На причале их прощание было коротким и предельно сдержанным.

— Я мог бы попытаться перевести тебя в свой полк, — сказал Гребенин, поднимаясь вместе с Евдокимкой неширокой тропой, ведущей к крайнему корпусу бывшей базы отдыха. — Тем более что теперь его явно отправят на переформирование.

— Только не это, — резко отреагировала Евдокимка.

Они старались не обращать внимания ни на поднимавшихся вместе с ними бойцов, ни на моросящий осенний дождь.

— Понимаю: поменять десантную бригаду морской пехоты на обычный стрелковый полк…

— Да ни за что! — озорно воскликнула Евдокимка. — Не решайтесь впредь предлагать мне нечто подобное, — затем она негромко примирительно уточнила: — Хотя дело, как вы понимаете, товарищ полковник, не только в этом…

— А в чем же еще?

— Боюсь, что привычка командовать мной окажется потом неизлечимой.

Гребенин снисходительно рассмеялся, но возле них в облепленной болотной тиной шинели возник какой-то капитан.

— Прикажете строить полк, товарищ полковник?

— Вы, Родионов? Рад видеть вас, комбат, в завидном здравии.

— Это уж как велит служба, — попытался молодцевато подтянуться капитан, да только согбенная «канцелярская» спина никак не позволяла этого.

— Что с батальоном?

— Думаю, что и сорока штыков не наберется. Доложу, как только уточню поименно.

— Из всего батальона — не более сорока?

— Если бы не морячки, — признательно взглянул тот на Евдокимку, — к этому часу ровно столько же штыков осталось бы от всего полка.

Гребенин поминально помолчал, критически осмотрел внешний вид комбата, но затем прошелся взглядом по своей собственной шинели, по бушлату Евдокимки и дипломатично прокашлялся:

— Внешний вид, само собой…

— Это уж как велит служба, — простуженным голосом просипел капитан.

— Построить поротно, вон на той спортивной площадке, — обвел Гребенин взглядом бойцов, стихийно скапливающихся на небольшой лужайке вокруг них. — Провести перекличку и доложить. Кроме вас офицеры в полку еще остались?

— Лейтенант Зенин. С легким ранением, но в строю.

— И все?

— Как оказалось, — пожал плечами капитан. — Зато бойцы еще есть, и полковое знамя мы сохранили, это уж как велит служба, — кивнул он на усача с объемистым вещмешком за плечами, стоявшего в трех шагах от них.

— Впредь отвечаете лично, головой.

— Это уж как велит служба.

Они, все трое, посмотрели в сторону крытой машины и двух повозок с крестами на брезентовых шатрах. Там грузили раненых.

— Я уже распорядился, — понял значение его взгляда капитан. — Санинструктор Козырев составляет список раненых.

— Это очень важно: показать, что полк все еще существует. Да, кто-то из бойцов по-прежнему в строю, кто-то ранен, однако расформировывать его не стоит.

— Не должны. Мы вон как держались…

— Да, только в окружение попали. И начальник особого отдела, как назло, куда-то исчез — не исключено, что в плену. Впрочем, с этим разбируться без нас. А пока что назначаю вас, Родионов, начальником штаба. К обязанностям приступить немедленно!

— Есть приступить к обязанностям! — расплылся в счастливой улыбке сорокалетний капитан, который, очевидно, и мечтать перестал о повышении в должности и чине.

— Командирами батальонов и рот назначьте по старшинству звания и подготовьте приказ.

Евдокимка уже поняла, что в штабной кутерьме полупогибшего полка она лишняя, а потому выбирала момент, чтобы оставить стрелков вместе с их проблемами. Как раз в ту минуту, когда она решилась, раздался зычный бас старшины Климентия:

— Ефрейтор Гайдук, в казарму, на построение!

— Идите, идите, ефрейтор, — тут же спохватился полковник, понимая, что не имеет права задерживать десантницу. — От имени командования полка выражаю благодарность за геройскую службу, — козырнул он в ответ на честь, отданную Гайдук.

На какое-то мгновение они сцепились взглядами, мысленно припадая друг к другу.

— Кстати, благодарность постараемся выразить письменно, на имя командира бригады, — уточнил новоиспеченный начальник штаба, демонстрируя, что к обязанностям своим уже приступил.

«Наверняка решил, что я прихожусь командиру полка каким-то родственником», — подумала Евдокимка, пытаясь простить капитану его вторжение в их прощальную минуту.

У входа в казарму она наткнулась на группку солдат во главе с сержантом Ворожкиным.

— Почему с вами только трое? — на минутку задержалась возле них Евдокимка. — Насчитывалось, помню…

— Двоих потеряли, — молвил сержант. Левая рука его была обмотана какой-то тряпкой вместо бинта. — Что обидно, уже при отходе. Немцы вдоль речушки прорвались…

— Помню. А почему здесь прозябаете? Бесхозными остались? Могу попросить командира полка Гребенина, чтобы…

— Мы еще там, в деревне, ничейными были. Наш отдельный автомобильный батальон почти весь погиб. Может, кто и выжил, да только где сейчас? А командиров точно нет. Словом, ваш капитан Корягин тебя уважает, поговори с ним, пусть и нас тоже в морские пехотинцы запишет. Воевали-то вместе.

— Таких гвардейцев — и не зачислить в морскую пехоту?! — уже на ходу обронила Евдокимка. — Непорядок!..

— Опять разгильдяйничаем, ефрейтор Гайдук? — упрекнул ее комбат, стоя перед поредевшим строем десантной группы. Он был явно чем-то взволнован. — Лично накажу!

— Ефрейтор Гайдук был задержан командиром стрелкового полка полковником Гребениным, — сообщил старшина Климентий, очевидно, расспросив об этом кого-то из бойцов. — Полковник благодарил сержанта за его снайперскую службу.

— К себе небось переманивал, — проворчал Корягин. — Скажи ему, что зря якорь травит! — и тут же подал команду: — Смирно, равнение направо!

Причина его волнения стала понятна, когда из «Красного уголка» вышел командир бригады полковник Савчук.

— Бойцы, морские пехотинцы, десантники! Любые потери, это — потери… — мрачно произнес комбриг, после того как Корягин зачитал перед строем списки погибших и попавших в госпиталь. Их десантная группа потеряла пятерых бойцов убитыми и шестерых — ранеными. — Однако командование корпуса и армии признало, что та сложнейшая задача, которая была поставлена перед вашей группой, выполнена. Причем блестяще, с минимальными для подобных операций потерями, — резко повысил он голос, как будто полемизировал с кем-то. Грузными шагами властного, но предельно уставшего человека, полковник дважды промерил длину шеренги десантников. Сейчас ему хотелось сказать очень многое из того, о чем он передумал за время, пока группа находилась в рейде. — Капитан Корягин, сегодня же, к вечеру, подать списки бойцов для поощрения! Кстати, вы с восхищением говорили мне о своем снайпере…

— Так точно. Ефрейтор Гайдук, выйти из строя. Вот он. Все время на острие, на самых опасных участках. Вывел из строя не менее взвода и вообще держал противника в страхе.

Полковник приблизился, взглянул в голубые глаза юного бойца, показавшегося ему совсем еще мальчишкой…

— Спасибо за службу, сынок. Ты — настоящий солдат… Представить к ордену Красной Звезды и к званию младшего сержанта!

— Служу трудовому народу, — негромко, срывающимся голосом проговорила Евдокимка.

— Во, братцы! Я же говорил, что Гайдук наш в маршалы метит, — не удержался Аркашин.

— Моли бога, чтобы он взял тебя, тараньку голопристанскую, в денщики, — вполголоса парировал Климентий.