Глава 4
От первого лица: Генрих Герлиак, 26 сентября 1942 года,
Вайсрутения, резервная база отряда «Дядя Вова»
Рудаков увел Штадле обратно на хутор, а я сидел в темноте землянки и курил. Почему Бах требует, чтобы самолет не вернулся в Москву? Смысл? В чем смысл? Пусть бы самолет долетел до Москвы, подтвердив безопасность аэродрома у озера Круглое и надежность отряда Коровина. А если нам удастся захватить радиста отряда, то можно было бы организовать великолепную радиоигру и косяками заманивать русские разведгруппы прямо на стволы наших пулеметов! Впрочем, какая разница: мысли начальства неисповедимы. Ясно только одно: дети, о безопасности которых так печется Марта, обречены на смерть.
Что их может спасти? Похоже, что есть только одна вещь…
Забывшись после обеда тяжелым сном после бессонной ночи, я проспал до вечера. Часов в семь меня разбудил Рудаков и сказал, что Федорцов требует меня к себе.
Федорцов был на берегу озера, где уже закончили расчистку взлетной полосы. Сейчас вдоль полосы, вытянувшейся вдоль берега там, где раньше был пляж пионерлагеря, партизаны выкладывали кучи хвороста для посадочных костров. Возле некоторых куч лежали крыши от пляжных «грибочков»: я не сразу догадался, что этими крышами собирались быстро закрыть отдельные костры при появлении самолета в соответствии с оговоренным Москвой кодом.
— Майор, ваши люди должны быть готовы через три часа выступить в рейд, — отрывисто сказал Федорцов. — Через три часа явитесь сюда со своими людьми. С собой должен быть паек на три дня, оружие и боеприпасы по полной норме. Вопросы?
— Нет вопросов, товарищ старший лейтенант госбезопасности! — четко отрапортовал я. — Разрешите идти?
Немного помолчав, Федорцов сказал:
— Думаю, майор, что очень скоро вам восстановят звание и награды. Идите.
К чему это сказал Федорцов? Его фраза меня насторожила. Впрочем, сегодня ночью предстоят такие события, что многое уже не имеет значения.
Я собрал своих людей, поставил им задачу и дал время на сборы. Затем я собрался идти в пионерлагерь, но внезапно наткнулся на сияющую Марту.
— Не ожидал? — с радостной улыбкой уткнулась она лицом в воротник моей шинели.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я, нежно целуя ее в губы, в щеки, ресницы и увлекая в свою землянку.
— Командир приказал перевести всех, кого должны отправить самолетом, на резервную базу, — пояснила Марта. — Дети, доктор и двое тяжелораненых.
— Марта, мне нужно тебе кое–что сказать, — решительно начал я и замолчал.
— Что? Говори!
Я думал: сказать сейчас или попозже? Что мне грозит? Марта может тут же побежать к Федорцову, а я… я достану из карманов шинели две ракетницы и выпущу одновременно две красные ракеты. И лес к северу от пионерского пляжа и вся резервная база мгновенно превратятся в огненный ад.
— Что ты хотел сказать? — попыталась заглянуть мне в глаза Марта, но я отвел взгляд. Нет, позже, когда уже не будет возможности повернуть назад.
* * *
В десять часов вечера я прибыл на доклад к Федорцову. Федорцов и Коровин находились на опушке леса возле полосы. Судя по появлению Коровина, он получил подтверждение, что самолет уже вылетел.
— Товарищ старший лейтенант госбезопасности… — начал я доклад, но Федорцов оборвал меня.
— Все в порядке? Паек, оружие? — нетерпеливо спросил он. — Раненых и больных нет? Ну, значит готов! Слушай задачу, Петерсон. Возьми себе еще десять человек во главе с Земелиным, и пусть твоя группа займет позиции в пионерлагере: прикройте южный участок от проселочной дороги и до озера. Понятно? А ты сам к полуночи подходи сюда, получишь дальнейшую задачу.
Вот, началось! Я даже знаю, какая будет дальнейшая задача: сменить первую роту в Люше и ожидать подхода основных сил отряда, прикрывая дорогу в южном направлении, на Бостынь. Я знал от вездесущего Бортника, что в Новосилках и Белуге со вчерашнего дня уже стояли наблюдательные посты из третьей роты и оттуда внезапного удара Коровин не опасался.
Я отвел людей на позицию, причем своих поставил от пионерлагеря до озера, чтобы легко можно было пойти на перехват штабной группы. Земелин и его десятка мне не помеха: его задача — проселок. А дальше я отправлю их прямиком в Люшу.
Я ощутил нервный подъем, как всегда перед операцией. Посмотрел на часы: одиннадцать. Так, нужно поговорить с Мартой. Либо сейчас, либо никогда!
Марту я нашел в своей землянке на резервной базе.
— Я думала, что ты здесь, а тебя нет, — сообщила она с простодушной улыбкой. — Мне сказал Федорцов, что отправил тебя с заданием и ты должен появиться здесь к полуночи. Вот я сижу и жду.
— Дождалась, — пробормотал я, поглаживая, как кошку, доверчиво прижавшуюся ко мне Марту. — Девочка моя, ты должна очень внимательно выслушать то, что я скажу… И понять то, что я скажу.
Марта выжидающе взглянула на меня.
— Я слушаю, — улыбнулась она.
— Через несколько часов отряд дяди Вовы перестанет существовать, — медленно и четко произнес я, следя за выражением лица Марты. Она растерянно и изумленно смотрела на меня.
— Я не понимаю… — прошептала она.
— Территории основной и резервной базы блокированы полицейскими частями, подразделениями СД и войсками СС. Как только самолет совершит посадку, начнется артобстрел и зачистка территории. Никто не сможет спастись.
— Откуда ты знаешь?! — в ужасе воскликнула Марта.
— Я офицер СД, СС-оберштурмбаннфюрер, что соответствует званию подполковника, — жестко сказал я, твердо глядя в округлившиеся от ужаса и недоверия глаза Марты. — Командир ягдкоманды, охотников за партизанами. Я со своими людьми внедрился в отряд Коровина, чтобы его уничтожить.
— Нет! — закричала Марта, закрывая в ужасе уши ладонями.
— Тише, тише, милая! — прижал я ее к себе, зажимая ей рот, чтобы заглушить крик и гладя по голове, чтобы хоть как–то успокоить. — Ничего уже нельзя изменить, ничего, даже если ты пойдешь сейчас к Коровину и расскажешь ему все. Я не буду тебе препятствовать, можешь идти. Но тогда дети обречены на смерть, так же как и весь отряд. Только я могу их спасти.
Я отпустил Марту. Она машинально кинулась к выходу, но в дверях остановилась и, обернувшись ко мне, с болью и ненавистью спросила:
— Как ты мог?!
— Я немецкий офицер и всего лишь выполняю свой долг, — коротко ответил я. — Чтобы жил я, должны умереть Коровин и Федорцов. Я пришел за их жизнями, они могут забрать мою. Такова наша игра.
— Почему ты все мне это рассказал? — прошептала Марта.
— Потому, что я тебя люблю и хочу спасти, — ответил я.
Марта приблизилась и испытующе взглянула мне в глаза. Я выдержал ее взгляд.
— Спаси детей, — попросила Марта. — Ты сможешь это сделать?
— У меня приказ: самолет должен быть уничтожен сразу после посадки, — сказал я. — И я сам не могу поверить в то, что я сейчас скажу: я дам самолету улететь и только после этого подам сигнал к атаке. Я нарушу приказ, но только ради тебя, ради спасения детей. Но об этом должны знать только ты и я. Если об этом узнает мое командование, мне не поздоровится. Впрочем… если ты сейчас пойдешь к Коровину… то все это бессмысленно.
Я обессилено опустил голову. Я чувствовал себя выжатым лимоном: все силы ушли на борьбу за Марту. Но я чувствовал: я выиграл, она не пойдет к Коровину.
Я ощутил прикосновение губ Марты на своем лице.
— Я верю тебе, — прошептала она. — Я люблю тебя, я сделаю все так, как ты хочешь. Только спаси детей! Я прошу тебя! Спаси их!
— Я обещаю, что если прилетит самолет, то дети беспрепятственно улетят в Москву, — твердо сказал я. Я действительно был полон решимости пренебречь этой частью приказа Баха. Я чувствовал, что моя честь офицера СС омертвела еще с одной стороны. Но меня теперь это абсолютно не волновало.
Самолет появился в начале первого часа ночи. Коровин смотрел, как вспыхнули костры, затем несколько из них погасли, подтверждая, что это не ложная полоса. Он повернулся ко мне и приказал:
— Петерсон! Отправьте половину своей группы в Люшу на смену первой роте. Пусть держат под контролем дороги Люша—Валуга и Ганцевичи—Лунинец до подхода основной группы. Затем немедленно сюда.
— Есть, товарищ командир!
Я отошел от Коровина, внутренне ликуя. Все так, как я и планировал! Сейчас я отправлю группу Земелина в Люшу, а сам со своими людьми займу удобную позицию недалеко от взлетной полосы.
27 сентября 1942 года, Вайсрутения,
взлетная полоса у озера Круглое, 0 часов 35 минут
Транспортный самолет ПС-84 остановился метрах в пятнадцати от опушки леса. Открылась дверка, пилот выставил алюминиевую лесенку, и по ней спустились один за другим семь человек.
— Вон наше новое начальство, — пробормотал Федорцов, кивнув в сторону прибывших. — Генерала сразу видно: вырядился, словно на парад. Как же он в таком виде в рейд пойдет? Замарается ведь…
— Отставить разговоры, товарищ старший лейтенант госбезопасности, — счел необходимым одернуть не в меру саркастичного помощника по разведке Коровин. — Держи себя в руках.
— Виноват, товарищ майор госбезопасности!
Коровин с Федорцовым подошли к группе прилетевших
самолетом. Двое, в форменных фуражках НКВД, стояли поодаль и переговаривались, наблюдая, как остальные вытаскивают ящики и мешки из самолета. Один был одет в видавшее виды коричневое кожаное летное пальто без знаков различия, второй же был в шинели дорогого сукна с двумя ромбами в петлицах, — старший майор госбезопасности Георгий Цанава.
— Товарищ старший майор госбезопасности! Партизанский отряд «Дядя Вова» к выполнению рейда готов! Командир разведывательно–диверсионной группы особого назначения НКВД майор госбезопасности Коровин!
— Какой к чертовой матери рейд, майор?! — грубо ответил Цанава. — А я для чего здесь?! Вы в курсе, что теперь я назначен командиром всех сил, задействованных в операции «Лось», в том числе и этого партизанского отряда? А вы соответственно назначены моим начальником штаба! Или вы тут в лесу совсем одичали?
— Никак нет, товарищ старший… — начал было опешивший от неожиданной грубости Коровин, но Цанава не дал ему договорить.
— Я и только я буду определять, когда и как подчиненные мне силы пойдут в рейд! — заявил Цанава. — И пока я лично не одобрю плана операции, ни один боец не двинется с места. Вам ясно, майор?
— Так точно! — негромко, но четко ответил Коровин, скрипнув зубами.
— Вот так, майор, и не иначе! — удовлетворенно сказал Цанава и повернулся к стоявшему все это время молча рядом с ним мужчине в кожаном летном пальто.
— Мой заместитель по контрразведке лейтенант госбезопасности Торопец. Прислан для организации в отряде Особого отдела.
Торопец козырнул и пожал руки Федорцову и Коровину, благожелательно улыбнувшись. Его прозрачно–голубые глаза, впрочем, остались равнодушными.
— Я привез вам материалы, которые вы запрашивали, товарищ майор, — сказал Торопец, передавая небольшую дерматиновую папку Коровину. Коровин коротко поблагодарил и передал папку Федорцову.
— Помощник командира отряда по разведке старший лейтенант госбезопасности Федорцов, — представил Коровин своего заместителя.
— А ваш комиссар?
— Два дня назад ранен в бою, тяжело… Отправляем этим самолетом в тыл.
Из дверцы выглянул летчик и решительно крикнул:
— Товарищи начальники! Времени в обрез, давайте самолет помогите развернуть и загружайте. Нам линию фронта до рассвета миновать надо.
— Разрешите загружать самолет? — спросил Коровин у Цанавы.
— Загружайте, — разрешил Цанава, доставая из кармана серебряный портсигар с папиросами «Герцеговина Флор».
— Угощайтесь, товарищи, — покровительственно предложил Цанава. — Любимые папиросы самого товарища Сталина.
Большой московский начальник поставил всех подчиненных на место и теперь мог показать благожелательность.
Партизаны развернули самолет в сторону взлета, пронесли на носилках раненых. Появилась цепочка детей во главе с доктором и Мартой.
— Это что за дети? — нахмурился Цанава.
— Это дети работников НКВД Белоруссии, — торопливо ответил Коровин. — Выполняем приказ Москвы: детей надо эвакуировать при первой возможности.
— Хорошо, — неопределенно ответил Цанава. — Заканчивайте погрузку и отправляйте самолет. Пойдем на вашу базу, а там уж проведем совещание и досконально проработаем план операции.
— Так… Рейд отменен, уходим на основную базу. Я правильно понял приказ, товарищ старший майор госбезопасности? — спросил Коровин.
— Да, правильно! — раздраженно воскликнул Цанава. — Мне что, майор, по два раза вам все повторять? Давайте, заканчивайте тут. Выделите мне людей, которые проводят меня на базу, и сами подтягивайтесь. Караулы и все такое, я полагаю, вы сами организуете?
— Так точно, — мрачно отозвался Коровин. — Федорцов! Старший лейтенант госбезопасности Федорцов! Выделите группу сопровождения товарищу старшему майору госбезопасности, которая проведет его и прибывших с ним товарищей на основную базу.
Федорцов при свете карманного фонаря изучал содержимое переданной ему папки. Услышав приказ Коровина, он закрыл папку и передал ее Коровину:
— Так точно! Разрешите идти? Кстати, товарищ майор, посмотрите, что в папке: все именно так, как вы и думали.
— Хорошо, идите быстрее! — торопливо сказал Коровин, чувствуя на себе недовольный взгляд Цанавы. Он засунул папку под мышку и поторопил Федорцова:
— Давай, Федор, давай быстрей!
От первого лица: Генрих Герлиак, 27 сентября 1942 года,
Вайсрутения, взлетная полоса у озера Круглое,
О часов 45 минут
Вернувшись к взлетной полосе, я увидел при свете костров самолет и группу людей возле него. Среди них я сразу узнал Федорцова и Коровина. Коровин рапортовал какому- то прибывшему самолетом начальнику. Ого, вот так неожиданность! Неужели из Москвы для руководства операцией прислали генерала? Вот это удача! Мои люди готовы и ждут сигнала для захвата командования отряда.
Я собрался выйти к полосе, как вдруг заметил, что один из прибывших передал небольшую папку Коровину. Тот отдал ее Федорцову, а Федорцов принялся изучать ее содержимое при свете фонаря. Затем он отдал ее Коровину и бегом побежал в лес, а Коровин сунул папку под мышку и нетерпеливо взглянул на часы. Папка! Папка из Москвы! Что там? Думаю, что ничего хорошего для нас. Что–то мне подсказало, что в папке находится нечто, представляющее смертельную угрозу для меня. Разумнее всего было сидеть тихо и не высовываться в ожидании взлета самолета и удобного момента для захвата командования отряда. Со мной десять опытных и готовых на все людей. Мы в выгодном положении, на нашей стороне эффект внезапности… Черт!
Я увидел Марту, сажающую в самолет детей. Ее надо увести! Увести, пока не поздно! Когда штабная группа соединится с основной частью отряда, то шансы захватить Коровина с Федорцовым и неизвестное начальство будут равны нулю. Надо идти!
Я вышел к взлетной полосе и быстрым шагом подошел к Коровину. Коровин открыл было папку, но, увидев меня, тут же ее захлопнул.
— Ну, наконец–то, Петерсон! — воскликнул он. — Слушайте приказ: немедленно верните людей из Люши и выдвигайтесь сюда. Будете прикрывать отход отряда на основную базу.
— Как? Мы не идем в рейд? — не удержался я. Операция летит к черту! Я не знаю, где точно находится основная база, район поиска может составить свыше тысячи квадратных километров лесов болот и редких населенных пунктов, — у нас просто не хватит наличных сил замкнуть кольцо окружения и прочесать местность.
— Нет, не идем! Рейд отменяется, мы уходим на основную базу, а вы прикрываете наш отход и остаетесь на резервной базе до получения новых указаний, — нетерпеливо пояснил Коровин. — Идите, Петерсон, срочно уводите людей из Люши сюда!
Я повернулся, сделал несколько шагов к лесу и оглянулся. Марта смотрела на самолет, на котором улетали дети, добрый старый доктор и раненые. Мне надо срочно вытащить Марту из сектора обстрела.
Самолет двинулся в разбег.
Я повернулся и бегом направился к Марте. Коровин не видел меня: он открыл папку и достал карманный фонарик-жужжалку.
Я ухватил в Марту и прокричал ей в ухо, старясь перекрыть рев моторов:
— Нам надо немедленно уходить! Немедленно, Марта!
И почти потащил ее туда, где за кустами меня ожидали
бойцы. Эта поляна — граница между жизнью и смертью. Когда начнется обстрел, сюда могут залететь мины. Еще, еще метров сто, сто пятьдесят к югу…
Я оглянулся, ища взглядом Коровина, и увидел, что рядом с ним стоит Федорцов. Они оба смотрели на нас с Мартой.
Самолет поднялся в воздух, едва не задев верхушки деревьев.
27 сентября 1942 года, Вайсрутения,
взлетная полоса у озера Круглое, 0 часов 55 минут
Коровин увидел Федорцова, появившегося с группой бойцов у кромки леса, и вспомнил про папку. Он полез в карман за фонариком–жужжалкой и увидел, как Федорцов отрапортовал Цанаве и тот ушел вместе с бойцами и лейтенантом Торопцом на север.
Самолет взревел моторами и покатился по взлетной полосе.
Коровин достал фонарик, открыл папку. Федорцов подбежал к Коровину:
— Порядок, командир! Отправил генерала с бойцами Инютина на базу. Теперь пора бы вопрос с Петерсоном решить?
Коровин открыл папку и зажужжал фонариком. Рычажок завращал крошечный генератор, и фонарик уронил желтый луч света на фотографию: мужчина лет сорока в форме РККА с двумя красными шпалами в петлицах. Под фотографией аккуратным каллиграфическим почерком было написано: «майор РККА Петерсон Ян Карлович, 22 марта 1941 года, г. Рига, Латв. ССР».
— Черт! Он схватил Марту! — воскликнул Федорцов. — Что делать?!
— Ничего, — спокойно ответил Коровин. — Куда он денется? Вряд ли он что заподозрил. А с Мартой у них роман, вот и все. Она вроде девчонка правильная… При случае можно и ее использовать, тогда возьмем этого лже-Петерсона живым. Самолет мы приняли и отправили, генерал наш на основную базу направляется; нормально все пока, так что горячку пороть? Ты, главное, проследи, чтобы Петерсон не нащупал дорогу на основную базу. Возьми своих людей, блокируй резервную базу. А когда вернется первая рота, возьмем гадов спокойно.
Самолет поднялся над верхушками деревьев и скрылся в ночном небе.
— Вот и отправили самолет, — заметил с облегчением Коровин.
— Если бы не Марта, я бы прямо отсюда этого гада из нагана снял, — процедил Федорцов.
— А не подумал, что его орлы за кустами прячутся и тебя на мушке держат? — усмехнулся Коровин. — Все, уходим. Пусть твои ребята нас прикрывают, чтобы люди этого лже- Петерсона нас врасплох не взяли. Главное, что он нам урона никакого не успел принести: местонахождения основной базы не знает, карателей на самолет не навел.
От первого лица: Генрих Герлиак, 27 сентября 1942 года,
Вайсрутения, 100 метров южнее взлетной полосы
у озера Круглое, 1 час 15 минут
Мы с Мартой продирались сквозь кусты, пока не услышали негромкий голос Рудакова:
— Вы так до Черного моря бежать будете?
Я остановился, обняв Марту. Я никак не мог избавиться от ощущения, что Федорцов целится мне в спину.
— Сколько времени? — хриплым шепотом спросил я Рудакова.
— Час пятнадцать, — ответил он.
Все! Вся операция к черту! Пока я вытаскивал Марту в безопасное место, московское начальство уже направляется на основную базу, а Коровин с Федорцовым вне пределов досягаемости, под охраной бойцов разведгруппы. Те драгоценные пять минут, которые можно было использовать для захвата командования отряда и московского начальства, я истратил на то, чтобы не потерять Марту.
— Отходим в сторону пионерлагеря, — приказал я.
Минут через пять мы оказались возле разбитого молнией дуба, где я убил Первушина.
— Стой! — приказал я, достал обе ракетницы и одновременно выстрелил из них. Ракеты с шипением ушли в небо и вспыхнули красными пятнами. Они не успели погаснуть, как к северу от нас, метрах в двухстах, начали рваться мины.
— Когда закончится артналет? — спросил Рудаков.
— Через десять минут, — ответил я. — Потом сразу выдвигаемся и ищем.
— Что ищем? — спросил Рудаков.
— Хоть что–нибудь, что осталось от Коровина, Федорцова и московского начальника, — со злостью бросил я. — Только тогда мы сможем отчитаться перед Бахом за уничтожение русской разведывательно–диверсионной группы.
Я крепче обнял Марту: затихшую, закрывшую глаза и зажимавшую уши ладонями. Все, милая! Теперь я с тобой никогда не расстанусь. Никогда!
Марта со мной, данное ей слово я сдержал: спас детей. Это удача!
Командование русской диверсионной группы я не захватил и даже не смог ликвидировать; самолет, вопреки приказу Баха, улетел в Москву; главные силы отряда по неизвестной мне причине вернулись на основную базу. Это провал! Полный провал операции!
Впрочем… Основная часть отряда вместе с московским начальством абсолютно точно попала в зону артналета. Вполне возможно, что и Коровин с Федорцовым тоже попали под обстрел и погибли. Необходимо тщательно прочесать район. Немедленно, как только перестанут падать мины и снаряды.
Пока шел артналет, я приказал проверить территорию резервной базы. Оказалось, что при первых залпах артналета комендант базы Сахаров со своими людьми спешно покинул базу и двинулся на восток, в глухой болотистый район: подальше от немцев и беспокойного Коровина.
Едва стихли разрывы мин, как я подозвал Рудакова и сказал ему:
— Мне необходимо найти Коровина, а еще лучше этого московского начальника. Поэтому план таков: ты остаешься здесь с Мартой и ждешь нашего возвращения, а я со всеми людьми иду на север и ищу проход к основной базе. Если командование отряда умудрилось выжить в этом аду, они уйдут на основную базу. Там я и буду их искать.
— Тебе не пройти туда, ты не знаешь дороги, паролей, ловушек, — возразил Рудаков. — Это безумие! Надо дождаться рассвета и подхода наших!
— Возвращаться с пустыми руками и неутешительным рапортом — это и есть безумие! — решительно ответил я. — Судя по всему, артналет накрыл возвращавшиеся на базу основные силы отряда: там должно быть много раненых и просто растерявшихся в этом аду людей, — впервые попавший под артобстрел человек всегда испытывает шок. Вот среди них я и найду проводника!
Лес севернее пляжа пах гарью и полнился стонами раненых: очевидно, большая часть отряда попала под сокрушительный артиллерийский удар, многие были ранены и абсолютное большинство находилось в растерянности. Те, кто был в состоянии двигаться, уже покинули опасную зону: остались лишь тяжелораненые и убитые.
Кроме трупов и раненых в лесу осталось много вооружения, и почти сразу я обнаружил именно то, чего нам не хватало: пулемет Дегтярева. Я приказал одному из бойцов взять его и снять запасные диски с убитого пулеметчика.
Того, кто мне был нужен, я нашел довольно быстро: под поваленным деревом лежал знакомый мне боец из второй роты по фамилии Лапшин. Его здорово посекло осколками мины, особенно ноги, и он не мог самостоятельно передвигаться. Он ужасно обрадовался, когда я осветил его светом своего фонарика.
— Товарищ майор! А я уж думал, что мне конец! — чуть не плача, говорил он. — Что у меня там с ногами? Я их не чувствую, совсем не чувствую!
— Все в порядке, Лапшин, все в порядке! Ноги на месте, еще бегать будешь! — подбодрил я его. — Эй, кто–нибудь! Держите фонарь, его перевязать надо.
Я дал Лапшину глотнуть самогона из фляги, чтобы хоть как–то унять боль, затем наложил жгут, бинты и шину на сломанную ногу.
— Надо уходить на основную базу, — сказал я, пристально глядя в глаза Лапшину. — На резервной уже немцы.
— А Сахаров? — удивленно спросил Лапшин. — С ним ведь две сотни человек!
— Сахаров ушел на восток, в болота, так что о нем забудь! — жестко ответил я. — Тебе срочно нужна помощь. Тебе повезло, что мы на тебя наткнулись. Я не знаю дороги на основную базу, и ты мне ее покажешь. Понял? Нам некогда гут в темноте искать остальных. Мы берем тебя на носилки, и ты показываешь дорогу. Задача ясна?
Лапшин кивнул. Больше всего он боялся, что мы оставим его здесь и уйдем, как Сахаров. Лапшина уложили на импровизированные носилки.
— Метров двести на север будет овраг, — забормотал Лапшин. — По оврагу выйдем к тропе. С нее нельзя сворачивать: мины. По тропе метров через триста должен быть первый пост.
— Пошли! — приказал я.
Мы двинулись на север. По дороге мы не раз слышали из кустов стоны раненых, но не останавливались: эти люди были обречены. Необходимо было как можно скорее блокировать тропу на базу и продержаться до рассвета, пока не подойдут наши. Дороги к западу наверняка уже блокированы нашими частями, но Штадле не введет людей в лес раньше, чем рассветет. Есть надежда, что мы успеем блокировать тропу раньше, чем Коровин с Федорцовым, — если они уцелели под обстрелом, — доберутся до нее. Они наверняка оказались на южной кромке зоны обстрела и не могли идти к базе под градом мин и снарядов, они должны были переждать артналет. Потом им нужно было собрать хоть сколько–нибудь уцелевших и выяснить судьбу московского начальства. Во всяком случае опередить их на пути к базе — мой единственный шанс исправить положение и превратить фактически проваленную операцию в победу.
Следуя указаниям Лапшина, мы быстро дошли до оврага, спустились вниз и пошли по берегу ручья. Мы прошли метров триста и Лапшин сказал:
— Тропа справа.
Я посветил фонарем и обнаружил узкую тропку, поднимающуюся вверх по склону оврага.
— А куда ведет овраг? — спросил я у Лапшина.
— Не знаю я, товарищ майор! — простонал он в ответ. — Мы этой тропой всегда на базу ходили. Поспешите! А то не дотяну я…
— Дотянешь, брат Лапшин, дотянешь! — пообещал я. — Должен дотянуть…
Должен, конечно, должен! Без Лапшина ситуация здорово усложнялась.
Мы пошли по тропе. За оврагом тропа пошла почти по прямой. Небо над лесом посветлело, и без компаса было ясно, что мы идем на восток.
— С тропы нельзя сходить, товарищ майор! — прохрипел Лапшин. — Мины!
— Я понял, понял! — откликнулся я.
Мины. Откуда у партизан столько мин? Наверное, нашли склад Красной армии. А может, просто распространили слух… неважно, проверять нет времени, да и не очень хочется.
Тропа распрямилась и ушла вперед, теряясь в темноте.
— Что дальше, Лапшин? — спросил я.
— Через двести метров пост, — ответил Лапшин. — А дальше гать ведет прямо на базу. Дошли, товарищ майор!
Это точно, что дошли. Теперь наступает самый ответственный момент. Когда по моим расчетам до поста осталось метров сто, я приказал остановиться.
— Мы останемся здесь, — сказал я. — А двое понесут Лапшина к посту.
Старшим я выбрал невысокого, но крепкого парня со странной фамилией Голубец.
— Слушай внимательно, — сказал я Голубцу. — Донесете Лапшина до поста. Скажете, что несете раненого Лапшина по приказу командира разведгруппы Петерсона. Если вас пропустят на пост, то главное — быть в полной готовности. Пост берете в ножи без шума. Увидите Федорцова или Коровина, сразу их уничтожайте. Лучше без шума, но это уж как получится… Оружие есть?
У Голубца при себе был отличный нож, который русские именовали «финка», а также пистолет «люгер» — более известный у русских как «парабеллум».
— Давай, Голубец, действуй! — напутствовал я. — Если сегодня мы победим, обещаю тебе лично Железный крест и две недели отпуска в Берлин.
— За Берлин спасибо! — улыбнулся Голубец. Он подошел к носилкам, резво поднял их вместе с напарником и двинулся к посту. Мы залегли в кустах возле тропы, но расположились не очень вольготно, памятуя о минах.
Потянулось томительное ожидание. Я прислушивался до звона в ушах, в какой–то момент мне показалось, что я уловил голоса, но через короткое время решил, что это мне почудилось.
Вдруг впереди ударили выстрелы. Не могу утверждать, но первые два выстрела были из «люгера», почти одновременно с ними из «ТТ», а дальше пошла сплошная какофония стрельбы, вдруг оборвавшаяся ослепительной вспышкой разрыва гранаты.
Я до боли в глазах вглядывался в темноту в конце тропы, где совсем недавно прорезались вспышки выстрелов и вдруг буквально мне на голову свалился Голубец.
— Черт! Ты что, по минному полю бежал?!
— Когда в спину из пулемета в упор лупят, так и по минному полю побежишь! — тяжело дыша, прохрипел Голубец.
— Что случилось? Докладывай быстро!
— Докладываю: донесли этого Лапшина до поста. Там спросили: кто? Я говорю: несем раненого бойца Лапшина, сами мы бойцы из разведгруппы майора Петерсона. Ну и Лапшин голос тоже подал. А там не сразу ответили, с паузой… Спросили: майор Петерсон с вами? Я говорю — нет. Нам: проходите. Ну, мы и прошли. А там вижу при свете фонаря: сидит на пеньке Федорцов. Я про ваши указания вспомнил и так ненароком вроде к нему переместился, чтобы финкой достать, а он вдруг — раз! И у него в руке наган! И прямо в меня дулом! Ну, тут уж я про парабеллум вспомнил… И пошла стрельба! Хорошо, у меня в левой руке граната без чеки была! Еле убёг!
Итак, Федорцов уже на базе! Отлично! Теперь я хоть знаю, что нам точно надо делать: блокировать вход на базу до рассвета. Даже если с базы есть другой выход, то за пару часов партизаны не смогут зайти к нам в тыл. А через два часа рассвет, наше спасение!
Партизаны не пытались нас атаковать. Мы лежали, блокируя тропу. У выхода с оврага я поставил пять человек, которые перехватывали разрозненные мелкие группы раненых и деморализованных партизан и, выполняя мой приказ, даже не пытались брать их в плен. Как правило, в ход шли ножи, и лишь изредка я слышал отдельные выстрелы. Отличная практика для моих людей! Действительно, они заслужили награды.
Рассвет пришел, как дар небесный: неожиданно и давно ожидаемо. Небо на востоке расцветилось, и лес вдруг наполнился призрачным предутренним светом. Теперь можно было обозреть позиции противника.
Я достал бинокль и осторожно выставил его между поросшей мхом кочкой и толстым стволом березы — так, чтобы не потревожить желтую листву. Так, теперь, зафиксировав бинокль среди листвы, надо аккуратно подтянуться и прильнуть к окулярам, чтобы ни один листок не дрогнул. Прежде чем приложиться к окулярам, я поискал глазами точку опоры для локтя. Ага, вот корень из земли вылез! Я пристроил локоть правой руки на корень и собрался прильнуть к окулярам, как вдруг почувствовал чудовищный, опрокидывающий удар в лицо и резкую боль в голове. Боль казалась невыносимой, но вдруг исчезла в странной звенящей желтизне, переходящей в черноту: я ушел из этого мира.
