Часть вторая
Флотская богиня

Накануне эта дорога пережила авианалет, грозу и еще один авианалет. Теперь, разбитая тысячами колес и десятками бомб, да к тому же основательно размытая ливнем, она представляла собой ужасное зрелище. Тут и там по обочинам ее лежали человеческие трупы, развороченные машины и перевернутые вверх колесами повозки. Причем те, что еще способны были продвигаться по этой дороге, никакого внимания на тела павших, как и на все прочие декорации войны, уже попросту не обращали.

Одна из бомб попала прямо в кузов машины с еще не обмундированными новобранцами, и части тел этих несчастных, не успевших осознать всей сути войны, усеяли просветы между кустами шиповника, вперемешку с остатками мотора и щепками от бортов. Слегка покрасневшие до этого ягоды созревали теперь под лучами багрового предвечернего солнца, рядом с окровавленными кусками мяса…

В очередной раз объезжая дорожную пробку по травянистому побережью речушки, майор и водитель вдруг увидели в низинке, на небольшом мысе, разбитую подводу, лошадку с развороченным животом, а рядом — завалившуюся бортом на склон оврага легковую машину.

— А ну-ка, возьми чуть правее, — скомандовал Гайдук. — Что-то машина эта кажется мне знакомой.

Шофер, успевший внушить майору уважение своим многочасовым, невозмутимым молчанием, и на сей раз без единого слова свернул в сторону мыса, полого уходящего в сторону речной долины.

— Все-таки пилот-германец и здесь сообразил, — как бы про себя проговорил Дмитрий, приказывая остановить «полуторку» еще до въезда на прибрежный склон, — что в легковушке едет кто-то из местного начальства или высокого командования.

— Порой фрицы охоту устраивают даже на какого-нибудь отдельно шагающего солдатика. Словно развлекаются, — наконец высказался шофер.

— Почему бы им и не развлечься, если мы позволяем это?.. Остаешься в машине, Терентьич. Остальные тоже. Сначала иду сам.

— Мое дело — руль и тормоза, — пожал плечами шофер, замечая, однако, что к перевернутой легковушке уже поспешила одна из женщин — та, статная, с черными, подернутыми легкой сединой волосами. Явно из «бывших», потому как до сих пор ни разу не заговорила с ним, словно его и не существовало вовсе.

— Вас это дело не касается, Анна, — попытался остановить ее энкавэдист.

— Меня здесь все касается, майор! — послышалось в ответ, и Дмитрий впервые уловил в ее голосе командирские нотки.

Машину явно отбросило взрывной волной. Теперь она беспомощно, словно огромный жук-навозник, лежала на боку, иссеченная пулеметными очередями и осколками. Судя по всему, шофер успел выскочить из кабины, однако та «догнала» и, навалившись всей своей металлической тяжестью, добила его.

Окровавленная голова городского главы покоилась между рулем и приборным щитком. Старшего лейтенанта Вегерова в салоне не оказалось.

Пока майор нащупывал пульс Кречетова, Анна уже пошла по кровавому следу, ведущему вниз, к небольшой речушке.

Изъяв два портфеля, городского головы и энкавэдиста, остававшиеся в машине, Гайдук передал их подошедшей Серафиме Акимовне и приказал отнести к полуторке:

— С этих минут ты у нас — главный хранитель секретных документов, — как можно строже объяснил он. — Хотя полагаю, что основные архивы эти службисты успели отправить в тыл еще раньше.

Энкавэдист лежал буквально в метре от кромки воды, рядом валялся неиспользованный армейский перевязочный пакет. Анна издалека сразу же поняла, что он хотел промыть рану и перевязать ее.

Как только Жерми стала приближаться к нему, раненый Вегеров, воспользовавшись в качестве упора небольшим, словно бы произрастающим из земли валуном под левым плечом, развернулся и от бедра выстрелил в ее направлении. Все это произошло настолько быстро, что Анна едва успела отшатнуться. Она уже хотела воздать хвалу Всевышнему за то, что не позволил энкавэдисту попасть в нее буквально с четырех шагов, но как раз в эту минуту боковым зрением заметила спешащего к ним Гайдука и догадалась, что пуля предназначалась ему.

Увидев, что промахнулся, Вегеров процедил:

— Чтобы я вот так вот подох? А ты, собака, остался и дальше делал карьеру?! Несправедливо… Если уж уходить в ад, то вместе.

— Отставить! — крикнула Жерми, видя, как, собираясь с последними силами, старший лейтенант снова приподнимает отяжелевший пистолет дрожащей, не слушающейся его рукой. — Не стрелять! — заходя как бы со стороны, несколькими прыжками подскочила она к нему. — Ты же видишь, что свои!

— Уйди, стерва! Тебя давно следовало в лагерную пыль стереть. Вместе с любовничком твоим и всем родом гайдуцким.

Они оба заметили, что, выхватив пистолет, Дмитрий в пяти метрах от них бросился на землю; услышали, как он прорычал: «Опусти оружие, сволочь! Не видишь, кто перед тобой?!» Однако Вегерова это не остановило. С огромным трудом приподнимаясь, чтобы лучше прицелиться, он нажал на спусковой крючок как раз в ту минуту, когда Анна нанесла резкий удар ногой по кисти его руки, после чего пистолет улетел в сторону, вслед за пулей.

— Вставайте же, майор, вставайте, — иронично окликнула Жерми Гайдука, слегка приподнявшегося на ладонях и всматривавшегося в то, что происходит у валуна. — А то, чего доброго, простудитесь!

— Спасибо, Анна; возможно, вы спасли мне жизнь.

— Вот видите — как это непросто: понять, от кого ждать выстрела в спину, а от кого — спасения. Оказывается, русские делятся не только на белых и красных.

— В общем-то, я и раньше догадывался об этом, — отряхивал Дмитрий с повлажневшего кителя прилипшие листики и травинки.

— А вот, в этом уж позвольте усомниться, майор. Ввиду того, что соперник, нарушив правила дуэли, прибег ко второму выстрелу, ответный выпад — за вами!

— Да не хочу я брать его на свою совесть, неужели не понятно? Чтобы потом всю жизнь чувствовать себя среди своих же отступником и предателем?

— Я поняла только то, что ждать от вас во время этой дуэли выстрела возмездия — бессмысленно. Уходите к машине, мы тут сами разберемся.

— Нет уж, — проворчал Дмитрий, приближаясь. — Хочется в последний раз посмотреть в глаза этому завистнику.

— Это не зависть, это ненависть, — едва слышно ответил старший лейтенант. — Скольких мы в тридцать седьмом перестреляли таких, как ты, Гайдук; но, видно, плохо старались. Будь моя воля, каждого второго б — под «вышку»! И только так! — произнеся это, Вегеров то ли потерял сознание, то ли попросту затаился.