44

Они вышли из Пирамиды Жизни и остановились на небольшом каменистом пятачке у подножия лестницы. Был теплый летний день. Фройнштаг привычно поискала глазами солнце, однако ни его, ни какого бы то иного светила не обнаружила, тем не менее, яркое золотистое сияние его заполняло все пространство — от люминесцирующей стены резиденции Правителя, до вершин далеких холмов, в створе между которыми виднелись высотные здания столицы.

— Я так поняла, что обер-диверсант рейха Отто Скорцени у вас в чести?

— Хотите сообщить ему об этом?

— При первой же встрече. Он — человек храбрый, но не лишенный самолюбия и тщеславия.

Действительно, во Внутреннем Мире царило лето, но Фройнштаг ощущала, что что-то «не так», чего-то этому лету не хватает. И только сейчас поняла: не слышно голосов птиц, нет ни комаров, ни мух, ни надоедливой мошкары, хотя рядом — река и озеро.

— Вряд ли обер-диверсант рейха догадывается, что его именем у нас названа Школа морских диверсантов, а основные его подвиги описаны в специальном «Учебнике германца», в котором говорится обо всех выдающихся германцах прошлого и настоящего, и по которому у нас воспитывают патриотов Рейх-Атлантиды. Кроме того, в двух гражданских школах, а также в Офицерской школе и в Школе морских диверсантов, висят его портреты.

— Всего лишь портреты? — Фройнштаг спросила об этом с юмором, однако адмирал его и поспешил заверить:

— Не все сразу: вскоре, возможно, появятся и бюсты.

— Не хватает только его самого.

— Вы правы: очень не хватает. Скорцени настолько легендарен в Рейх-Атлантиде, что нашей молодежи просто не верится, что этот обер-диверсант рейха является ее современником. Наши парни воспринимают его, как древнегерманского рыцаря или вождя викингов.

— Вы пытались связываться с ним?

— Да, наши люди пытались выйти на Скорцени, чтобы пригласить его сюда. Первую попытку мы сделали еще накануне краха Германии, когда обер-диверсант занимался созданием «Альпийской крепости».

— Но у вас, конечно же, ничего не получилось.

Глядя куда-то в сторону адмирал задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Если говорить честно, я порой начинаю сомневаться: стоит ли вообще прибегать к этому? Не нарушит ли появление живого Скорцени, со всеми его естественными человеческими пороками, весь процесс канонизации?

— Закономерный вопрос. Особенно, если учесть, уж кто-кто, а Скорцени пороками не обделен, — озарила Фройнштаг свое лицо загадочной женской улыбкой. — Но об этом история, как правило, умалчивает.

— К тому же, как донесла наша континентальная разведка, он все еще пребывает в плену.

— И ждет очередного суда, — добавила Фройнштаг. — Хотя все мы верим, что Международный военный трибунал в конечном итоге вынесет ему оправдательный приговор.

— Всех нас настолько поразил сам тот факт, что кто-то там решается судить Скорцени, что решено было скрыть его от рейхатлантов, особенно от молодежи. Скорцени, наш национальный герой, не может быть пленником и предаваться суду каких-либо славянских или англосаксонских варваров. Он был и впредь должен оставаться для всех нас истинным героем. Пусть лучше мертвым, но обязательно героем!

— Предусмотрительно «умерщвленным» вами, — въедливо уточнила Фройнштаг.

— Зато — непоколебимым.

— Спишем это на премудрости пропаганды, — инфантильно как-то молвила Фройнштаг, и барон так и не понял: одобряет гауптштурмфюрер СД эту пропагандистскую уловку или же осуждает.

— Но я — о другом. Под командованием Скорцени служило столько талантливых, бесстрашных диверсантов! — воскликнул адмирал фон Готт. — Через его «Фридентальские курсы» прошло столько преданных талантливых учеников. Неужели же никто из них, из пока еще уцелевших, не в состоянии организовать теперь побег своего шефа?!

— Звучит, как упрек, — заметила Фройнштаг.

— Это звучит, как желание понять, что на самом деле происходит. Неужели все они, лучшие диверсанты рейха, а, значит, и мира, погибли? Или, может быть, они настолько деморализованы, что уже не в способны на еще одну, принципиально важную для себя и всех нас, для всего нашего движения, операцию? Которую следует воспринимать, как операцию чести? Представляю, каково Скорцени, осуществившему столько умопомрачительных операций, осознавать, что, оказывается, он не подготовил ни одного достойного себя последователя, ни одного, кто бы рискнул жизнью ради его спасения!

— Не ожидала, что реакция ваша окажется настолько бурной, — призналась Лилия.

— Естественной, Фройнштаг, естественной. Как и многие на военно-морском флоте рейха, я никогда не скрывал, что являюсь почитателем диверсионного гения Скорцени.

— В таком случае могу успокоить вас, барон фон Готт: сейчас штурмовая группа его бывших учеников и подчиненных готовится к операции по освобождению своего учителя и кумира.

— Вы говорите о реальной группе, готовящей реальный рейд на лагерь, в котором находится Скорцени?

— Абсолютно реальной.

Только теперь Фройнштаг заметила адмирала Брэда. В сопровождении Консула он появился на краю сосновой рощицы, прилегающей к озерцу. Чуть правее озера, по ту сторону речушки, их дожидался небольшой дисколетик, тот самый, что доставил их сюда прямо с Плахи Повелителя.

— Если понадобится подключить наших агентов, мы готовы, Как готовы помочь и финансово.

— Не из тех ли средств, что оказались в ваших сейфах в результате «Операции Бернхард»? И которые исходили из «монетного двора СС», располагавшегося сначала в концлагере «Заксенхаузен», а затем в концлагере «Эбензее»?

— Из этого «монетного двора» нам достались лишь жалкие крохи, — парировал барон фон Готт. — Остальные суммы фунтов стерлингов и долларов оседали в тайниках СС. Это благодаря им да еще сотням миллионов марок, изъятым во время всевозможных акций во многих странах мира, за рубежами Германии со временем появилось несколько процветающих «германских» банков, и среди них — «Альпийский банк» некоего Алекса Крафта.

— Словом, мы прекрасно поняли друг друга, — поспешила ретироваться Фройнштаг, после того, как услышала фамилию своего мужа и название его банка. — И не следует всуе называть здесь имена и банки.

— Всуе — да, не стоит. А посему вернемся к судьбе Отто Скорцени. Было бы хорошо, если бы ваша штурмовая группа завершила операцию до конца января. Повторяю, мы готовы подключить своих агентов на любой стадии операции. Особенно когда обер-диверсанту рейха понадобится уйти в подполье или оставить благодатные земли Европы.

— Почему именно до конца января?

— Мы бы доставили его сюда как раз к тому времени, когда на «Базе-211» будут ожидать прибытия фюрера. Представляете себе: здесь, на секретной базе Третьего рейха, мы становимся свидетелями встречи Скорцени и фюрера! Это было бы настолько неожиданно и символично, что…

— Постойте-постойте, адмирал! — прервала полет его фантазии Фройнштаг, и при этом настолько резко оглянулась на барона фон Готта, что тот поневоле отшатнулся. — О каком приезде фюрера вы сейчас толкуете?

— Вообще-то, речь идет о совершенно секретной операции, о которой не имею права распространяться даже я.

— Да при чем здесь секретность, господин адмирал?! Только что вы сообщили, что в конце января ожидаете прибытия фюрера. Я все верно поняла?

— Мы действительно ждем его прибытия, — невозмутимо подтвердил фон Готт.

Адмирал Брэд уже заметил их и приветливо помахал рукой. Ответила ему только Фройнштаг, поскольку фон Готт попросту проигнорировал эти знаки внимания со стороны командующего Полярной эскадрой.

— Кого вы имеете в виду, когда говорите о фюрере?

— То есть как это «кого»? — насторожился барон. — Адольфа Гитлера, естественно.

Фройнштаг оторвала взгляд от дисколета и с любопытством взглянула на рейхсфюрера Рейх-Атлантиды. Теперь, при золотистом свете дня, она сумела обратить внимание на то, что не бросалось ей в глаза во время разговора в Пристанище Посланника Шамбалы. Барон выглядел уставшим и опустошенным. Лицо его посерело и напоминало лицо одного из тех узников, которых Лилии приходилось видеть, когда они прибывали в концлагерь после долгого пребывания в тюремных камерах-одиночках или в подвалах гестапо.

Все-таки долгое пребывание в этом подземелье накладывало отпечаток на лица вчерашних континентальных землян значительно разительнее, нежели на лица атлантов, прекрасно адаптировавшихся к условиям Внутреннего Мира за многие поколения своих предков. Несмотря на то, что и кислорода здесь, похоже, было вполне достаточно, и температура воздуха была далека от обычной подземельной.

Однако интересовали ее сейчас не цвет лица адмирала и состояние его здоровья. Ее интересовала эта странная история с появлением фюрера. Адмирал ясно сказал, что гарнизон «Базы-211» ждет приезда Адольфа Гитлера.

— Простите, — осторожно подступалась она к своему главному вопросу — фюрер должен прибыть к вам из Латинской Америки?

— Теперь уже — из Юго-Западной, из германской, то есть Африки, — ответил барон фон Готт, не заметив в ее вопросе никакого подвоха.

— Вы были на этой базе, вам уже приходилось встречаться с Адольфом Гитлером?

— К сожалению, я еще ни разу не покидал пределы Рейх-Атлантиды.

— Какой ностальгический ужас!

— Служба безопасности Страны Атлантов крайне неодобрительно относится к любому выходу арий-атлантов за пределы Рейх-Атлантиды, а тем более, за пределы Антарктики. Даже если это касается руководителей нашего Четвертого рейха.

— Но в свое время, еще там, в германской Германии, вы имели возможность видеться с фюрером?

— Естественно, несколько раз. Хотя эта германская территория Африки длительное время находилась иод контролем британского Южно-Африканского Союза, там все еще очень сильны германские настроения, есть много германцев, а главное, существует насколько наших секретных баз. Но какое-то время фюрер действительно находился на аргентинской базе. И вам это, очевидно, хорошо известно.

— Не хочется разочаровывать вас, вице-адмирал, но мне хорошо известно другое: фюрер Великогерманского рейха Адольф Гитлер уже давно мертв!

Выдержав паузу, Фройнштаг проследила, как «понимающая» улыбка сменилась на лица фон Готта растерянностью, которая постепенно переходила в выражение ужаса.

— Как я должен воспринимать ваши слова, гауптштурмфюрер? — предусмотрительно помрачнел он.

— Только так, как уж воспринимаете: с состраданием и ужасом. Учитывая при этом, что информация моя — конфиденциальная и должна оставаться сугубо между нами.

— Однако нам, мне и барону фон Риттеру, было официально заявлено, что в бункере погиб двойник фюрера, а самого фюрера спасли подводники «Фюрер-конвоя».

— Эта версия более желательна, более патриотична, а главное, значительно легче воспринимается. Но трагедия заключается в том, что герр Гитлер, к сожалению, действительно погиб, причем погиб еще там, в подземном бункере рейхсканцелярии. За пределы рейха, на субмарине «Фюрер-конвоя», вывезен был его двойник.

— Однако Повелитель Страны Атлантов, ссылаясь на сведения, полученные от Консула, — кивнул фон Готт в сторону медленно приближающихся Консула и доктора Брэда, — уверяли меня, что…

— Сообщаю вам наиболее неприятную часть своей информации: именно Повелитель, устами своего Консула и Посланника Шамбалы, потребовал от верхушки СС и рейха сделать все возможное, чтобы фюрер геройски погиб за Великую Германию, а на субмарине ушел его двойник, — без особых амбиций, покладистый, способный мыслить уже нынешними, послевоенными категориями. Этлен Великий понимал, что обитателям Рейх-Атлантиды понадобится фюрер, но лишь как символ единения нации, а не тот фюрер, которого мы все знали в облике Гитлера и которого возненавидели не только большая часть мира человеческого, но и высшие космические силы.

— Похоже, что так оно и есть на самом деле, — смиренно признал барон фон Готт.

— Германскому народу еще могут простить развязанную им мировую войну, но простить Гитлеру уже не сможет никто. Кстати, была группа высших руководителей рейха, чьи имена позвольте не называть, которая тоже решительно не желала видеть Гитлера на обломках погубленной им Германии, И потом, для СД важно было сделать все возможное, чтобы сбить победителей с толку и заставить в течение многих послевоенных десятилетий гадать: жив Гитлер или застрелился, дабы избежать позора пленения.

— Если я сообщу об этом на «Базе-211» и в Арийбурге, там воцарится жуткое разочарование.

— А кто вам сказал, что вы обязаны, или хотя бы имеете право, кому-либо сообщать об этом, господин адмирал? — жестко поинтересовалась Фройнштаг. — Вам такого права никто не давал.

— Я просто вынужден молчать. Нам и так дважды с трудом удалось избежать бунта солдат, требовавших, чтобы им позволили вернуться то ли в Германию, то ли в Латинскую Америку Один из сдерживающих постулатов: «Все мы находимся здесь по приказу фюрера, нарушить который не имеем, права!». И вот теперь все мы ждем прибытия фюрера. Кстати, почему вы решились выдать эту тайну?

— Потому что выполняю приказ высшего командования СС, — едва слышно проговорила Фройнштаг, дабы ее слова не долетели до слуха адмирала Брэда и Консула. — Мне велено любым доступным способом предупредить вас, барон фон Готт, что, как человек, который будет особенно близко общаться с фюрером, вы обязаны свято верить в то, что перед вами истинный фюрер, а не его лжекопия. И пресекать любые сомнения у тех, кто в этом может хоть немного усомниться. Меня специально внедряли в эту экспедицию, чтобы спасти операцию «Второе пришествие», как именуют ее в секретном штабе СС.

— Операция «Второе пришествие», говорите? — задумчиво переспросил фон Готт. — Правильное определение. Фюрер необходим нам, германцам, точно так же, как русским их Сталин.

— В отличие от итальянцев, которые благополучно и без всякого сожаления со своим дуче-фюрером расстались. Но это уже философия.

— Фон Риттеру вы об этом сообщали?

— Нет, Было слишком много слушателей нашего радио-разговора. Но вы можете сообщить ему, пригрозив при этом расстрелом, если он проговорится. Кроме вас, ни один человек не имеет права быть посвященным в эту тайну.

— Предусмотрительно.

— В таком случае будем считать, что я свою миссию благополучно выполнила, — полушепотом молвила Фройнштаг, когда адмирал Брэд находился уже буквально в пяти шагах от них.

Адмиралы чопорно поприветствовали друг друга отданием чести, Лилия и Консул не менее чопорно удостоили друг друга вежливого полупоклона.

— Не скрою, контр-адмирал Брэд, вам повезло, что в составе эскадры находится гауптштурмфюрер СС Фройнштаг, — сдержанно и почти напыщенно произнес барон фон Готт, — Ее присутствие, а главное, ее безопасность, обязывают нас слегка деликатничать с вами, хотя вы этого явно не заслуживаете.

— А я считаю, что мне просто повезло, что на авианосце находится такая прекрасная женщина. Безотносительно того, как к этому относитесь вы, господин вице-адмирал.

— Все остальное, надеюсь, было высказано вам в меморандуме Повелителя, — невозмутимо продолжил свою мысль рейхсфюрер Рейх-Атлантиды.

— Высказано, — мрачно подтвердил адмирал Брэд, глядя куда-то в «поднебесье». И Фройнштаг подумала о том, что он будет выглядеть намного мрачнее, когда узнает, что уже лишился трех самолетов и линкора «Колорадо». Однако решила, что не станет говорить ему об этом, предоставив лавры «черного гонца» командиру авианосца «Флорида» Николасу Вордану, который исполняет сейчас обязанности командующего Полярной эскадрой. — Нам пора возвращаться, господин Консул, — тотчас же забыл Брэд о германском адмирале.

Посланник Шамбалы извлек из нагрудного карманчика еще более миниатюрным радиотелефон, чем Фройнштаг только что видела у адмирала Брэда, и, поколдовав над ним, произнес несколько слов на непонятном ей языке.

— Кстати, коллега, — молвил адмирал Брэд, поднимаясь по небольшому трапу на примчавшийся «дисколетик», — не объясните ли мне, что это за судно-айсберг нанесло визит нашей эскадре несколько дней назад, Юго-Восточнее Земли Грейама. Открою вам тайну: в свое время я был испытателей, оценивавших испытание подобного судна на одном из канадских озер. Так что удовлетворите мое сугубо научное любопытство: вы всерьез решили воплощать эту идею в ледовые творения?

— Мне приходилось слышать об этом судне, построенном на смеси льда и, кажется, целлюлозы.

— Верная информация.

— Почему вы тогда отказались от подобного проекта, хотя он представлялся многообещающим?

— Он был невыгоден и с военной, и с экономической точки зрения.

— Странно. Или, может, все-таки парочку таких судов вы изготовили, только до поры припрятали где-то в Арктике?

— Нет, и я уже объяснил почему. К тому же война уже приближалась к концу.

— Это ваша война с нами приближалась к концу. А с русскими она у вас еще и не начиналась. А ведь в русском Заполярье такие суда неоценимы. Вам не приходило в голову, что любое из них может служить прекрасным разведывательным пунктом?

— О войне с русскими пока никто всерьез не думает.

— Еще как думают, доктор Брэд! Поэтому мы и решили испытать такое судно, исходя из того, что льда в Антарктике предостаточно, а вид айсберга — прекрасная маскировка. Странно, что вы обнаружили это судно, точнее, рассекретили его.

— Это оказалось несложно, Строили вы его тоже с применением целлюлозы?

— Пытались. Однако инженеры-атланты советуют нам употребить иной материал, у вас там, на поверхности, пока еще не известный.

— Из чего же он состоит?

— Мы и сами пока не знаем, — пожал плечами фон Готт, и Фройнштаг готова была поверить, что молвлено это было искрение. Однако адмирал Брэд был иного мнения.

— Странно… — многозначительно протянул он.

— В развитии техники атланты значительно опережают континентальных землян, — объяснил фон Готт. — Вот только делиться своими достижениями не торопятся, и вообще, делают это неохотно.

— Судя по тому, какими радиотелефонами вы пользуетесь и на каких дисколетах летаете, — не так уж они жадничают.

— Все намного сложнее, чем вы предполагаете.

Адмирал Брэд задумчиво посмотрел в сторону Пирамиды Жизни и понимающе покачал головой.

— Вполне допускаю. Спасибо за информацию, коллега. И прикажите командиру своего судна-айсберга не преследовать Полярную эскадру, иначе моим артиллеристам придется прервать ваш прекрасный эксперимент.

— Если к тому времени у вас еще останется хотя бы один орудийный ствол, адмирал Брэд.

— Это угроза? — замер Брэд в проеме двери «дисколета».

— Дружеский совет. И ради бога, снимите этот мундир, доктор Брэд.

— Вы на этом настаиваете, барон? — саркастически уточнил адмирал Брэд. — То же самое могу посоветовать вам.

— Вы не так поняли меня, мистер Брэд. Не потому, что вы не достойны его. Просто, снимите адмиральский мундир и возвращайтесь к своему любимому занятию: мирному исследованию Арктики и Антарктиды! К тому занятию, за которое вас уважают многие ученые мира.

— Вот видите, адмирал фон Готт, меня все же есть за что уважать. А вас?