором светились цифры в несколько раз большие, чем гонорары за обе книги, сделавшие Корсакова знаменитым.

— Повторяю, — Азизов скинул цифры. — Я всего-навсего справедливо оплачиваю труд, рассчитывая на такое же отношение с вашей стороны.

Увидев, что Корсаков что-то хочет произнести, Тимур попросил:

— Не надо ничего объяснять. Мы с вами мыслим схожими категориями.

…В Казани, едва открылась дверь самолета, в салон, внося морозный воздух, вошел мужчина лет сорока, чуть выше среднего роста, плотный, собранный.

Вошел и вытянулся метрах в трех от Тимура.

— Знакомьтесь, Игорь, это — Борис Суровикин, начальник моей службы безопасности. Вас я ему не представляю: он готовил все материалы по вам.

Корсаков и Суровикин пожали друг другу руки, и Азизов заключил:

— В общем, Игорь, вы знаете, что и как нужно делать, а Борис знает, как вам помогать и содействовать.

Он пожал руки обоим:

— Жду вестей. Удачи!