2.
Олег позвонил мне в тот же день, как на прилавках Бруклина появилось «Слово» с моим объявлением. Сказал:
— Завтра. В шесть часов утра. Вест-восьмая в Бруклине. Сквер возле сабвея, напротив дома 2825. Возьми с собой телефон.
Я, конечно, слабо разумею во всяких шпионских хитростях, но место и время встречи Олег наверняка выбрал с известным умыслом: в ранний утренний час этот район, застроенный высоченными серыми и красными коробками жилых зданий, был вымерши безлюден и оглушительно пуст.
Ни единого прохожего, ни машины… Широкие газоны, пустая улица с двухсторонним движением, заканчивающаяся тупиком у набережной, серые жалюзи закусочных и барахолок. И тротуары, вдоль которых плотно, бампер в бампер, выстроились автомобили жильцов многоэтажек — к вечеру найти здесь место для парковки было невозможно.
Я, неторопливо пробежавшись по пустынной холодной набережной, присел на одну из скамеек в скверике и, приглядываясь к сонной, еле высвеченной тускленьким рассветом улице, погрузился в ожидание предстоящей встречи с беглым зеком, а ныне — таинственным представителем некой организации, состоящей, вероятно, из пионеров-ленинцев старого, выдержанного розлива.
Телефон в кармане куртки требовательно проверещал, вызывая меня на связь.
— Ступай, не суетясь, на набережную, — услышался голос Олега.
Я поднялся со скамьи и побрел в сторону стылого январского океана, катящего волны на смерзшийся грязноватый песок пляжей, усеянный стаями жирных, раскормленных чаек размером с гусей. У опорных свай набережной сновали в поисках корма черными юркими тенями крысы.
Вот и Америка… Предрассветная, будничная. Без всяких чудес.
Олег, одетый в короткую дубленку и кепочку, стоял у железных поручней, корабельными леерами опоясывающими прибрежный дощатый настил. Молча протянул мне руку.
Мы двинулись к чернеющим неподалеку пирсам, где копошились фигурки ранних утренних рыбаков. По дороге я доложил обо всех своих американских достижениях, заключавшихся в разрешении проблемы с жильем и состоявшемся визите к адвокату.
Олег, выслушивая меня, безучастно кивал, насвистывая себе под нос невнятную мелодию некоего марша.
— Ну, — внезапно поднял на меня пронизывающий взор, — не расхотелось еще поработать со мной вместе?
— Давай попробуем, — невозмутимо ответил я.
— А по России — как, скучаешь?
— На днях тут… просто-таки, припекло, — признался я.
— Ничего, — откликнулся он. — Мы еще вернемся туда, Толик… Уважаемыми людьми, поверь. Дайте срок…
— Российский суд пойдет навстречу такому пожеланию, — сказал я. — Даже не сомневайся.
— Будет другой суд, — уверенно заявил Олег. — Над теми, кто развалил страну. И грабит ее сейчас. И мне такой суд не страшен. Более того, живу его ожиданием.
Мы прошли на пирс, где свистал ветер, несший мелкую ледяную крупу, секшую лицо. Рыбачки кидали в бултыхающуюся под сваями зелено-черную воду сетки с сырым куриным мясом, приманивая крабов. Кое-кто вытягивал из пучины осклизлых грязно-коричневых камбал.
Толстячок с багровым от морозца лицом, стоя у края помоста и выгнувшись спиной назад, пыхтя от натуги, писал в океан, виртуозно используя редкие паузы между порывами ветра.
— В общем, твою ситуацию я вижу так, — продолжил Олег, плотнее запахивая ворот дубленки. — Родился ты хотя и Америке, но эта страна уже не твоя, ты в ней — пришелец. В компанию американских уродов, существующих во имя и ради доллара, тебе не вписаться, ты для них инороден. Ну а эти… идиши, — он махнул рукой в сторону Брайтон Бич, — скоро будут тебе, как рвотное… Клопики из протухших одесских матрацев.
— Жестко режешь, — сказал я.
— Да, режу я очень жестко, — ладонью потерев подбородок, отозвался Олег. — Теперь главное. Скоро твое заявление очутится в лапах спецслужб, это обязательно. И начнется забавная игра. Вот— то затеется рыбалочка… на живца! Десяток тихарей из ЦРУ можно будет в одночасье прихлопнуть… Но да только баловство это. Будем соблюдать корректность и на рожон не полезем. А сейчас ты заберешь свои вещички от идишей и поедешь на свое постоянное место жительство. В Куинс. Дивная квартира, без тараканов, что уже редкость в Нью-Йорке…
— А я уже заплатил за месяц вперед, — сказал я.
— Идишам? Ну и хорошо, — отозвался Олег. — Зато у тебя есть нейтральный почтовый ящик. Куда поступит решение иммиграционных служб. И где, вероятно, расположится засада. А может, и обойдется с засадой… В любом случае результат будет. Полезный для нас. — Он достал из кармана дубленки рацию. Произнес: — Иду к машине. Как там?..
— Чисто, — ответил сиплый голос.
Через несколько минут, усевшись в припаркованную возле перекрестка «шевроле-беретту», мы держали курс в направлении Жениного дома.
Старухе я объяснил, что вынужден срочно уехать по делам в штат Колорадо, свое проживание окончательно прерываю, но непременно буду позванивать, ибо жду по почте важного письма. Озлобленная жизнью брюнетка, услышав такое заявление, швырнула мне триста долларов, хотя на возврат денег я не претендовал. То ли ее заела совесть содрать с меня полную плату за месяц, то ли она уже видела на своем банковском счете отсуженный у строительной компании миллион и не желала размениваться на мелочи.
«Беретта», развернувшись на широком Куинс-бульваре, приняла вправо и съехала в пасть подземного гаража, устроенного под одним из высотных домов. Из гаража черным ходом мы прошли в холл дома, насыщенного запахами якобы освежающей воздух химии.
Холл был застлан изумрудного цвета ковровым покрытием, блистал полированным черным деревом стен, зеркалами, начищенной медью дверных ручек; в углах потолка были установлены телекамеры, а у входа сидел портье-китаец, приветствовавший Олега поднятием руки.
— Это Генри Райт, — представил меня Олег портье. — Новый арендатор квартиры мистера Мэйсона.
— Меня предупреждали… — Портье вручил мне пухлый конверт. — Здесь договор с хозяином дома, все документы…
— Мы разберемся, — Олег сунул в карман его адмиральского кителя несколько долларов.
— Ключи в пакете, — уточнил, поглубже умещая купюры в кармане, служитель, мелко тряся головой в выражении признательности за чаевые. — Желаю приятно провести день.
— Постараемся, — заверил его я.
Квартира произвела на меня впечатление в высшей степени благоприятное: большая гостиная с кожаной мебелью и огромным телевизором со стоявшим на нем черным ящичком кабельной системы; в углу — примкнутый к стене письменный стол с компьютером; потолок со встроенными в него усеченными колбочками ламп; мягкий пухлый ковер…
Спальню практически целиком занимала кровать, застланная парчовым покрывалом табачного цвета, на которой с комфортом мог бы переночевать взрослый слон.
Другая спальня, площадью несколько меньшей, предназначалась, видимо, для гостей.
Кухня была полностью оборудована, холодильник заполнен продуктами.
— Здесь кто-то живет? — спросил я.
— Да, отныне некто Генри Райт, — сказал Олег. — То есть ты.
Из сумки, которую Олег взял с собой из «беретты», он вытащил фотоаппарат.
— Ну-ка, — кивнул на стену, — встань вон там…
Фиолетово сверкнула вспышка.
— Вечером получишь документы, — продолжил он. — Водительские права и социальную карточку. Бумаги реальные, вернее, сделанные на реально существующее лицо. С чистым прошлым.
— А где само лицо? — поинтересовался я.
— За него уже не беспокойся, — ответил Олег. — Он тебе претензий не предъявит. По крайней мере в этой жизни.
— Хрена себе, — прокомментировал я.
— Осваивайся пока… — Олег убрал фотоаппарат в сумку. — В семь часов вечера спускайся вниз. Рядом с подъездом вход в ресторанчик. Поужинаем и потолкуем. А сейчас — привет! Спешу. Да! Никаких появлений на Брайтон Бич! Никаких контактов с эмигрантами! Практически все они — стукачи Эф-Би-Ай… А кое-кто еще и нашу гэбэ обслуживает… По совместительству. Все, пока!
Хлопнула дверь.
Олег отбыл в неизвестность по своим странным делам, и я остался один. Пройдя в гостиную, подошел к окну. С высоты одиннадцатого этажа оглядел представшую перед моим взором панораму: торговую улочку со множеством магазинчиков, часть из которых так же, как и на Брайтон Бич, увенчивали вывески на русском языке; здание латиноамериканского банка с плоской крышей; железнодорожную насыпь со стремительно летящей серебристой торпедой поезда…
Интересная мне все-таки ниспослана жизнь, несмотря даже на неясный покуда ее финал…
Но пока до финала дело не дошло, я отправился на кухню сварить себе кофе. До ужина было еще далеко, а время завтрака уже явно и неотвратимо пробило.
До вечера я плутал по прилегавшим к моему дому улочкам, бесцельно заходя в магазины, прошелся вдоль широченного Куинс— бульвара, выведшего меня к мосту Queensboro, тянувшегося через реку к верхней восточной части Манхэттена, и, таким образом, отмахав пешком большое количество полезных для здоровья миль, вернулся в свою новую обитель, где принял душ и переоделся. После спустился в ресторан, где застал одиноко сидевшего в дальнем углу Олега, сосредоточенно изучавшего меню.
— Лобстрера будешь? — спросил он меня вместо приветствия.
— Не откажусь.
Чокнувшись, мы пригубили легкое сухое вино.
— Ну, по порядку, — сказал он. — Наши разговоры — те, из лагерной жизни, ты, надеюсь, помнишь.
— Отчетливо, — подтвердил я.
— Хорошо, если так. Позволю себе их продолжить. Ну-с, с чего же начать? Существует, мой друг, ныне некая держава, именующая себя Россией. Правят этим царством-королевством жулики. Задача у жуликов достаточно простенькая: пока корабль на плаву, стоим у руля и распродаем все, что есть в трюмах. Хватит на наш век — хорошо, а если вспыхнет бунт среди нищих и ограбленных, тогда грузимс мы в лодочки — и только нас и видели. Но поплывут лодочки в уготованные им гавани, а не в неведомое пространство. И, собственно, лодочки уже плывут и приплывают. С теми, кто решил бунта не дожидаться и в рискованные мероприятия не вступать.
— И вы эти лодочки встречаете?
— Мы их фиксируем, — пояснил Олег. — А иногда и встречаем, да. Но груз из этих лодочек предназначен для обратного возвращения на корабль…
— Благородно, — заметил я.
— Но, — продолжил Олег, маленькими хромированными щипцами перекусывая клешню лобстера, — на лодочках пришвартовываются к обетованным берегам ох не подарочки! Пираты это, Толя, злые, жадные и коварные. И награбленное никому они не желают отдавать, злодеи такие… А потому противопоставить им можно не просто грубую силу, а профессиональную, хорошо оснащенную мощь, то бишь умную и сплоченную организацию. А организация требует, во-первых, материальную базу и — каждодневное действие, без которого оперативная ее гибкость костенеет…
— То есть тренируетесь вы каждодневно? — спросил я. — Боевые учения идут без остановки?
— Стараемся, — подтвердил Олег. — Тем более мы на хозрасчете, бюджетных ассигнований не ожидаем. Тут, кстати, я должен внести ремарочку, а то ты неверно уяснишь себе ситуацию. Я говорю об определенном направлении деятельности. Одном из многих. Узком. Но покуда ты должен знать именно его. Потому что серьезная организация строит свою деятельность на принципе строго ограниченной информации для ее членов. Незнакомых между собой. Из этого, дополню, следует: ты будешь иметь дело исключительно со мной.
— Ну, эту арифметику я уже проходил… И в Индии со шпионами, и в Берлине с бандитами…
— Да, но степень риска была иной, мой мальчик. Равно как и суть задач — грошовых и шкурных.
— А какие теперь?
— Геополитические, Толя. Основная цель США для тебя ясна? Или — разъяснить?
— Полезно, думаю, послушать, — сказал я.
— Начну с того, что все глобальное по сути своей просто. Тактические хитросплетения могут завиваться в любые клубки, а стратегические вопросы всегда ясны и конкретны. Итак. Цель США — мировое господство. Единый, однополярный мир без национальных признаков. Мировое правительство, регулирующее численность населения и пользование ресурсами. Полностью контролирующее все банки.
— Вряд ли пройдет такая затея, — сказал я. — Бог устроил мир несколько по-иному. Более интересно.
— Не знаю насчет Бога, но затея точно не пройдет. Хотя бы потому, что России в такой затее выделена территория вымирания и большой помойки. И знаешь, почему? Во многом из-за особенностей русского характера. Он никак не устраивает Запад, этот характер — непредсказуемый, суматошный, трудно зомбируемый, а потому крайне опасный. Русские плохо вписываются в однополярную систему. Хочешь примерчик?
— Да.
— Подойди к зеркалу и внимательно в него посмотри.
— Вот так, да?..
— Вот так. Ну, так о чем я? Союз разгромили. Мир праху его. Россия осталась. И мы ей служим. По-своему, но честно. У тебя есть возможность присоединиться к нам. Думаю, весьма необходимая для тебя возможность. А дальше — решай.
— Ну, решил, положим, — сказал я. — И чего?
Олег положил на стол ключ и какие-то бумаги.
— «Беретта» — твоя, — пояснил свои действия. — Стоит в гараже под домом. Стоянка оплачена на год вперед, так что с парковкой на улицах выворачиваться не придется. Сегодня же купишь подробную карту Нью-Йорка и атлас автомобильных дорог США. Без них ты, как младенец в чащобе. Завтра поедешь в Пенсильванию. Тут, — он указал на бумаги, — маршрут и все данные. Местечко называется Новая Голландия. Очень скучное, аграрно-религиозное. Но тебе скучать не придется. Поскольку пройдешь там курс молодого бойца. И кое-какие науки. Подробности на месте. Да! — Он полез в карман, вытащив оттуда три перетянутые резинкой карточки: желтенькое водительское удостоверение с моей фотографией, голубенькую, с малиновой печатью, «Social Security card» и — золотую кредитку «Америкэн экспресс».
Владельцем документиков числился, естественно, загадочный Генри Райт. Возможно, уже не существовавший в материальной живой природе.
— Почему не спрашиваешь о зарплате? — Олег, заложив руки за голову, откинулся на спинку стула.
— Да я как-то… и не думал.
— Это хорошо, — кивнул он. — Но деньги на жизнь тебе необходимы и будут у тебя в достаточном количестве. Все. — Он поднялся из-за стола. — Позвоню. Свои координаты, извини, не оставляю. И вот тебе первая истина: чаще всего горят на связи. Самое уязвимое место…
В кармане моего пиджака затренькал телефончик.
— Хэллоу? — спросил я, кнопкой отстегнув панель с микрофоном.
— Это я, Ингред… — донеслось смущенно.
— Моя дорогая Ингред! — сказал я. — Как кстати! Ты почему не спишь?
Олег, усмехнувшись, хлопнул меня по плечу и направился к выходу.
— Когда ты приедешь, Толья?
О, Господи…
— А может, ты ко мне? — предложил я. — Тут хорошо, красиво… Манхэттен, Куинс всякий… Лобстеры на каждом углу. Кроме того, у известного тебе молодого человека в квартире имеются целых две спальни. С та-акими кроватями!
— Ты там смотри… с кроватями! — сказала она.
— Смотрю, — ответил я. — С унынием обреченного импотента.
— А вообще ты меня заинтриговал, — подумав, произнесла Ингред.
Совершенно секретно.
Для осведомления надлежащему адресату.
Сообщаю, что в результате сравнительной рабочей проверки по файлу ESP-009/ 05/ 683256, мной выявлен факт подачи заявления о восстановлении в американском гражданстве гражданином России Подкопаевым Анатолием, прибывшим в США по многократной бизнес— визе класса В-1, выданной нашим консульством в Москве.
Ксерокопия паспорта данного лица — в приложении. Виза выдана без интервью, поскольку поступившие в консульство документы находились в папке МИДа России, ходатайствующего о въезде на территорию США официальной делегации русских ученых, специализирующихся в области космических исследований и приглашенных в НАСА на рабочую конференцию.
Из лиц, входящих в состав делегации, Подкопаева А. никто не знает.
Таким образом, приглашение указанного лица в США можно с большой долей вероятности считать умышленно сфальсифицированным.
Настоящий рапорт обоснован на факте присутствия данных вышеупомянутого лица в специальном контрольном файле.
Адрес местопребывания объекта неизвестен. Ксерокопия въездной иммиграционной анкеты также прилагается.
ЙНЖРОЩГ/ 0437
Скоростная дорога, шурша под колесами «беретты», стелилась в глубь провинциальной Америки — чистенькой, с островками особнячков, площадками автомобильных распродаж, бесчисленными заправочными станциями, закусочными, пабами и мотелями.
Если бы не лежавший на щитке приборов листок с деталями маршрута, я бы, наверное, плутал по Америке в поисках затерянного в недрах штата Пенсильвания нужного мне городка пару недель: трассы то и дело сливались одна с другой, в глазах рябили десятки дорожных указателей, и я, взопрев от напряжения, то и дело сверяясь со шпаргалкой, вспоминал незамысловатые российские хайвеи, где как прешь по прямой, так и прешь, твердо зная, что, если поехал в Калугу, в Ярославль тебе точно не угодить.
А с паучьей сетью безликих многорядных американских дорог все обстояло совершенно иначе, и недаром в одной из телепрограмм, посвященной юмористическим розыгрышам, мистификаторы, поставив будку канадской таможни в теплом южном штате, скрытой камерой снимали обескураженных, однако явно поддавшихся на уловку водителей, которые, хлопая глазами, очумело рассматривали реющий над будкой флаг с кленовым листом…
Шпаргалка не подвела: я прибыл в искомую Новую Голландию, свернул у магазина хозтоваров на узенькую дорожку, вившуюся в частоколе деревянных столбов, чьи перекладины были утыканы фарфоровыми изоляторами, и углубился в заснеженные кукурузные поля, руля мимо серебристых силосных башен и ажурных мачт ветряных электростанций с вяло покачивающимися пропеллерами.
Меня посетило ощущение ирреальности всего со мной происходящего…
Перемещаясь загадочной волей случая, а может, провидения, через материки и часовые пояса, я, вчерашний сержант конвойных войск, ехал ныне, один-одинешенек, дорогами какой-то аграрной штатовской глухомани — неизвестно зачем и неизвестно к кому.
Я достал из-за пазухи свой замечательный телефончик и позвонил в Москву.
Откликнулась маман.
— Ну, привет, — сказал я, еще до конца не веря в то, что невидимая нить протянулась отсюда, из катящей по американскому проселку «беретты», с родимой квартиркой в далекой вечерней Москве и мой голос, в мгновение преодолев океанские и земные просторы, коснулся знакомых стен, дверей, мебели, корешков книг…
— Ты из Берлина? — утвердительно вопросила маман.
— Из штата Пенсильвания, — доложил я. — Из своей личной машины и по своему персональному телефону, представь… Номер пока, правда, дать тебе не могу… По ряду объективных причин.
— О Господи… — устало вздохнула она. — С тобой не соскучишься.
— Ошибаешься, — возразил я. — Была бы ты тут, рядом, соскучилась бы моментально. Вокруг меня обстановочка как раз довольно унылая. Имея в виду пейзаж. Еду вот сквозь нивы печальные, снегом покрытые… Ну и соответственно всякое былое перед глазами, думы… Сентиментальные воспоминания о дорогих лицах… Все, как в известном романсе, одним словом.
— Тебя тоже здесь помнят, — сообщила маман. — Прими поздравления: возбуждено уголовное дело по поводу твоего дезертирства.
— Так давно пора, — заметил я хладнокровно.
— Давно и возбуждено, — сказала маман. — Но сейчас оно передано в Москву, ко мне приходил следователь из военной прокуратуры…
— Привет ему от меня, — сказал я. — И передай, что дело тухлое и пора его закрывать. Ибо обвиняемый переходит, подлец, в буржуинское гражданство. Так что, спасибо тебе, мама, ты меня родила на свет в подходящем для этого месте, где выдавалась своеобразная страховка на будущее. Не хочешь, кстати, пройти мимо того самого роддома в Вашингтоне? В моей компании, а? Встретиться с прошлым? Забавно ведь…
— Ты чего, смеешься?
— Почему? Пришлю тебе вызов. Приедешь?
— Но тогда и отцу…
— Вы еще не разбежались?.. Или медовый месяц продолжается?
— Какой же ты циник…
— Ай-яй-яй! — подтвердил я. — Извините меня, божий одуванчик, цветок невинный райских кущ… Паспорта-то у вас на руках?
— Да…
— Тогда целую, ждите приглашение.
Я припарковал машину у большого кирпичного особняка, стоявшего на пригорке, обнесенном низкой железной оградой. За особняком расстилалось голое заснеженное поле.
Сверился со схемой. Так и есть. Именно в этом здании должен находиться некто Курт Рассел.
Входную дверь мне открыл худенький, невысокого роста старичок в очках.
— Вы — Генри? — спросил он, глядя на меня с явным подозрением.
— Райт, — уточнил я.
— Проходите.
Мы оказались в просторной гостиной, где пылал камин. У камина лежала, настороженно глядя на меня, большая черная овчарка.
— Ну ладно, познакомься с гостем, — произнес старичок, усаживаясь в кресло-качалку с резными подлокотниками, и пес, резво поднявшись, двинулся ко мне, обнюхал равнодушно мои брюки, вновь затем вернувшись на место.
— Меня зовут Курт, — проронил старичок, мерно покачиваясь в кресле. — Мне передали, что вы должны пройти обучение по программе А-3. Это очень простая, начальная программа. — Он, поджав губы, неодобрительно всмотрелся в мое лицо. Сказал не без ехидцы : — Значит, Генри.
— Генри Райт, к вашим услугам, — подтвердил я.
— С языком, вероятно, у вас все в порядке, — продолжил Курт, — но будьте тем не менее критичны к себе: вы — узнаваемый иностранец. Славянского, замечу, происхождения.
— Почему? — удивился я.
— Менталитет, отраженный в ваших глазах, весь облик, в который еще не въелась эта чертова Америка… Вы еще чужачок. Свеженький и явный. Как чернильная клякса на акварели. Эльза ! — внезапно крикнул он.
В гостиную вошла седовласая старушка с розовым кукольным личиком и ярко-голубыми детскими глазами.
— Эльза, будь добра, определи национальность этого молодого человека, — тоном въедливого экзаменатора произнес старичок.
— Он русский, — едва взглянув на меня, ответила старушка.
— Да? А зовут его между тем Генри, так что познакомьтесь…
— Я, кстати, говорю по-русски… — Она пожала мне руку, тепло улыбнувшись.
Я не нашел ничего лучшего, нежели чихнуть в ответ.
— C легким паром! — отозвалась Эльза, имея в виду, вероятно, «будьте здоровы».
Собака, зарычав на мой чих, приподнялась с места.
— Тихо, Кнайт, тихо… — успокоила пса старуха. — Вам нравится наша дворчанка? — обратилась она ко мне.
— Овчарка, — позволил я себе уточнение. — Или вы имеете в виду дворняжку? А может, помесь?
— Овчарка? — призадумалась Эльза. — Но овчарка… она такая порода… мышистого цвета… Нет?
— Какого цвета? — иронично прищурился я.
Старушка застеснялась.
— Ну… такой цвет… — со смущенной хитрецой молвила она. — Ну… Ну, у вас ведь тоже есть эти… — Лукаво заглянула мне в глаза. — Ну, маусы! Которые с хвостом…
— Эльза, принеси нам чай, — прервал нашу беседу Курт.
— Сейчас. — Она сокрушенно взмахнула руками. — Нет, я, кажется, уже стала забывать русский…
Дождавшись ее ухода, Курт продолжил:
— В принципе ваша национальность меня не волнует. Если вы — Генри, так тому и быть. Мне платят за ваше обучение, и единственное, что я от вас потребую, — прилежания. Вы умеете стрелять, молодой человек?
— Из пистолета, из «калашникова»… — пожал я плечами.
— По какой системе?
— То есть? — не понял я. — Стреляю, и все. Крюк веду плавно, не дергаю…
Старичок, поежившись, взглянул на меня, как на придурка. Выдержав паузу, спросил:
— И где же вас учили… так сказать… стрелять? Случайно, не в каких-нибудь конвойных частях эмгебе?
Вот старый хрен! И надо же так походя угодить в точку!
— Я чувствую, — проговорил я вдумчиво, — что моя система называется «дупель-пусто». И мне необходимо для общего развития ознакомиться с вашей.
