22. Москва. Четверг
В привокзальном буфете царил аромат стряпни! Да и ассортимент был соответствующий: пирожки, ватрушки, расстегаи и тому подобное, упорно сопротивляющееся неугомонному давлению «Макдональдсов» и диет, атакующих современного россиянина.
Корсаков поглощал уже третий пирожок с печенью, запивая сладким чаем, и ощущал, как примитивное наслаждение приходит в душу через пищевод и желудок. Ах, блаженство! Казалось, осуществляется вековая мечта занятого человека, скованного какой-никакой, а дисциплиной: поглощать вкусную пищу без меры не «просто так», а именно «на ночь глядя»!!!
Как все было бы великолепно, если бы за этим же столиком не стоял рядом с Корсаковым Льгов.
— Показывая, как вы едите, Игорь, можно деньги заколачивать, — улыбнулся он.
— Вы — плагиатор, — прочавкал Корсаков в ответ. — Вы украли идею у Жюля Верна. Один из его персонажей именно об этом говорит другому.
И, чтобы завершить дискуссию, сразу же отправил в рот остатки расстегая.
— Ну, хорошо, ешьте без зрителей, — сдался Льгов.
Корсаков наконец вытер салфеткой губы.
— Один такой зритель, как вы, способен полностью отбить аппетит, — отомстил он, покидая буфет.
В зале ожидания они присели, и только теперь Льгов начал расспрашивать Корсакова о том, что произошло за последний час. Услышанным он остался доволен. На вопрос Игоря «зачем такие сложности» ответил туманно:
— Есть резоны. Теперь вот что. Скажите, вам известен человек по фамилии Маслов?
— Глеб?
— Значит, знаком. Давно?
— Примерно полгода, а что?
— Пока — ничего, надо проверить, — все так же «темнил» Льгов.
— Вы сейчас отправитесь вот сюда, — продолжил он, протягивая Корсакову билет на электричку. — Слушайте меня внимательно. Станция, куда вы едете, очень удобна для нашего дела.
— Для какого дела? — не выдержал Игорь. — Не пора ли мне хоть что-то узнать?
— Не пора, — успокоил Льгов. — Точнее говоря, тут и тайн-то никаких нет. Вы едете на встречу с человекам, который расскажет много больше, чем я. Мне был известен только Росохватский, так сказать, в его обыденном виде, а ваш предстоящий знакомый занимался его делами научными, прикладными. Понимаете разницу?
Разницу Корсаков понимал.
— Что теперь? — спросил он.
— Итак, по порядку, — предложил Льгов. — Станция расположена далековато от самого поселка, а автобусы подходят ровно к прибытию электричек и уходят сразу же, как только пассажиры усядутся в автобусы.
— А мне-то что?
— Устали, Игорь? — пристыдил Льгов и продолжил. — Наш резон в том, что, если кто-то и следит за вами, он вынужден будет проявиться.
— Как?
— Потерпите — объясняю. Чтобы успеть к автобусам с вашей электрички, в полночь, люди стараются выходить из средних вагонов. Так ближе к автобусам, — пояснял Льгов.
— Ну, а мне что от этого?
— Вы сядете в пятый или шестой вагон. После Яхромы и Дмитрова в вагонах останется мало народу. Последний перегон перед вашей станцией длится семь минут, запомните. Поэтому, как только электричка тронется, смотрите на часы. Через четыре с половиной минуты вы встаете и начинаете переходить во второй вагон.
— Зачем?
— Затем, — терпеливо продолжал Льгов, — что нормальные пассажиры, как я только объяснил, будут сосредотачиваться в средних вагонах. И человека, который, подобно вам, будет переходить из середины в начало состава, вы легко увидите, понятно?
Корсаков кивнул. Ему нравилось, что из внешне несвязных советов Льгова буквально на глазах возникает стройная и целесообразная конструкция.
— Как только электричка остановится, выходите на платформу, разворачивайтесь и идите в обратную сторону, к автобусам, ясно?
Корсаков кивнул.
— Как только закроются двери электрички, вы должны быть у самой головы состава и перебежать пути, как говорится, перед близко идущим поездом. Как только окажетесь по другую сторону электрички, бегом к строениям — просто, встаньте за ними. Померзнете там минут десять, чтобы никого из нормальных людей уже не осталось.
— А ненормальные?
— Ну, я вам легкой жизни не обещал, — развел руками Льгов. — Далее. После этого снова пересекаете пути и идете по дороге, вдаль от остановки автобусов. Там будет развилка, повернете направо, ну, а потом уже шагайте, не сворачивая. Идти минут сорок по свежему лесному воздуху. Когда войдете в поселок…
Далее последовал подробный рассказ: как найти того, кто нужен.
— Зовут его Иван Богданович, а фамилия — Гуцул.
— «Западенник»?
— Предки его родом из Галиции, а сам и родился, и вырос в Сибири. Правда, говорит с украинским акцентом, хотя в стране предков не бывал, — уточнил Льгов, вытянув вперед раскрытую ладонь с карманными часами:
— Передайте от меня. Если будет сомневаться — отдадите вот это. Он поймет, расскажет все, что знает.
— А вы?
— Что?
— Вы сами расскажете то, что знаете?
— О чем?
— О ком. О Баире Гомбоеве.
Вместо ответа Льгов поднялся, потянул за рукав Корсакова. Когда вышли на перрон, заговорил:
— Видимо, придется. Хотя я и сам часто сомневаюсь: сон это или реальность. В апреле девяносто третьего…
…Льгов не был дома почти двое суток и очень хотел спать. Наскоро умывшись, он вышел в комнату и подошел к окну, чтобы хоть на минуту ритуально полюбоваться панорамой ночного Питера. Но насладиться созерцанием и размышлениями не успел.
Сзади щелкнул выключатель и загорелась лампочка, висевшая под самым потолком. Льгов обернулся и увидел невысокого, сухощавого человека — скорее молодого, хотя лицо его было плохо различимо из-под длинного козырька кепки и шарфа, закрывающего пол-лица.
— Здравствуйте, уважаемый Владимир Евгеньевич.
Голос у незваного гостя был спокойный, вежливый.
— Вы не могли бы опустить портьеру?
— Кто вы такой и как сюда попали? — спросил Льгов, не успевший испугаться.
Собственно, а чего ему бояться? Воровать у него нечего. Свою последнюю истинную ценность — энциклопедию Брокгауза и Эфрона дореволюционного издания — он продал две недели назад какому-то «новому русскому», который обустраивал свой кабинет в квартире на Васильевском, разыскивая «книги типа как старинные, понял».
— Мое имя — Баир Гомбоев, — все так же вежливо представился гость. — Скорее всего оно вам ничего не скажет.
Гость ошибался, имя сказало. Когда-то давно Льгов взял себе в «негры» начинающего журналиста Алешу Кириллова. Парень вернулся из армии и решил стать будущей звездой криминальной журналистики. В газетах, куда он приносил свои материалы, к нему быстро привыкли и стали разбегаться кто куда, услышав о его приближении. Статьи Кириллова отличались скукой и переполнены были «правильными» выводами и поучениями.
Трудно сказать, почему, но Льгов стал ему помогать, и Алеша, пусть медленно, пошел вверх.
А потом Кириллову повезло: кто-то из начинающих «умных» бандитов понял, что общественное мнение точно так же, как все ценные вещи, можно воровать. Правда, там воровство называется и совершается иначе, но сути это не меняло. И Алешу общими стараниями, независимо друг от друга, стали делать главным поставщиком информации о бандитском Петербурге. Тех, кто пытался конкурировать с ним и оперировать своими версиями, быстро «переориентировали» в иную сферу. Несговорчивых — отправляли в мир иной.
Алеша быстро рос, обрастал связями и роскошью, купил домик в Комарове, стал вхож в высокие кабинеты власти, но, как ни удивительно, Льгова не забывал. Два-три раза в неделю он «вызывал» наставника «на консультации». Проходили они на Васильевском, в ресторане «Шалман», — одной из главных «точек» питерского криминалитета, где Кириллов числился одним из самых уважаемых гостей.
Как правило, Алеша на протяжении всего обеда рассказывал о новостях новой криминальной столицы России, а Льгов, в завершение всего, лакируя обед кофе и десертом, высказывал свое мнение. Кириллов благодарил. На том и расставались.
Вот на одном таком обеде Льгов и услышал новое имя — Баир Гомбоев.
— Это что-то невероятное, Владимир Евгеньевич, поверьте. Приехал в Питер два месяца назад, и уже в таком авторитете! Самое интересное, что он ни с кем не связан, никто не видел его больше чем с тремя «бойцами»! Да они у него вообще вместо мебели, поверьте, — Алешин голос дрожал от восхищения. — Позавчера мне удалось договориться с одной командой. Поехали на стрелку. Приезжаем на пяти БМВ, двадцать человек, пораньше, чтобы поляну просечь. Еще две машины подкатывают с другой стороны, там два снайпера на крайний случай. Ровно в назначенное время, минута в минуту, появляется «копейка», из которой выходят три человека. Четвертый — за рулем. Все трое — азиаты, щуплые, соплей можно перешибить. Двое стоят, третий вышел на середину пространства, которое между двумя «договаривающимися сторонами» образовалось. Его сразу окружают «братки». Идут открыто, нагло, уверенно, а ему — хоть бы хны. Потом он вдруг и говорит: «С кем будет разговор?» Браткам пофигу, прут, окружают. Он еще раз спрашивает: «Кто будет говорить?» Опять тишина и движение. Тогда он поднимает руку, прикладывает ее к бровям так, будто от солнца прикрывается. И братки просто останавливаются, как вкопанные. Лица застывшие, глаза бессознательные, пустые. Тут он подходит к одному из них и начинает называть места, где отныне будут собирать деньги они, азиаты. Это что-то потрясающее! Я «братков» видел не в первый раз, им человека убить, — все равно, что высморкаться. А их старший меньше трех стволов никогда с собой не носит, потому что стрелять любит без перерывов, но тут стоял и слушал, как отнимают его «точки». Слушал и кивал головой. Ну, ладно, закончилось все, сели эти трое в машину, уехали. «Братки» постояли все так же еще минут пять. Потом стали рассаживаться по машинам, молча. Спрашиваю «бригадира»: и что будешь делать? А ничего, отвечает, тот же сказал, что это его точки. Ну а ты просто так и отдашь? Так, говорит, он же сказал. А раз сказал, значит, так и будет. Вот, что удивительно и непостижимо, Владимир Евгеньевич. Кто бы мне такое рассказал, я бы на смех поднял. А тут — сам видел. И как вы такое объясните?
Объяснений у Льгова не нашлось. Впрочем, Кириллов, как всегда, ответа и не ждал. Зачем? Он и так звезда! Кто может его превзойти?
Ну а Льгов сейчас эту историю вспомнил и нежданному гостю поведал. Тот не удивился, посмотрел на Льгова открыто и спокойно:
— У меня, уважаемый Владимир Евгеньевич, к вам просьба. Необычная, но законная, и в рамках ваших привычных интересов. Вы ведь изучаете все необычное, нетрадиционное, значит, может быть, и о моих делах что-нибудь знаете.
— В чем же просьба состоит?
— Хочу, чтобы вы занялись розыском материалов о петербургском этапе жизни моего далекого предка, тоже бурята. Имя его — Тумэн Цыбикжапов. Слышали о таком?
— Нет, — признался Льгов. — Не приходилось. Чем он занимался?
— Он занимался восточной медициной, ее народным, так сказать, направлением. Приехал сюда задолго до революции, исчез уже в тридцатые годы.
— Исчез?
— Именно. Исчез неожиданно и непостижимо, так, что даже его самые близкие друзья ничего не знают.
— Но я ведь не милиционер, — попытался возразить Льгов.
— А нам милиционер и не нужен. К вам я обратился потому, что слышал о вашем давнем интересе к разным ненормальным явлениям.
— Ненормальным? — удивился Льгов, хотя, строго говоря, именно такова и была суть его увлечений.
— Да, случаям неординарным, мистическим, можно даже сказать, — уточнил Гомбоев. — Вы, так или иначе, по роду своей деятельности, встречаетесь с людьми, которые занимаются чем-то схожим, не так ли? И я просто прошу, если подвернется удобный случай, поспрашивать у коллег о человеке по имени Туман Цыбикжапов, хорошо? Я готов платить за любую информацию о нем.
Так Льгов впервые услышал о Цыбикжапове. Потом узнавал все больше и больше, не переставая удивляться обстоятельствам жизни этого человека.
Когда Гомбоев появился через две недели, Льгову уже было что сказать.
Расположились в комнате: гость — в единственном кресле, а писатель — за своим столом с аккуратно разложенными листками. Время от времени Льгов брал в руку то один лист, то другой, сопровождая ими свой рассказ.
Перипетии пребывания Цыбикжапова в Санкт-Петербурге в первые годы Гомбоев попросил пропустить, пояснив, что все это есть в письмах, переполняющих семейный архив. Льгов хотел было поинтересоваться, почему письма Цыбикжапова оказались в архиве Гомбоева, но потом вспомнил поговорку «Не буди лихо, пока оно тихо» и от намерения своего отказался — перешел к послереволюционным годам.
Тут-то Гомбоев и начал проявлять активность.
— Давайте-ка ближе к маю двадцать первого года, — попросил он. — Что у вас отмечено?
— У меня? — Льгов стал перебирать листки. — У меня, между прочим, немного. Вот, есть упоминание о некоем докторе, который лечил Цыбикжапова в ноябре двадцать первого года. Так, а до этого? А до этого, до этого, — бормотал Льгов, просматривая записи из папки «1921», — а до этого только упоминание о некоем спиритическом сеансе. Между прочим, странный какой-то сеанс был.
— Почему странный? — насторожился Гомбоев.
— Да, во-первых, Цыбикжапов до этого времени много лет спиритизмом не баловался. Во-вторых, состав участников был в основном, знаете ли, из «бывших». Причем из дворянских кругов, из сановных. В-третьих, автор воспоминаний несколько раз упоминает присутствие неких «серьезных» людей. Почему-то он их связывает с ЧК.
— Почему?
— Вот об этом — ни слова. Видимо, что-то было. А почему вас интересует именно этот период, лето двадцать первого?
— Люди из ЧК, — задумчиво повторил Гомбоев. — Вот что, Владимир Евгеньевич, постарайтесь как можно больше узнать именно о том периоде.
Льгов постарался и выяснил-таки, что в конце мая двадцать второго года Цыбикжапов отправился во главе экспедиции в Тибет.
Узнав об этом, Гомбоев обрадовался, стал расспрашивать подробнее и остался доволен. Уходя, назвал новую дату, вокруг которой следовало «копать».
Спустя три месяца Льгов доложил: все, больше ничего узнать не удалось. Гомбоев долго и дотошно выведывал, но потом даже обрадовался:
— Значит, с этого момента и будем искать.
— Искать? — удивился Льгов. — Но я ведь только что сказал, что больше ничего не нашел. Что же тут искать?
— Когда все скрыто мглой, искать легче, — по-восточному цветасто ответил Гомбоев. — Теперь я могу рассказать больше, потому что вы — человек искренний и заслуживаете доверия. Цыбикжапов — мой прадед. Последнее письмо от него, последнюю весточку принес неизвестный человек, монах, шедший в Тибет. Откуда он шел, как давно видел прадеда, никто не знает. Он ничего не говорил, да его никто и не расспрашивал. Письмо было коротким, видимо, прадед писал его второпях — сыну, моему деду. О том, что часы его земного пути сочтены и уйдет он из жизни путем Воина, в бою. Писал, что имена тех, кто придет убить его, неизвестны, но он называет имя главного врага, человека, который обманул и деда, и его товарищей. Дед с товарищами, чтобы вы знали, в самом деле прибыл в Питер из Тибета, проведя какое-то время в Монголии и Бурятии. Тут, в Питере, он стал заниматься врачеванием, разного рода предсказаниями — всем тем, что было тогда модно и связано с вековой мудростью Тибета. Он даже стал конкурентом известного врача Бадмаева, но никто не знал, что прадед и его товарищи — это люди, пришедшие в город со священной целью. Они должны были найти святыню Тибета — чёрлёнг.
Скептичный Льгов вжался локтями в стол, поглощенный рассказом Гомбоева. Он жадно впитывал каждое слово, веря и сомневаясь, ловя и сразу же стараясь найти в нем какое-то противоречие.
— «Чёрлёнг» в переводе с одного из диалектов Тибета, означает «откровение бога». Это небольшой свиток, который легко спрятать даже под одеянием монаха. Когда-то первые мудрецы, одаренные мудростью Высшего, получили чёрлёнг. Говорят, что мудрость и знание приходят к человеку через свет, струящийся от Высшего. Можно познать всю мудрость, занесенную в книги, но она даст мало пользы. Надо, чтобы обладатель знания был освещен светом Высшего. Увидеть же этот свет может только тот, кому позволено прикоснуться к чёрлёнгу. Долгие века чёрлёнг хранился то в одном, то в другом храме, тщательно охраняемый от монахов, не владеющих знанием. Но однажды один из них ослушался и прикоснулся к чёрлёнгу!.. Яркий свет пронизал его всего. Он увидел давно забытые картины своего детства, прошедшего в селении возле вершины высокой горы, свою мать, братьев и сестер: у него на глазах они проделали весь путь с той минуты, как он ушел из дома, до того мига, как он прикоснулся к чёрлёнгу! Они стояли, окружая его, уже взрослыми людьми. Монах увидел города и страны, будто пролетая над ними на облаке. Он смотрел на людей и угадывал их мысли. Яркий свет и внутренняя дрожь мешали ему жить. Ослушавшийся запрета вернул чёр-лёнг на место и ушел в город. Там он подслушал мысли и чаяния людей и смог приказывать им все, что угодно. Ощутив себя всемогущим, он преступил божественные запреты, выпив вина и убив приветившую его продажную девицу. Он не захотел возвращаться в монастырь, познав, насколько легче и беззаботнее живут люди вне монастырских стен. От него-то потом и узнали о чёрлён-ге те, кто знать этого не должен был. Они сумели похитить святыню, и, казалось, та навсегда утеряна для нашего народа. Но спустя много лет несколько древних родов, идущих от Тех, Кто Сошел С Небес, решили отправить своих сыновей на поиски чёрлёнга, без которого Знание слабеет с каждым днем. Мой прадед — Тумэн Цыбикжа-пов — встал во главе тех, кто отправился искать чёрлёнг, но найти его так и не смог. Его найду я, — завершил свой рассказ Баир Гомбоев.
— А если его уже не существует? — спросил Льгов.
Гомбоев прикрыл глаза, посидел так, обдумывая ответ.
— Он существует, — выговорил гость наконец. — Дело в том, Владимир Евгеньевич, что меня к этому готовили. С рождения, когда я еще был беспомощным младенцем, мой отец и его братья читали мне старинные книги, которые они и сами не всегда понимали. В том знании и умениях, которыми я обладаю, моей заслуги немного. Просто впитанные в младенчестве, они сами, я думаю, нашли место в моей душе и научили ее действовать.
Гомбоев поднялся, встал перед Льговым, закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул, медленно и шумно выдыхая. Потом поднес ладонь к бровям… И Льгову показалось, что песчинка ударила вдруг прямо в зрачок.
Слабая мгновенная боль превратилась в мягкое, почти нежное оцепенение, которое стало ослабевать. Кости и мышцы обрели мягкость и гибкость хорошо тренированного тела. Льгов почувствовал себя способным, как в юности, исполнить несколько акробатических прыжков, но понял, что двигаться не может. Точнее говоря, он сделает любое движение, если его мозг получит команду. От кого — Льгов не знал, но ощущал силу того, кто вправе им повелевать.
Потом он заметил, что где-то, в самом дальнем уголке мозга, бегут, сменяя друг друга какие-то картинки, и, сконцентрировавшись, Льгов увидел себя, свою жену, потом внезапно женщину, лицо которой давно уже выскользнуло из памяти. А сейчас была видна каждая клеточка ее тела, когда-то так восхищавшего мужчин.
Сияние становилось все сильнее, тело — мощнее, а картинки мчались все быстрее.
Вдруг сияние погасло и мир исчез.
Некоторое время Льгов сидел неподвижно, не испытывая ничего. Первое, что он увидел, были часы. Миновало меньше минуты…
— Это невероятно, — прошептал Льгов. — Это просто невероятно! Как вы это делаете?
— Сейчас я мог бы рассказать почти всю историю вашей жизни, Владимир Евгеньевич, но не стану этого делать. Думаю, вы мне и так поверите.
Учитывая влияние, которое Гомбоев к тому времени уже приобрел в Санкт-Петербурге, в его обещание найти следы прадеда и чёрлёнга стоило поверить. Однако, как и у всякого человека, поднимающегося над обыденностью, у Б аира имелись не только друзья, но и враги.
Спустя некоторое время возле одного из питерских мостов нашли его сотовый телефон и часы. Все обшарили, но трупа не обнаружили. Его разыскали только через два года, опознали по зубам. Видимо, убивали медленно, стараясь что-то выведать. Впрочем, может быть, просто хотели узнать номера банковских счетов. Времена-то какие!..
Весь бизнес Гомбоева перешел к его недавним врагам, а сопровождающие всюду парни тоже исчезли…
Льгов закончил свой рассказ как раз к тому моменту, когда электричка уже готовилась к отправлению.
Корсаков, уже поставив ногу на подножку электрички, спросил:
— Кто вы?
Льгов пожал плечами.
— Старик.
