По какому-то удивительному стечению обстоятельств, обучаться в разведывательно-диверсионной школе «Странник», базирующейся на просторном подворье одного из бывших монастырей под Рязанью, Жерми пришлось вместе с подполковником Гайдуком. Виделись они, правда, крайне редко, поэтому ни к какому реальному сближению между ними эта «школярская близость» не привела. Тем более что любая дружба, как, впрочем, и новые знакомства, в данном «богоугодном» заведении не поощрялись.

Дмитрий был причислен к большой группе будущих «организаторов подпольного и партизанского движений». Почти вся она состояла из офицеров НКВД и милиции, а также из партработников оккупированных ныне территорий, каждый из которых уже мнил себя эдаким славянским Гарибальди. Вели они себя с непозволительной, на взгляд Жерми, раскованностью, вплоть до пьянок и самоволок в ближайший фабричный поселок… А поскольку и милиционерам, и партработникам всегда было о чем напомнить «ежовским птенчикам» из НКВД по поводу их «чисток», пыток во время допросов и вообще методов работы, то нередко доходило до откровенного мордобоя.

Существовала здесь и сугубо диверсионная группа. Одну ее часть сформировали в основном из сержантов-фронтовиков, служивших до того в разведке. Другую — из бывших «фартовых» уголовниц и по совместительству проституток. Последние, негласно сопровождая разведчиков, внедрявшихся во вражеские ряды, как бойцы сексуально-террористического фронта должны были расчищать вокруг пространство от навязчивых гестаповцев, полицаев и местных коллаборационистов.

Что же касается особой женской группы, куда входила Анна, то она состояла всего из трех «курсисток», и вынуждена была вести замкнутый, истинно монашеский образ жизни, под жесточайшим контролем бывшей надзирательницы женского лагеря НКВД младшего лейтенанта Квасютиной. Впрочем, даже эта «кровавая Герда», как прозвала ее Жерми, повышать голос на Анну решалась крайне редко.

Особенностью группы считалось то, что все «курсистки» происходили из дворян, все владели иностранными языками, а главное, на поведении каждой лежала печать «чуждого пролетарскому духу буржуазного воспитания», позволявшая им уверенно чувствовать себя в любом приличном европейском обществе. Одну из них готовили в качестве основной радистки, другую — к роли запасной, с учетом того, что она могла бы стать и тайной телохранительницей Анны, а также ее связной. Возвращаясь после полевых занятий по развертыванию рации, Жерми случайно встретилась с подполковником Гайдуком. Тот выходил из небольшого особнячка, где находились канцелярия курсов вместе с особым отделом, и был сосредоточенно-мрачен.

— Уже не первый раз вижу вас выходящим из особого отдела, — пошла рядом с ним Анна.

На самом деле у «кельи особистов» Бонапартша видела его впервые, однако прием сработал.

— Пока еще — да, выходящим… — проворчал подполковник.

— А по виду вашему не скажешь, что вам хотят предложить здесь должность, или, что речь идет о приглашении к сотрудничеству.

— Пока что сам выхожу, но вскоре могут и вывести.

— Вас? Отсюда? Человека, близкого к генералу Шербетову и пребывающему на короткой ноге с полковником Волынцевым? — не без сочувственного ехидства удивилась Жерми.

— Они еще не в курсе. Нашего особиста капитана Карданова, эту редкую сволочь, я все еще пытаюсь поставить на место самостоятельно.

— И что же его привлекло именно в вашей скромной фигуре?

— Порывается оправдать свое существование здесь хотя бы одним громким разоблачением. И тут выяснилось, что я — единственный из курсантов, кто, побывав на оккупированной врагом территории, не прошел надлежащей проверки в органах. Мы с Шербетовым попросту не подумали о том, чтобы своевременно оформить протокол подобной проверки.

— Хотя тогда все было бы в ваших руках. Ситуация ясна. И в чем же вас пытаются обвинить?

— Как обычно: переметнулся на сторону врага, выдал секреты и, само собой, завербован абвером. Отдельный блок вопросов — что известно об исчезновении старшего лейтенанта Вегерова. Хотя все объяснения, — Дмитрий исподлобья взглянул на графиню, — ранее были даны еще в том, первом моем, рапорте.

— Покойничков решил тревожить, гробокопатель наш неугомонный. Ну-ну… Одним могу утешить, подполковник, что это еще не проверка. Настоящий разговор начнется с того часа, как вы окажетесь в руках садиста-следователя Дранкина.

Гайдук понял: Жерми элементарно мстит ему за все те издевательства, через которые пришлось пройти ей самой, но лишь покаянно развел руками:

— Все-таки капитан должен бы понимать, что под своего же фугас закладывает.

— Для членов этих «органов», подполковник, никаких «своих» уже давно не существует. Кому, как не вам, знать об этом? От подобных людей следует избавляться.

— В отличие от капитана я «своих» помню и воевать против них не могу, дабы не встать на путь предательства.

— А кто сказал, что вы должны воевать против кого-либо? Мы с вами оказались посреди войны, где каждый воюет за себя. Чтобы уцелеть, выжить, выкарабкаться, надо помнить, что оружие взято в руки не ради карьерных амбиций дранкиных и кардановых, а во имя Отечества. Кстати, этот Карданов привел с собой в наш «разведмонастырь» младшего лейтенанта Квасютину, он с ней раньше служил в лагере для «врагов народа». Из надзирательниц, словом. Ну, вы ее знаете.

— Еще бы! Личность известная, — признал Дмитрий.

— Так вот, будучи в глубоком похмелье, она пожаловалась, что о женитьбе капитан уже не вспоминает, в постели ведет себя по-скотски и обращается с ней, как с животным — спаивает, избивает, издевается… Но дело даже не в этом. Во хмелю капитан не раз хвастался по поводу того, как именно добивался всяческих поощрений и продвижения по службе. До перевода в лагерь он стряпал дела на военнослужащих, почти всех их подводя под расстрельную статью, в том числе — одного генерала, что является предметом его особой гордости. Ну а в лагере «протокольно» подводил под «вышку» всех тех, кто сумел избежать пули по первичному приговору.

— Ты ведешь к тому, что, если этот лагерный варвар не угомонится, то…

— Вот именно: придется прибегнуть к «выстрелу милосердия»; но милосердия не к этому мерзавцу, а ко всему обществу.

Гайдук мрачно помолчал, а затем решительно покачал головой:

— Все это эмоции. Не стоит губить себя из-за такой падали. Кстати, завтра утром школу должен посетить генерал Шербетов, попытаюсь поговорить с ним.

Подполковник взглянул на часы; следовало отправляться на стрельбище. Все группы ежедневно начинали стрельбу в один и тот же час, только в разных местах. Группа Квасютиной обычно тренировалась в одном из монастырских подвалов. При этом Жерми всегда удивляло, что упражнения в тире в школе считали чуть ли не основной дисциплиной.

Вот и сейчас, как только подполковник простился с Анной, в ту же минуту появилась начальница группы с двумя другими курсистками. Прежде чем присоединиться к ним, Жерми оглянулась и заметила на крыльце особого отдела Карданова. Тот находился всего в нескольких шагах от Анны, и она могла видеть ухмылку на его худощавом лице с вечно шелушащейся прыщеватой кожей.

— Сразу же после стрельб явитесь ко мне, Жерми, — это мелкобуржуазное «Жерми» Карданов произносил раскатисто, с каким-то своим, сугубо энкавэдистским подтекстом.

— «Младший лейтенант Жерми», — в том же тоне напомнила ему Анна.

— Может, еще и прикажете титуловать вас «графиней»?

— Не сомневайтесь, прикажу.

— …Я знаю этот взгляд, — пробубнила Квасютина, едва завернув за угол храма. — Похотливый и наглый. В эти минуты он уверен, что сумеет устроить вам всенощный «допрос с пристрастием».

— Если ему это будет позволено.

Бывшая надзирательница настороженно и в то же время заинтригованно взглянула на Анну:

— Господи, нашелся бы кто-нибудь, кто поставил бы его на место, а еще лучше — убрал отсюда.

— Тогда бы вы ответили взаимностью инструктору по рукопашному бою, который буквально поедает вас глазами?

— Вы знаете, — не стала «темнить» Квасютина, — хороший мужик, вдовец, вот-вот майора получит… Но ведь Карданов, скотина, уже дважды вызывал его к себе, угрожал, родственников потрошить начал…

— Завтра приедет генерал Шербетов, с кем у меня очень хорошие связи. Мне на этого особиста, в общем-то, наплевать, все равно я долго здесь не задержусь, а вот для вас, командир, это последний шанс.

— А что, если генерал не захочет?

— Генерал всегда хочет, — пошло отшутилась Жерми, лишь для того, чтобы подбодрить Варвару Квасютину. — Одно условие: когда по вызову мне придется пойти к капитану, бери своего влюбленного инструктора да еще кого-нибудь и прогуливайтесь поблизости. Это очень важно!

— Неужели решишься? — загорелись глаза у Варьки.

— Когда занавес уже поднят, исполнителей менять поздно.