Глава 9. «И летели наземь самураи…»
Халхин-Гол, 22 июня 1939 г.
Майор Глазыкин, увидев младшего летчика Пономарева на Тамцаг-Булакском аэродроме, только вопросительно приподнял бровь.
Владимир откозырял и доложил о прибытии, протянув комполка справку из окружного госпиталя:
«СПРАВКА
Дана мл. л-ту ПОНОМАРЕВУ Владимиру Ивановичу
В том, что он находился на излечении с 5 июня 1939 г. по 20 июня 1939 г. по поводу контузии и касательного ранения правой височной части головы без повреждения кости.
Выписывается в 22-й ИАП по выздоровлении.
Начальник окр. военного госпиталя ЗабВО военврач 1 ранга ГОФМАН
Начальник 1-го хир. отделения военврач 3 ранга РЕВА»…
– Ну что же, поздравляю с выздоровлением, товарищ младший лейтенант, – сказал Глазыкин. – А как вы себя чувствуете на самом деле?
– Я на самом деле выздоровел, товарищ майор! Готов идти в бой! – бодро ответил Владимир.
– Готов, значит, в бой идти! – Глазыкин усмехнулся. – Это хорошо, что готов. Потому что вот-вот и пойдем. Но надо вам, товарищ младший лейтенант, летные навыки восстановить после госпиталя.
– Да я всего-то две недели там пробыл, товарищ майор! И ранение у меня легкое!.
– Ладно, ладно!.. Легкое! С легким бы в санчасти отлежался! – майору нравился этот паренек, чудом вернувшийся из того боя и теперь снова рвавшийся в бой. – Поэтому сейчас отдыхай, а завтра майор Кравченко с тобой полетает и решит, что к чему.
В принципе это Владимира вполне устраивало. Только вот Кравченко… Это не тот ли Кравченко, который Герой?
Оказалось, тот самый. Герой Советского Союза. Летчик-испытатель. Ас.
Пятого числа его назначили военным советником в двадцать второй истребительный авиаполк, и он две недели подряд гонял личный состав до седьмого пота, отрабатывая приемы одиночного и группового воздушного боя.
«Пока вы, товарищ младший летчик, отдыхали на госпитальной койке и в шахматы играли!» – подумал Владимир. Но делать было нечего. Зачет надо было сдать!
На следующий день он сразу же после завтрака явился в юрту майора и доложил о готовности к сдаче зачета по технике пилотирования. Кравченко отложил свежую газету и кивнул. А затем резво поднялся и, увлекая за собой Владимира, зашагал к стоянкам.
Все прошло хорошо. Владимир показал, все что умеет, выполнив обычный комплекс простого и сложного пилотажа. Кравченко, который два с лишним года служил летчиком-инструктором в Качинской авиашколе, остался доволен летными навыками курсанта.
«Тьфу, ты!.. Младшего летчика Пономарева!» – поправил сам себя майор. А потом поручил старшему лейтенанту Рахову провести учебный бой с Пономаревым, а сам решил понаблюдать за ними с земли.
Владимир, отлично понимая, что от того, какое мнение о нем сложится сейчас, будет зависеть его дальнейшая судьба, превзошел себя. Рахова он боялся не так, как майора, и, возможно, поэтому вел себя в небе раскованно и легко. Бой окончился вничью, и это была настоящая победа!
Когда он подошел к старшему лейтенанту за замечаниями, тот только хлопнул его по плечу и сказал:
– Годится!
Майор Кравченко тоже остался доволен молодым летчиком.
А на следующий день летные и боевые навыки Владимира Пономарева проверили уже вражеские пилоты. И, скорее всего, остались недовольны…
Двадцать второго июня с утра до самого полудня над степью висела молочно-белая пелена тумана… А после обеда по приказу вышестоящего командования, в лице комдива Жукова, в небо были подняты вторая и четвертая эскадрильи двадцать второго полка.
Остальным – приготовиться!..
«Эти герои что-то засиделись на своих аэродромах, пока пехота за них отдувается!.. – раздраженно думал Жуков. – Как бы не перетренировались!»
Дело было в том, что позавчера батальон сто сорок девятого стрелкового полка при поддержке роты бронеавтомобилей попытался атаковать японский военный лагерь в районе Джанджин-Сумэ, но, потеряв пять человек убитыми и три броневика, был вынужден отойти на исходные позиции.
А сейчас неудачи были противопоказаны категорически! Неудачи – удел неудачников! Которые уже арестованы и дают признательные показания.
Жукову очень требовалась победа. Хоть какая-нибудь!
И тут очень кстати прозвучал совет майора Куцепалова. Точнее, даже не совет, а так, мнение вслух. Действительно, у Смушкевича здесь триста самолетов, а у япошек поблизости всего лишь два десятка! А он все силы накапливает, да асов своих тренирует! Да у него тут одних Героев больше, чем всех японских летчиков вместе взятых! Вот пусть и покажут самураям, какой стороной кобылу запрягать!
Смушкевич не возражал, понимая, что, комдив по-своему прав, и приказал поднять оба полка. Надо было видеть, как обрадовались его ребята, три недели подряд совершавшие лишь ознакомительные полеты да тренировочные бои и уже понемногу начавшие скучать!
– Слушай боевой приказ! Нанести визит самураям и наказать подлого врага!
Пеленг из двенадцати «ишаков» возглавлял комэска-два старший лейтенант Савкин, а девятку «бисов» повел в бой комэска-четыре капитан Степанов.
И опять все пошло поперек!
Над Хамар-Дабой со стороны солнца на них упало восемнадцать самураев.
Как всегда, тактическое и техническое превосходство оказалось важнее численного. А после первой же атаки на стороне противника оказался и численный перевес!
Старший лейтенант Савкин сразу же был ранен. И со снижением вышел из боя. Потеряв ведущего, эскадрилья «ишаков» рассыпалась в разные стороны, и больше в бою не участвовала. А раненый комэска, расстреливаемый вражескими истребителями со всех сторон, сумел-таки совершить вынужденную посадку на «брюхо». Уже на земле его истребитель подожгли, но он как-то выбрался из кабины и уцелел.
А четвертая эскадрилья осталась один на один с вдвое превосходящим по численности противником. То же самое произошло с этой же эскадрильей в мае. Номер, что ли, у нее несчастливый был такой?… Ситуация повторялась практически до мелочей.
Но не повторилась!
Не зря Степанов натаскивал своих парней. Как чувствовал. Нутром чувствовал!
И началась карусель! Они крутились, как ужи на сковородке, отсекая самураев друг от друга и огрызаясь огнем, когда подворачивался случай. При этом эскадрилья медленно, но верно оттягивала врага в глубь своей территории.
Конечно, им доставалось… Но они держались! А ведь дрались они сейчас с теми же самыми японскими асами, в бою с которыми погибли их товарищи три недели назад.
И все-таки численное превосходство, есть численное превосходство. Три «биса», в том числе и машина Степанова, получили повреждения, и пошли на вынужденную посадку. Их товарищи, связанные боем, ничем не могли им помочь. А японцы продолжали обстреливать планирующие и уже катящиеся по земле машины…
Истребители загорелись, но пилоты все же успели выскочить из кабин и отбежать прежде, чем начали рваться бензобаки. К счастью, никто из них не пострадал.
В этот момент на горизонте показалась эскадрилья И-16 семидесятого полка. Увидев подкрепление, самураи бросили несговорчивых «бисов» и ушли на свой аэродром.
Продержались!..
Евгений смотрел на свой догорающий самолет и не мог скрыть довольной улыбки. Вот это бой! Три машины потеряно?… Ерунда! Зато все целы. Не сбили ни одного врага?… Еще не вечер!
Когда эскадрилья Савкина по одному вернулась на свой аэродром и летчики сбивчиво поведали о происшедшем, Глазыкин стиснул зубы, но ничего им не сказал. Да и что было говорить! Надо было самому лететь!
Он и полетел. Когда получил приказ поднять еще две эскадрильи…
Потому что Жукова, само собой, исход боя не устроил. Смушкевича тоже. Хотя и по другой причине. О чем они беседовали друг с другом наедине, история умалчивает. Но, похоже, комдив, как и положено начальнику, не стесняясь, высказал свое нелицеприятное мнение о ВВС комкору, старшему по званию, но младшему по должности.
А солнце стало понемногу клониться к вечеру.
Двадцать второй полк в полном составе (за исключением тех, кому сегодня уже досталось и чьи машины встали на ремонт) в колонне эскадрилий с комполка во главе двинулся к линии боевого соприкосновения.
Владимир Пономарев опять шел на своем законном месте справа от комзвена. Но, будучи уже обстрелянным пилотом, смотрел в его сторону лишь краем прищуренного глаза. Солнце его интересовало значительно больше. И не только его.
Военные советники, идущие в строю эскадрилий, тоже смотрели в основном на солнце. И правильно делали! Та самая Ганьчжурская двадцатка (а другим самураям здесь сегодня взяться было неоткуда) опять валилась на них со стороны светила.
Но внезапности у них не получилось. И сбить с первого раза им тоже никого не удалось. И вообще не на тех напали!
Все смешалось в доме Облонских… Строй полка распался. Кто-то вырвался вперед. Кто-то отстал. Часть ведомых во время резких эволюций оторвалась от своих ведущих. Вообще в воздухе вдруг стало как-то очень тесно. Повсюду носились истребители. Управлять в такой мешанине без радио было невозможно, и Глазыкин мгновенно из командира превратился в обычного бойца.
Японцев он увидел почти сразу и рванулся к ним навстречу, открыв огонь с большой дистанции. А потом опомнился и стал беречь патроны.
В ходе свалки один из самураев очень удачно залез ему в прицел, и комполка инстинктивно нажав гашетку, с радостью увидел, как его очередь распорола истребитель противника почти по всей длине. Он перевернулся и посыпался вниз. Глазыкин проводил его долгим взглядом.
Эх, лучше бы он этого не делал!
Нельзя смотреть на сбитого врага. Он прекрасно знал об этом, и сам неоднократно напоминал молодым пилотам, что это плохая примета. Но как же было удержаться! Ведь это был его первый бой! Его первый сбитый!
Плохая примета… Всей спиной почувствовал он вражескую очередь, встряхнувшую его самолет. «Ишачок» тут же стал тяжелым и непослушным, его потянуло вниз, а ручка болталась, и, ясное дело, были перебиты тросы управления. Глазыкин понял, что делать нечего и надо прыгать. Он отстегнул привязные ремни и, перевалившись через борт, выпал из самолета.
Владимир долго держался за хвост Пьянкова, но так и не удержался. Да и кто бы удержался? Комзвена, бросился на проклятого врага и думать забыл про ведомых.
Оставшись один, Владимир первым делом осмотрелся: «К кому бы пристроиться?»
В небе кружилось и вращалось не меньше сотни самолетов! Только успевай уворачиваться. Сверкали пулеметные трассы. Сверкали на солнце плоскости и кабины машин. Глаза выхватывали куски пространства, как куски мозаики, складывать которую было некогда. Да и незачем!
Увидев слева снизу самурая, пристроившегося в хвост «ишаку», Владимир энергично дал ручку от себя и свалился на японца, врезав ему очередью прямо по кабине. Самурай ткнулся мордой в приборную доску и вошел в пике, из которого не выходят.
Владимир сделал вираж и наконец-то пристроился к какому-то краснозвездному истребителю с белой цифрой семь на хвосте. На глазах у него пилот семерки красиво завалил японца. Тот вспыхнул, и яростное пламя мгновенно охватило его целиком.
Теперь Владимир держался за своего ведущего зубами! И вращал головой во все стороны, прикрывая от атак. Он даже один раз пальнул в какого-то совсем очумевшего самурая, проскочившего прямо перед ним и попытавшегося пристроиться к семерке. Чумной самурай рывком ушел из-под огня и свалился в штопор. А летчик, которого спас Владимир, оглянулся и покачал крыльями в знак благодарности.
Смушкевичу доложили, что двадцать второй полк ведет бой с крупными силами противника (и откуда они, интересно, взялись?) в районе горы Баян-Цаган. Он немедленно дал команду майору Забалуеву поднять свой полк и идти на помощь боевым товарищам.
Майор Вячеслав Забалуев в отличие от Глазыкина в Монголии был старожилом. Семидесятый полк входил в состав сотой смешанной авиабригады пятьдесят седьмого особого корпуса и с сентября тридцать седьмого года дислоцировался в Тамцаг-Булаке.
Ныне разоблаченный враг народа, а тогда еще командующий войсками Забайкальского военного округа, командарм второго ранга Великанов, бригаду, убывающую для оказания братской помощи, укомплектовал по принципу «возьми боже, что мне не гоже». У Забалуева было на одну эскадрилью «бисов» меньше, чем у Глазыкина, а «ишаки», все до одного, двухпулеметные, пятого типа, без бронеспинок. Хотя, в общем, тогда это была еще более-менее боеспособная часть.
Увы, зараза полного пофигизма, вредительски насаждаемая в особом корпусе его командованием (за что оно недавно и было арестовано, а надо было бы уже давно!) в полной мере коснулась и Забалуевского полка. Состояние матчасти не просто оставляло желать лучшего, оно вообще никуда не годилось! От длительного хранения под открытым небом у половины его истребителей перкалевая обшивка сопрела, начала гнить. Боевая подготовка и дисциплина даже не хромали. Они попросту обезножели!
Неудивительно, что в первом же бою, который состоялся месяц назад двадцать первого мая, еще до прибытия Глазыкинского полка, семидесятый ИАП сразу понес потери. Был сбит И-16. Летчик Лысенко погиб.
Лишь только после этого начальство спохватилось. Управление полка привели в чувство, укрепили военными советниками, полностью заменили матчасть. Майор Грицевец, опытный летчик-инструктор, сделал все, что мог, чтобы подтянуть летные навыки у своих подопечных. И теперь полк был полностью готов к бою.
И вступил в бой.
Помощь подоспела вовремя, потому что у многих истребителей двадцать второго полка уже кончались боеприпасы и горючее.
Остановился мотор и у Владимира. Сначала он подумал, что его подбили, а он в горячке боя не понял. И только взглянув на циферблат часов, догадался, что время полета истекло. И точно, стрелка бензиномера была на нуле. И боеприпасы тоже, наверное, были израсходованы, потому что патронов он не жалел.
«Вот так попал!» – подумал он. Тут-то его и прищучат, как миленького!
Но летчик семерки, заметив, что его верный ведомый планирует с остановившимся пропеллером в сторону аэродрома, развернулся и проводил до самого места. И только когда Владимир выпустил шасси и пошел на посадку, его ангел-хранитель покачал крыльями и ушел.
«Вот что значит настоящая взаимовыручка!» – подумал Пономарев.
Он даже не знал, кто сидел в том истребителе. Как, впрочем, и летчик семерки не знал, кто его прикрывал в этом бою.
Владимир садился с ходу. Оно и понятно: на второй круг идти было не на чем. В баках – сухо. Техники дружно покатили его на стоянку и быстро заправили горючим и боеприпасами. И он снова взлетел и помчался туда, где, не останавливаясь, клубился воздушный бой…
Майор Забалуев привел своих ребят не к шапочному разбору! Подлетая, он видел, как один за другим краснозвездные машины по одной, по две выходили из боя, некоторые даже с остановившимися винтами.
«Горючка на исходе», – подумал он.
И был совершенно прав! Но самураев это не касалось, они-то могли летать в два с лишним раза дольше советских истребителей, потому что дальность у них была такая. Бензину брали больше, а расходовали меньше. Японская техника!
Семидесятый полк прикрыл выход двадцать второго полка из боя и занял его место. А пока он дрался с самураями, летчики двадцать второго заправлялись, заряжали оружие и снова поднимались в небо. И теперь уже они, когда пришло время, прикрывали выход из боя семидесятого полка.
Это длилось почти два с половиной часа.
И, наконец, самураи не выдержали. Их-то никто менять не собирался!
Но кончалось не только горючее и боеприпасы. Кончилось время их побед. Хотя в этом бою они сбили много краснозвездных врагов, им переводу не было! И откуда только брались? Поэтому и сдали нервы у «королей неба»!
Переломили советские пилоты самурайский хребет, и полетели самураи, под напором стали и огня, на свой родной аэродром под Ганьчжуром. Но прикрывать их было некому. Вдобавок к сгоревшим в бою во время посадки наши летчики, мстя за погибших товарищей, сожгли еще двоих напоследок. И поделом!
Это была настоящая победа!
Но досталась она дорогой ценой… В ходе боя потери советской стороны составили семнадцать самолетов (тринадцать И-15 бис и четыре И-16) и одиннадцать летчиков.
Геройски погиб командир двадцать второго истребительного авиаполка майор Николай Георгиевич Глазыкин.
Его тело, сильно разбитое тупым ударом, нашли рядом с упавшим самолетом. Возможно, он угодил под падающий истребитель… Никто не видел, как это произошло. В такой куче-мале это было попросту невозможно. Но зато видели, как он сбил самолет противника.
Кроме Глазыкина, двадцать второй авиаполк недосчитался еще пяти летчиков. И семидесятый потерял пять пилотов.
Комкор Смушкевич размышлял.
Перед ним лежали рапорты командира семидесятого полка майора Забалуева и помкомполка капитана Балбшева, временно исполняющего обязанности командира двадцать второго полка после гибели майора Глазыкина.
«С нашей стороны в бою участвовало девяносто пять самолетов, со стороны самураев – сто двадцать…» Стоп! В Ганьчжуре, и он это знал точно, сидело двадцать истребителей. Откуда еще сто самолетов? Прилетели из Хайлара или Чанчуня? Быть того не может!.. Врут?… Может быть, но не специально. В такой давке своего от чужого хрен отличишь! Ладно, едем дальше…
«В ходе боя сбито более двадцати пяти японских истребителей…» Так, посчитаем. На нашей территории было найдено четырнадцать упавших и сгоревших самолетов. На территории противника разведка обнаружила еще одиннадцать разбитых машин. Да двоих сожгли в Ганьчжуре. Итого двадцать семь. Отнять семнадцать – будет десять. То есть потери самураев в два раза меньше. Опять врут?… Да нет, конечно, не врут, просто кое-кого из японцев посчитали два раза. Сам боевой летчик, он знал, что попасть в самолет и сбить самолет – это разные вещи. В бою некогда глядеть, упал подбитый тобой враг или оклемался и дальше полетел.
Так кто же победил?… Во все века победителем считался тот, за кем осталось поле битвы. Враг бежал?… Бежал! И добивали врага прямо у его порога. Значит, враг битву проиграл. На этом и порешим!
И он включил в свой рапорт на имя командира особого корпуса комдива Жукова окончательную цифру – двадцать пять сбитых!
Так, теперь наши потери…
Семнадцать самолетов. Но люди-то живы. Старший лейтенант Савкин ранен легко, остался в строю. Трое сели на вынужденную. Целехоньки. Двое выпрыгнули с парашютом и уже вернулись в свои части. Значит, что?… Значит, наши потери – одиннадцать летчиков. Так и запишем!
Он размашисто подписал рапорт и пошел к комдиву.
Смушкевич был человек отходчивый и понимал, какая ответственность лежит на Жукове. Поэтому махнул рукой на дневную размолвку и выкинул ее из головы.
Жуков нисколько не жалел о выволочке, которую он устроил Смушкевичу. Но зла на него держать не собирался, потому что был прав!
Поэтому, когда Смушкевич зашел к нему в юрту и доложил результаты воздушного боя, он крепко пожал ему руку и от чистого сердца поздравил с победой.
А потом еще раз перечитал рапорт… Все как надо. Молодец Смушкевич! Может, если захочет, подать товар лицом. Численное превосходство противника в начале боя имелось?… Имелось! Самураев сбито больше?… В три раза! И враг бежит, бежит, бежит!.. И вообще, когда в небе сражается столько самолетов за раз, это уже не воздушный бой, это уже воздушное сражение.
Так в Москву и доложим. Крупнейшее в истории авиации воздушное сражение нами выиграно! Ай да Жуков! Ай да сукин сын!..
Поздно вечером комкор Смушкевич приехал в осиротевший двадцать второй полк. Он обошел все самолеты на аэродроме, побеседовал с техниками. А потом собрал летный состав в штабной юрте и подробно расспросил о впечатлениях от встречи с самураями.
Больше всего его интересовали боевые возможности японских летчиков.
И все как один, не сговариваясь, отметили большую выносливость, тактическое мастерство и волевые качества японских пилотов. Очень опасные противники!..
– Но, товарищ комкор, – резюмировал военком полка старший политрук Калачев, сбивший, кстати, в этом бою один японский самолет. – Мы их бьем и будем бить, пока не уничтожим или не принудим сдаться!
И все захлопали. А комкор улыбнулся:
– По докладам командиров полков, в бою участвовало девяносто пять наших истребителей и сто двадцать японских!..
Кто-то удивленно присвистнул. Но Смушкевич не обратил внимания. Это было не совещание, а просто беседа боевых товарищей. И продолжил:
– Сбито более двадцати пяти японских самолетов!.. Отличились майоры Глазыкин, Грицевец, Кравченко, капитан Герасимов, старшие лейтенанты Рахов, Орлов, Викторов и многие другие…
– Гнали самураев пинками аж до самого Ганьчжура! – не удержался от реплики кто-то из летчиков. – А они летели и кувыркались! – закончил он, и веселый смех прокатился по юрте.
– Точно! – улыбнулся комкор. – И это настоящая победа!.. А как вы думаете, ожидать ли нам от них ответной любезности?
– Самураи – народ мстительный. Обязательно захотят рассчитаться за свое поражение. И в самом скором времени! – ответил за всех майор Кравченко. – Но мы их встретим, как дорогих гостей, и угостим, как положено! – закончил он под общий смех и улюлюканье.
– Гостеприимство – это хорошее качество! – сказал Смушкевич. И смех стал еще громче.
– Ну а если серьезно, – продолжил он, когда летчики успокоились. – Бои нам предстоят не шуточные! Я думаю, что все это уже поняли… Есть сведения, что командование Квантунской армии перебрасывает на Халхин-Гол хорошо обученные, опытные истребительные части из Китая и Японии. Поэтому максимальное внимание, товарищи командиры, – обратился он к Балбшеву и Калачеву. – Надо уделить вопросам тактической подготовки летчиков к предстоящим боям.
Балбшев чуть подался вперед при этих словах комкора и кивнул, словно подтверждая важность сказанного. Калачев, делавший заметки в своей рабочей тетради, поднял голову и посмотрел на Смушкевича.
– И вам, товарищи советники, не стоит успокаиваться, – комкор повернулся к Кравченко и его товарищам. – Да, вы многое сделали, чтобы передать свой боевой опыт. И сегодняшний бой это показал! Но впереди еще много боев! До сих пор некоторые из ваших учеников бросаются на японцев очертя голову, как только их увидят!
– Сашка Пьянков, у нас такой драчливый! – опять влез кто-то из пилотов. Но Смушкевич шутку не поддержал, и на шутника зашикали его же товарищи.
– Необдуманный риск, – сказал Смушкевич. – Приносит лишь потери самолетов, а главное – летчиков. Подготовленные боевые летчики – это ценные кадры, это специалисты, без которых не решить поставленную задачу по разгрому врага…
Когда комкор уехал, Владимира поманил рукой майор Кравченко.
– Ты сегодня на семнадцатой летал? – спросил он.
– Я, товарищ майор, а что? – подтвердил Владимир.
И тогда Кравченко обнял его, а потом крепко пожал руку. Владимир смотрел на него, ничего не понимая.
– А я сегодня – на семерке! – сказал он и широко улыбнулся. – Так что с меня причитается!
– Да что вы, товарищ майор! – смутился Владимир. – Вы ж меня до дому проводили, а то сожгли бы меня за милую душу.
– Ладно, ладно! Ходил за мной, как на веревочке. Молодец!.. Я сам видел, как ты самурая завалил! И в рапорте указал. Так что, с почином тебя! – Кравченко хлопнул его по плечу.
– Спасибо, товарищ майор!
