6.
Я проснулся в шесть часов утра, движимый чувством долга перед предстоящей работой, но тут вспомнил, что сегодня воскресенье и торопиться мне некуда.
Я лежал на широкой, как плато, кровати с зеркальной спинкой в спальне Ингред и, сонно всматриваясь в сумрак комнаты, из которого блекло выступал гарнитур цвета слоновой кости, вспоминал события прошедшего вечера и ночи, и виделся мне зальчик ресторана, высокие бокалы с легким ледяным вином, ее тревожный взгляд зеленоватых глаз в темноте салона машины, осторожный поцелуй, внезапно превратившийся в жаркое, ненасытное слияние губ, а затем эта комната, горячечная круговерть наших тел, мокрых от сладкого любовного пота, слившихся в неразрывное, не способное, кажется, разделиться целое…
Я осторожно нащупал висевший на спинке стула белоснежный махровый халат, выданный мне вчера неожиданной любовницей в качестве домашней спецодежды, и, поднявшись с ложа, босиком прошлепал по прохладному навощенному паркету на кухню.
В окне занимался серенький октябрьский рассвет; виднеющиеся за стеклом дома с мокрыми скатами крыш казались безжизненными нагромождениями унылого камня.
Я выпил кофе, затем принял душ и, ощупывая пробившуюся за ночь щетину, вернулся в спальню, сразу же угодив в сладкие утренние объятия Ингред.
— Никуда тебя не пущу, — шептала она. — Никуда… Останешься здесь.
Лишь поздним вечером я улучил минутку для того, чтобы позвонить Изе —сказать, что заезжать за мной в Карлсхорст не следует и утром я сам приеду к его дому.
Утром, высадив меня у подъезда обители моего работодателя, Ингред, подозрительно покосившись, спросила, не выйдет ли сейчас мне навстречу какая-либо прелестная дама, которую я условно именую своим менеджером?
В голосе ее сквозила явная ревность.
— Вот и дама, — указал я на появившегося в дверях Изю. — Прости, она несколько полновата, кривонога и ей необходим парик…
Ингред рассмеялась, поцеловав меня в щеку.
— Знаешь, кого ты мне напоминаешь? — спросила, влюбленно глядя на меня.
— Кого же?
— Ни-ко-го! — Она приложила палец к моим губам, дрогнувшим в невольной усмешке. Затем довольно суровым тоном сказала: — Прошу вас явиться после работы домой не очень поздно. Вы поняли?!.
— Йес, сэр… — вздохнул я.
Разъезды с Изей по знакомому маршруту «таможня — Кантштрассе — магазины» завершились вечерним посещением склада, где Валера уже установил железную дверь с сейфовым замком.
Мы прошли на недоустроенную кухню, чтобы выпить по кружке чаю, но едва уселись за столиком, как в коридоре послышались чьи— то шаги, и через мгновение перед нами возникли двое парней — рослых, с короткими стрижками, в спортивных костюмах и кроссовках на высокой пухлой подошве. Лица парней отмечало полнейшее отсутствие какого-то ни было интеллекта и каменная невозмутимость.
— Изя, вчера был последний срок, — встав на пороге, произнес один из парней вместо приветствия.
Я посмотрел на своего шефа. Он как-то моментально и ощутимо сник, густо покраснев лысиной и тревожно озираясь по углам кухни своими младенческими глазками. Скинь ему набежавшие годы, он вполне бы сошел за дитя, испугавшегося заглянувшего к нему в спаленку злого буку.
— Ты меня слышишь, Изя? — ровным голосом вопросил парень.
— Но я же сказал… — Изя словно бы пытался преодолеть некий языковой барьер. — Я же сказал…
— Что ты сказал?
— Это… Сказал, я тут ни при чем…
— Изя, — поморщился парень. — Тебе все объяснили… Ты заказал товар, товар закупили, теперь надо за него заплатить.
— Я ничего не заказывал… Я просто сказал: хорошо бы…
— Изя, хватит бегать по кругу. Ты заплатишь за товар и еще десять тысяч за наши услуги.
— Но…
— Сегодня.
— Но какие еще услуги?!.
— Услуги, — терпеливо продолжил парень, — оказанные нами нашему клиенту. За беготню, базары с тобой…
— Я ничего не собираюсь платить! — выкрикнул Изя визгливо и привстал со стула. — Это… какой-то рэкет!
— Тогда поедем прокатимся с нами, — зевнул второй парень, широко разверзнув зубастую пасть, и шагнул к Изе, ухватив его за ворот куртки.
Хотя внимание незваными гостями мне выказывалось не большее, нежели кухонному столу, я нашел необходимым проявить свое присутствие при данном деловом разговоре.
— Эй, любезный… — Не вставая со стула, я перехватил кисть парня, вцепившегося в Изину верхнюю одежду. — Полегче. По— моему, коммерческие споры в этой стране решаются в судебном порядке, а не частным силовым давлением. Так что убери свою лапку.
— Надо говорить «пожалуйста», подонок, — поправили меня.
— Пожалуйста, подонок, — смиренно повторил я.
— Это кто? — не глядя на меня, спросил парень у Изи.
Вместо ответа тот издал какой-то беспомощный звук, обычно употребляемый для выражения своих мыслей крупными рогатыми животными.
— Я грузчик, — скромно представился я.
— Ах грузчик… — процедил парень. — Ну, тогда иди перекури, героизм не входит в твои обязанности.
— И по совместительству охранник этого человека, — учтиво продолжил я.
— О, это меняет дело, — озабоченно произнес второй парень, доставая из-под куртки граненые нунчаки темного дерева, соединенные гибким металлическим тросиком, закрепленным в узенько блеснувших хромом подшипниках.
Вышибала материальных ресурсов имел очень хороший инструмент для своей работы, это я уяснил сразу.
Попутно мной уяснилось и другое: сейчас последует удар деревом твердых пород по моему черепу, и главное — уловить мгновение, предшествующее контакту предметов живой и неживой природы.
Мизансцена оставалась прежней: Изя парализованно замер в обмякшей позе деморализованной жертвы, рука первого злодея крепко держала его ворот, а мои пальцы столь же крепко обхватывали запястье противника.
Нунчаки с присвистом описали в воздухе стремительную дугу. Я, не вставая со стула, подсек ударом пятки лодыжку воротодержателя, одновременно дернув его за руку резким движением книзу.
Ах, какая же это элегантная штука — айкидо, позволяющая точным расчетом направить силы недругов, устремленные на тебя, им же во вред!
Деревяшка точно и беспощадно вклеилась в стриженый затылок невольно прикрывшего меня вышибалы, кулем рухнувшего под стол, и тут же, не давая опомниться выведшему его из строя дружку, я плеснул очень горячий чай из кружки прямо в его удивленно разинутую пасть, что дало мне необходимое время для того, чтобы подняться со стула, миновать разделяющее нас пространство и, во избежание второго удара нунчаками, плотно приблизиться к агрессору, подсадив его на свое колено тем местом, что было наверняка нежнее его очерствелой души.
— Что ты сделал? — с ужасом вопросил меня Изя, глядя на неподвижно лежавшие в осколках разбитой посуды тела.
— Защитил свою жизнь, — сказал я, — честь и достоинство. Заодно выполнил служебные обязанности.
— Ты не представляешь, что теперь будет…
— Зато представляю, что было бы, — ответил я, подбирая с пола нунчаки.
— Они же меня на куски порежут…
— Давай обсудим эти проблемы не при посторонних, — сказал я, выволакивая за ноги громоздкое туловище слабо попискивающего гангстера с разбитыми яйцами к выходу из складского помещения.
Перетащив недееспособных амбалов во внутренний дворик дома, где валялись искореженные кузова разобранных автомобилей и всяческий бытовой мусор, я вернулся на склад.
Пригорюнившийся шеф сидел на табурете, напоминая своим видом восьмиклассницу после аборта.
— Без тебя домой не поеду, — прохныкал он. — У меня будешь жить, я тебе комнату дам…
Я направился в свою спальню за хранящимся под матрацем «макаровым», приходя к заключению, что впервые в жизни получаю такое обилие предложений о совместном проживании.
Мной не испытывалось никакого желания обрести приют в Изиных апартаментах, тем более этот человек был мне откровенно чужд самой своею сутью, но вот проводить его до дома, — глубоко подавленного визитом бандюг, я счел необходимым.
— А из-за чего, собственно, конфликт? — спросил я, влезая в кабину грузовичка.
— Да на ровном месте… попал! — удрученно отмахнулся Изя. — Из Питера позвонили: дай, мол, слезоточивый газ в баллонах, возьмем по три марки… Я обратился к деятелю одному… Просто спросил, может ли он контейнер подогнать…
— Понял, — кивнул я. — Контейнер подогнали, а заказчик соскочил. Теперь ты ссылаешься на неопределенность договора между тобой и поставщиком. А поставщик — на определенность… Так?
— Так, — тяжко вздохнул Изя, почесав лысину. — Вот и преподнесли мне подарочек на день рождения, — добавил с беспомощной злобой.
— У тебя сегодня день рождения?
— Таки да… — развел он руками. — Тридцать семь. И чувствую, как в жизни страны, так и в жизни отдельного человека, эта дата одинаково безрадостна…
— Не напускай мистики, — сказал я. — Позвони в полицию, здесь не Россия, монополия на рэкет принадлежит исключительно государству с его налоговой системой, и таких конкурентов это государство не потерпит.
— Понимаешь, — сказал Изя, — таки ты прав, но есть обстоятельство: полиция здесь защищает немцев, а для русских полиции тут нет. Заявление они примут, конечно, но вторым, и последним документом в деле может стать протокол осмотра трупа. А немцам это как-то по барабану: ну, криминальная разборка в русской мафии, большое дело! Да им бы пусть все эти русские, поляки, вьетнамцы, югославы друг друга перекокошили! Какая от них польза?
— Это точно, — сказал я. — От вас один геморрой.
— Ты на что намекаешь?
— А чего тут намекать? Ты что, умножаешь культурные или материальные ценности Германии? Платишь налоги?
— Мы, — произнес Изя с пафосом, имея в виду, вероятно, представителей своей нации, — понесли такие жертвы, что имеем тут право вообще на все!
— Вот это и заяви в немецкой полиции, — заметил я. — Пусть дадут тебе пожизненную охрану. Скажи: новые жертвы — значит, и новые переселенцы… И всех — ублажи. Пусть выбирают.
Собеседник смерил меня осуждающим взором, но ничего в ответ не произнес.
В доме Изи нас встретило праздничное еврейское застолье. Гости — в основном барыги с Кантштрассе и прочий торгово— криминальный люд, — рассыпаясь в поздравлениях, бросились зацеловывать припоздавшего коллегу-именинника, желая ему благ всяческих, и Изя несколько приободрился, отстранившись от тягостных воспоминаний о сегодняшнем инциденте.
Я был представлен гостям Изи как его деловой партнер, усажен за стол и снабжен тарелкой с первосортным закусоном.
Застольные темы можно было бы отнести к производственным: какой товар идет хорошо, какой плохо, кто кого обманул и кто сколько сумел заработать, что делать после вывода отсюда кормилицы-армии, и, наконец, остро волновал присутствующих вопрос о том, когда же наконец на покинутой ими родине к власти придут жестокие дяди и начнется планомерный убой оставшихся евреев, замена денег на талоны, закрытие границ и коммерческих ларьков.
Данный вопрос будоражил умы эмиграции, собравшейся в своей сплоченной компании, столь активно, что у меня невольно создалось впечатление, будто, не установись в ближайшее время в России кровавая диктатура, всех их постигнет жесточайшее разочарование в подло обманутых надеждах.
Человек с тремя подбородками, расплывшийся от жира, как кисель, увенчаный тремя золотыми цепями, видневшимися в умышленном, полагаю, разрезе рубашки, кривя губу, полюбопытствовал, негромко обратившись ко мне:
— А ты вроде… русский, нет?
— Да, — не стал отрицать я.
Человек с многозначительным удивлением приподнял кустистую бровь. Пробурчал себе под нос, как бы вопрошая самого себя:
— И чего же, интересно, ты тут делаешь?
Отвечать ему я не стал. Хотя, с другой стороны, нашел вопрос довольно-таки справедливым. В этой дурной компании приличному человеку, в общем-то, делать было действительно нечего.
Я вышел на кухню. В окне виднелся Рейхстаг — черненький, маленький… Раньше он мне представлялся иным — каким-то каменным монстром, подавляющим воображение своими размерами.
— На что любуютесь? — донесся вопрос.
Я увидел возле себя сухонького старичка — очевидно, какого— то родственника Изи.
— Так… — Я пожал плечами. — Вспоминаю свой, так сказать, Рейхстаг. Из кинохроник детского времени.
— А-а! — старичок улыбнулся, показав ровные фарфоровые зубы. — Нет, молодой человек, теперь это несколько другое здание… Подшпаклеванное, подкрашенное, лишенное купола…
— А купол куда делся?
— Американцы к себе отвезли. В качестве боевого трофея. У них вообще одно время было желание, по-моему, все исторические камни Европы к себе перетащить… — Старичок вздохнул. Затем продолжил: — А что поделаешь? Америка — сила! Да и мы здесь благодаря ей. Немцы нас сюда под ее нажимом пускают, исключительно, молодой человек, благодаря нашим американским ребятам, которые там у власти, они-то о нас и заботятся.
Старичок, вероятно, ошибочно принял меня за соплеменника, в чем я его разубеждать не стал.
— Скоро они и кремлевские звезды к рукам приберут, — заявил он. — И куранты со Спасской башней. Поставят где-нибудь на Таймс-сквере…
Мне отчего-то стал неприятен этот разговор. Я, конечно, родился и вырос в Америке, считая ее великой страной, но Спасскую башню все-таки предпочитал видеть на том месте, где ее первоначально и возвели.
— Вы… давно здесь? — попытался сменить я тему.
— Уже пять лет. Но не здесь — в Израиле, сюда приехал к племяннику в гости…
— Нравится? В Израиле?
— Как вам сказать… — призадумался старый человек. — Вообще-то сытно, медицина неплохая, но — скучаю…
— По чему конкретно?
— Знаете, я раньше на одном большом производстве работал. Снабженцем. В командировках приходилось часто бывать… Весь Союз объездил. В основном, поездом. И вот так иногда ночью из тамбура на перрон выйдешь… Снежинки, огни деревень, ели вековые. Перрон искритс… Звезды. И какой-то запах особый — хвои, дерева, уголька… А в Израиле, знаете, этого нет. Откуда?! — Он сокрушенно махнул рукой. — Да и здесь нет, и в Америке…
Я оставил старичка у окна и прошел длинным коридором в гостиную, где продолжалось веселье. У одной из комнат задержался, привлеченный резким женским голосом, выговаривавшим:
— И чего ради ты притащил сюда этого своего грузчика— погрузчика? Живет он на складе, там ему и место!
— Ну, Фаина, ну так надо… — донесся голос Изи. — Накормим мальчика, будет лучше работать…
— Да ты посмотри на его рожу! У него же антисемитизм на лбу пропечатан! Ему только фуражки с черепом не хватает! Эсэсовец вылитый, меня уже все задолбали: кто такой и зачем в нашем доме?
— Пусть будет, — покладисто реагировал Изя. — Куплю ему фуражку. С черепом. Эс эс, гестапо, какая разница? Все равно я начальник…
— Нечего ему тут делать! — раздавалось непреклонное. — Понаехали сюда братья-славяне! Пускай своими крестами у себя в хлеву трясут!
Это было так глупо, что обидеться на подобные измышления мог только дурак, каковым я себя, может, и самоуверенно, но не считал. С другой стороны, услышанный мной диалог значительным образом усилил мое желание как можно быстрее оставить сей хлебосольный дом.
Дождавшись, когда Изя зайдет в гостиную, я сказал ему:
— Спасибо за угощение. Думаю, сегодня никаких покушений на твою особу не предвидится. Завтра утром тебе позвоню, решим, как быть дальше. Из дома — ни шагу.
Изя хмуро кивнул.
Не попрощавшись с гостями, я вышел за дверь, дабы провести свой ночлег у лица арийского происхождения, чье домовладение своим присутствием в нем я не оскорблял.
К Ингред я явился с тремя объемистыми пакетами с продуктами, хотя ждал меня уже готовый ужин.
На обеденном столе горели свечи, матово белел фарфор тарелок, чернело старое столовое серебро.
Я невольно озадачился… Меня здесь, кажется, уже начинали воспринимать несколько серьезнее, чем случайного ветреного любовника. И оттого почувствовал я себя как-то стесненно.
— Ингред, — сказал я, целуя ее, — ты прелесть, ты славная женщина, и мне очень хочется быть с тобой…
— А этого достаточно, — перебила она, отстранившись. — Или ты беспокоишься об обязательствах? Да, они есть. Вернее, есть одно обязательство. Тебе, милый, придется быть только со мной. И на что-то иное я не согласна.
— Выражаю аналогичное требование, — сообщил я с вызовом в голосе.
Она рассмеялась, обняв меня, после чего последовал долгий неформальный поцелуй, и… ужинать мы сели, поставив новые свечи, вместо сгоревших давно и дотла.
— Слушай, — сказала она, — у тебя русское имя…
— Да, — кивнул я бесстрастно. — Америка — страна эмигрантов, как известно. А тебя смущает национальность?
— Нисколько. Она меня как раз устраивает.
— Это почему же?
— А вы сильные… И, — усмехнулась, — оч-чень выносливые…
— По опыту знаешь?
— Ну, прекрати… Меня в этом ты убедил. И вообще… факты истории. Кстати, твоя фамилия — не Распутин, случаем?
У девочки было чувство юмора. Несомненно.
— Подкопаев, — сказал я.
— Что это значит?
— Это значит, что я специалист по подкопам. И по побегам.
— И теперь ты подкапываешься ко мне? — прозвучал вопрос, заданный с интонацией крайне зловещей.
— Именно, — сказал я. — Сбежал вот и подкапываюсь. Так что будь бдительна.
— А откуда сбежал?
— Из Индии, — ответил я. — Где преподавал искусство сворачивать челюсти местному мирному населению. О, кстати… — припомнил я. — Ты ведь работаешь в банке. У меня там деньги остались… Я их могу сюда перевести, в Германию? Из Бангалора?
— И много денег?
— Тридцать пять тысяч. Американских долларов.
— Ого! — сказала она. — Ничего себе — «остались»…
— Пришлось срочно вернуться на родину, — пояснил я, с досадой сознавая, что как бы не сбиться с ноги, привирая на каждом шагу. — А там закрутился, не до того было… Кстати. Я помню служебный телефон менеджера, он у меня учился…
— Оказывать сопротивление грабителям банков?
— Вероятно.
— Хорошо… Утром поедем ко мне в банк, оттуда позвоним… — Она помедлила. — Да, мне завтра надо отдать машину в ремонт, ты подсобишь?
— Конечно, — сказал я. — А пока можешь на моей покататься.
— У тебя есть машина? — удивилась она.
— Имеется корыто…
— И какая марка машины?
— «БМВ-750», — ответил я равнодушно.
— Но это же… очень дорогая машина!
— Наверное…
— А где она?
— Стоит, — сказал я. — Ржавеет. В Карлсхорсте. Я ее уже несколько дней не видел.
— Ты хранишь такую машину на улице?! В Карлсхорсте?! Там же живут одни русские бандиты!
— Правда? — удивился я.
— Мой Бог! — Она нервно скомкала салфетку. — Какой же ты наивный! Вообще вы, американцы, большие дети… А ты самый маленький из больших! Тебе няня нужна. Надо сейчас же, срочно, ехать туда за автомобилем!
Я встал из-за стола, притянул ее к себе, уткнувшись лицом в чистые, тонко пахнущие горьковатыми духами волосы.
— Няня, — сказал я. — Меня не беспокоит все это железо. И золото тоже. И это самый правильный подход к жизни.
— Почему? — каким-то внезапно растерянным голосом спросила она.
— Потому что чем спокойнее к нему относишься, тем легче оно достается… Проверено.
— Ты какой-то пират… — начала она, но продолжить не сумела: я приспустил платье с ее плеч и коснулся губами нежного соска, тут же, дрогнув, шероховато отвердевшего…
Утром мы заехали в банк, прошли в кабинет Ингред, занимавшую, как я понял из поведения услужливо окруживших ее клерков, весьма ответственную должность, и позвонили в теплый город Бангалор, где к этому времени уже завершался рабочий банковский день.
Услышав мой голос, менеджер выразил немалое удивление, сказав, что моим внезапным исчезновением в школе карате опечалены, но ждать меня еще не перестали, а потому — как скоро я возвращусь обратно?
Я честно признался, что вопрос о возвращении покрыт туманом неизвестности, ибо покуда нахожусь в Германии и желаю перевести сюда заработанные в Юго-Восточной Азии капиталы. Далее с менеджером беседовала Ингред. Я заполнил необходимые бумаги для открытия счета, подписал документ о перемещении денег из Бангалора в Берлин и в считанные минуты стал состоятельным человеком.
— По этому поводу, — сказал я Ингред, — сегодня мы идем в ресторан.
Несмотря на то, что в кабинете находились сотрудники, причем довольно-таки чопорного вида, она с жаром чмокнула меня в щеку, вызвав в среде банковских служащих некоторое смущенное замешательство.
Она была все-таки замечательная девчонка, Ингред!
Пребывая в состоянии некоторой вполне объяснимой эйфории, я направился к дому Изи, предварительно позвонив ему из уличного телефона.
Шеф сообщил, что ждет меня дома. Голос его был спокоен и ровен, так что жизни его в данный момент вроде бы ничего не угрожало.
У дома я не заметил никаких подозрительных машин, а на необходимый этаж поднялся пешком по лестнице, держа ладонь на рукоятке «макарова», готового к пальбе по живым агрессивным мишеням.
Изя открыл дверь, даже не удосужившись полюбопытствовать относительно личности посетителя, и я уже собрался отчитать его за подобное легкомыслие, но тут заметил в прихожей вчерашнего его дружка, похожего на увешанную золотыми цепями жирную жабу.
Высокомерно кивнув мне, жаба прошлепала к выходу, сказав на прощание хозяину дома:
— Все. Я свое сделал, теперь доразбирайтесь… — И — выразительным кивком указал Изе в мою сторону.
Тот закрыл за своим товарищем дверь, затем, застыв в каком-то одному ему ведомом раздумье, произнес:
— В общем, Толя, неприятности исчерпались, но тут у меня ребята кое-какие, хотели бы с тобой потолковать… Да ты не бойся, — успокаивающе коснулся моего плеча, — все в полном пордке, никаких напрягов… Иди в гостиную, они там…
Несколько озадачившись, я отправился в указанном мне направлении.
Изя при этом за мной не проследовал.
В гостиной за вчерашним праздничным столом, на чьей полированной поверхности ныне одиноко высилась разлапистая хрустальная ваза с белыми розами, восседал в небрежной позе мужчина лет сорока с небольшим, — черноволосый, с узкими китайскими глазами и несколько обрюзгшим лицом. Он был одет в элегантный белый костюм, черную тонкую водолазку; с запястья его свисала увесистая золотая цепь-браслет, а пальцы были обильно украшены перстнями.В углу на стульчике сидел один из вчерашних вышибал, получивший нунчаками по башке от своего напарника, находившегося, видимо, на постельном режиме. Меня вышибала встретил взором бешеного волка, которому в задницу залетела оса.
— Привет, — сказал я беззаботно. — Меня зовут Анатолий.
Обладатель белого костюма, дружелюбно мне улыбнувшись, привстал со стула, и протянул руку в приветствии. Представился:
— Алик.
Я пожал его кисть, ожидая какой угодно подлянки, но ничего не произошло: Алик уселся на прежнее место, закурив сигарету, а вышибала, назвать своего имени не пожелавший, уткнулся вызывающе— отрешенным взглядом в окно.
— Присаживайся, Толя, — предложил Алик, ногой подвинув мне резной стул с гобеленовой обшивкой. — Есть разговор. Вы, — кивнул на вышибалу, — вчера уже познакомились — при неприятных, правда, обстоятельствах… Но это чепуха, недоразумение и вообще — проехали! С Изей мы наши колдобины в отношениях заасфальтировали, так сказать… к тебе тоже претензий никаких, ты ведь делал свою работу, правильно, Сеня?.. — обратился он к вышибале.
Тот, словно под давлением многотонного пресса, нехотя наклонил свою стриженую голову, выражая требуемое согласие.
— Вот. А теперь у меня вопрос: ты что, действительно профессионально владеешь карате?
— В том числе, — сказал я.
— А чем еще?
— Тебя интересуют боевые искусства?
— В том числе, — повторил за мной узкоглазый, вновь улыбнувшись.
— Дзю-до, айкидо, нож, нунчаки… Хватит?
Узкоглазый полез в карман пиджака, достав оттуда перламутровую рукоять с золочеными упорными «усиками». Из рукояти выскочило узкое обоюдоострое лезвие.
— Вот нож, — констатировал он. — Метать умеешь?
— Это не нож, — возразил я, потрогав лезвие кончиком мизинца.
— А что же?
— Маникюрный инструмент.
— Но и им при желании можно…
— При желании убивают и спичкой. — Я положил нож на ладонь. — И куда прикажете его метнуть?
— А куда хочешь… — равнодушно пожал плечами Алик.
Я осмотрел комнату, декорированную исключительно дорогими породами дерева.
Уважая труд мастеров и склонностью к варварству не отличаясь, я решил избрать для удовлетворения любопытства Алика в отношении моего знакомства с холодным оружием вариант, не грозивший обстановке ущебом: нож вонзился в паркет, пригвоздив к нему рант кроссовки вышибалы.
Тот мигом утратил свою невозмутимость.
— Хрена себе, Алик, чего он творит, этот черт?!. — вытягивая из плотной резины лезвие, обратился он с гневной укоризной к своему начальнику. — Я его замочу, беспредельщика гнилого…
Алик меленько захохотал, стряхнув пепел с сигареты в вазу с цветами.
— А ты серьезный… перчик! — высказался он, умиротворенно щуря свои китайские хитрые глазки. — И определенно мне нравишься. А скажи… здесь-то каким образом? В Германии, имею в виду…
— Ищу работу, — сказал я. — По специальности.
— Ну так ты ее и нашел, работу, — продолжая похахатывать, молвил Алик.
— То есть? — попросил уточнить я.
— Предлагаю служить у меня. Условия такие: пять штук марочек в месяц, разъездной «мерседес»… Это для начала.
— «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — процитировал я классика. — А что делать надо? Деньги из народа выбивать?
Алик неожиданно посерьезнел лицом. Бросил в вазу окурок, коротко шикнувший в воде.
— Мы не занимаемся дешевым рэкетом, Толя, — заявил он усталым голосом. — Да тут и некого прижимать впрямую, в Берлине… Есть, конечно, мальчики, которые «лесников» напрягают, но да и чего на них не наехать, на «лесников»? Налогов не платят, весь бизнес в наличке, ничего легального… Но эти наезжалы нам присылают доляшку, понял? А иначе мы наедем на них.
— Так и чем же вы занимаетесь?
— Скажем так: оказание услуг в разрешении коммерческих споров. Охраной. И всяким разным, со временем разберешься. Кстати. А какая у тебя виза? Туристическая?
— А никакой, — ответил я. — Я сюда из Польши огородами…
Вышибала, сидевший на стуле, снисходительно хмыкнул.
— Ну а паспорт-то хотя бы имеется? — спросил Алик, удрученно выдохнув воздух через нос.
— Смешная история, — поведал я. — Паспорт свистнули. Помочь с ним не можешь?
— Ну… если мы работаем вместе… — выпятил задумчиво нижнюю губу Алик.
Наниматься на службу в мафию я не имел ни малейшего желания, однако документы мне были жизненно необходимы.
— Не знаю, могу ли я ставить условия, — сказал я. — Но все— таки одно есть: никаких мокрых дел.
— Хорошо, никаких, — безучастно отозвался Алик, вставая со стула. — Ты где живешь?
— Изя выделил комнату в Карлсхорсте… На складе. Правда, не знаю, оставит ли он меня там в связи с переменой места работы…
Алик подошел к выходу из комнаты. Крикнул:
— Эй, хозяин, сюда!..
Изя послушно притопал на зов. В глазах его, излучавших всческую готовность, было нечто преданно-собачье.
— С сегодняшнего дня, — не глядя на него, произнес Алик веско, — Толя работает у меня, ясно? А жить будет где живет. Бесплатно.
— Вопросов нет, — с готовностью пробормотал Изя. — Я только рад…
— Заплатишь ему за предыдущие дни…
Изя как ошпаренный полез в карман, вытащив оттуда бумажник и начал лихорадочно изымать из него купюры.
— Не надо, — отстранил я протянутые мне деньги.
— Надо! — жестко приказал Алик, запихнув марки в карман моего пиджака. Затем подтолкнул меня под локоть: — Поехали!
— Куда?
— Фотографироваться. Завтра твоя физиономия будет уже в Москве, в МИДе. А послезавтра — в посольстве ФРГ. Данные мне твои надо взять, не забыть… Как фамилия твоя, кстати?
— Меркулов, — без запинки ответил я.
Мы прибыли на уже знакомое мне до подробностей Кантштрассе и зашли в магазин, где тучный пожилой еврей подшивал, сидя на табурете за прилавком, суровой ниткой свой прохудившийся ботинок. Это была довольно-таки странная сцена, учитывая, что в огромных зеркалах магазина отражались стеллажи, заполненные новенькой разносортной обувью всех цветов и оттенков. Видимо, хозяин магазина отличался изрядной бережливостью.
Мельком посмотрев поверх очков на вошедшего Алика, торговый человек, он же сапожник, сделал вывод:
— Вовремя. Только что принесли образец.
Он извлек из внутреннего кармана вязаной засаленной кофты с замшевой кокеткой обрезок пластиковой папки, в котором голубела новенькая купюра достоинством в сто марок.
Алик, извлекши купюру из защитной оболочки, внимательно ее рассмотрел.
— Класс! — произнес одобрительно. — Только тон возле рояля оранжевый какой-то…
— Ну, знаешь! — сказал сапожник. — Тогда обращайся к фрицам на Гознак, пусть они тебе за пятьдесят процентов лавэ отгружают…
— Ладно, — сказал Алик. — Подходит. Когда будет готова партия?
— Послезавтра.
— Беру.
В этот момент в магазин шагнула девица лет двадцати — блондинка с обесцвеченными, кудрявыми, как у пуделя волосами, носиком-кнопкой и губками бантиком.
— Что-то хотите, девушка? — встрепенулся торговец. — Есть очень хорошие сапожки на зиму, недорого…
— Да я… — замялась посетительница, — ищу работу…
— О, работы, к сожалению, нет, — причмокнул горестно человек за прилавком.
— Ну хотя бы полы мыть…
— Вы с Украины?
— Нет, из Молдавии…
Таких девочек, толкущихся среди более или менее устроившихся эмигрантов, я уже видел немало. Добравшись сюда из своих нищих и серых провинциальных городков, они пытались как-то зацепиться в сытой красивой Европе, подыскивая себе женихов и работу, причем качественные категории в таких поисках никакого значения не имели.
— Слушай сюда, — мельком обернувшись на нее, процедил Алик. — Выйдешь из магазина, увидишь серый «мерседес». Жди меня возле него. Работу получишь.
Девчонка, удовлетворенно кивнув, поторопилась исполнить приказ.
Алик представил меня хозяину магазина: дескать, запомните друг друга, поскольку вероятны дальнейшие контакты. Хозяин магазина именовался Моисеем. Мы без всякого энтузиазма обменялись с ним формальными рукопожатиями.
— Человеку нужен паспорт, — сказал Алик, хлопнув меня по плечу. — Срочным порядком.
— Понял. — Моисей вывесил на стеклянной входной двери табличку «Закрыто» и пригласил меня в подсобку.
Там на узеньком пятачке среди громоздившихся до потолка картонных коробок с обувью стоял штатив с фотоаппаратом и пластмассовый табурет.
Мне было велено табурет оседлать, тут же вспыхнула фиолетовой искрой вспышка, и дело было сделано.
— Чтобы была виза, пограничная отметка… — наставлял Алик торговца-многостаночника.
— Что ты переживаешь… — морщился тот. — Конвейер работает, как моя голова, двадцать шесть с половиной часов в сутки… Максимум через пять дней мальчик получит ксиву. Только смотрите, чтобы день выдачи визы в Москве не совпал с его мусорским залетом в Германии… А то потом будет трудно объяснять про всякие феномены раздвоения личности…
Мы вернулись в машину, где застали блондинку, любезничавшую с вышибалой Сеней.
— Привет, подруга, — бодро сказал ей Алик. — Ну, значит, ишещь себе работенку? А живешь где?
— У знакомой. Но уже пора съезжать, муж у нее, ребенок… — охотно поведала девица.
— Такое предложение, — продолжил Алик деловито. — Сейчас отвезу тебя в одно респектабельное заведение. С коврами и зеркалами. Получишь там собственный апартамент. Называется заведение просто: бардак. Официальный, с лицензией, бухгалтерией… Туда девки со всей Европы в очередь становятся, чтобы попасть. Как?
— Да вы что? — произнесла блондинка негодующим голосом. — За шлюху меня принимаете?
— Нет, за наследницу британского престола, — возразил Алик, тут же с торопливой запальчивостью, добавив: — А ты мне вот скажи честно: вообще хотя бы раз в публичном доме бывала?
— Чего я там забыла…
— Во! — поднял Алик вверх указательный палец. — Значит, делаем так: едем на экскурсию.
— Но…
— А ты не перебивай. Просто посмотришь. Для общего развити. Не понравится — нет проблем, гуляй себе дальше по улицам, никто тебя пальцем не тронет. Зато будешь иметь представление. Поехали! — кивнул он Сене.
«Мерседес» тотчас шустро юркнул в просвет между спешащими автомобилями, покатив к центру, в сторону зоопарка.
Девица, подавленная напором Алика, стесненно молчала, покусывая в досадливом раздумье пухленькие губы.
— Я не скрываю, — непринужденно повествовал между тем Алик, — что буду иметь свои комиссионные, но не в урон тебе, ты на косметику больше потратишь… А то ходишь по всяким торговым шарашкам, в поломойки себя предлагаешь. Ты что, рож этих за прилавком не видишь? На них же все написано, как на бумаге. Ты ему полы будешь драить, а он — тебя … и забесплатно, между прочим. А попробуй дернись — сразу же вылетишь на улицу. Здесь тебе не совок, здесь каждый только и думает, как кого бы использовать влегкую…
Тут я не удержался от усмешки. Интересно, каким образом бойкий Алик хотел использовать меня? Планы ведь у него на сей счет имелись наверняка. Но вот позволять ему воплотить их в жизнь также наверняка не следовало.
Машина остановилась у старого четырехэтажного здания, увенчанного вывеской с неоновыми очертаниями полногрудой женской фигуры.
Алик, галантно протянув даме руку, помог освободить ей салон автомобиля. Сказал мне:
— Идешь с нами.
По стертым ступеням гнилой деревянной лестницы мы поднялись на второй этаж, остановившись у обитой дерматином двухстворчатой высокой двери, над которой висела обзорная телекамера. Лестничная площадка была заляпана многочисленными следами башмаков, в углу валялись мятые жестянки из-под пива, застойно пахло мочой.
Алик нажал на кнопку звонка, подмигнув ободряюще нашей спутнице, испуганно осматривающейся по сторонам.
Дверь растворилась. На нас воззрилась некая высокая, очень хорошо сложенная девица, одетая лишь в одно нижнее белье и черные с резинкой чулки. Ее рыжая густая шевелюра вилась множеством мелких растрепанных кудрей, и фасон такой прически я почему-то определил словосочетанием «взрыв на макаронной фабрике».
Увидев Алика, привратница проделала куражливый книксен, приглашая нас войти в заведение.
Мы прошли холл, декорированный аляповатыми полотнами, недвусмысленно живописующими торжество плотского порока, и оказались у стойки бара, за которой торчал какой-то унылый потрепанный тип с подбитым глазом и сутулая дама лет пятидесяти с перетянутым резинкой пучком лимонно-седых волос, некой шишкой торчащим на затылке.
На табуретах у стойки восседали, лакая алкоголь, жрицы любви, все в столь же легкомысленных одеяниях, что и у коллеги по их трудовому коллективу, открывшей нам дверь.
Дама за стойкой хмуро кивнула Алику, а затем, набрав в легкие капитальный запас прокуренного воздуха, заорала, почему-то обращаясь к потолку:
— Сте-ефан!
У дамы, как я заметил, не хватало многих передних зубов.
На зов ее явился широкоплечий малый лет тридцати пяти в кожаной безрукавке, джинсах, ковбойских сапожках с мысками, окантованными железом, и с золотой цепью на прыщавой шее. Впрочем, и вся морда его была усеяна какими-то фиолетово— багровыми волдырями.
— Вот, — представил меня ему Алик. — Это Толя. С завтрашнего дня будет забирать у тебя «бабки», Стефан.
— А это кто? — указал хозяин борделя на скромно потупившую взор девицу.
— А это, — сказал Алик, — отдельный разговор…
— Ну, пойдем ко мне в комнату, — откликнулся тот.
— А ты выпей чего-нибудь в баре, — предложил мне Алик. — Стефан угощает, верно?
— Марта, обслужи человека, — приказал Стефан беззубой даме.
— Ничего не хочу, — поспешно произнес я, горя желанием скорее помыть руки, подошвы ботинок и сдать в химчистку одежду.
— Ну, тогда — жди в машине, — махнул Алик рукой, и этот жест отчетливо выразил разочарованное его презрение к моему чистоплюйству.
Я, спустившись вниз, уселся в «мерседес», составив компанию скучающему боевику Сене.
Некоторое время мы молчали. Потом Сеня произнес сквозь зубы:
— Лешка… ну тот, с которым мы были… в больнице, кстати. Чего-то ты ему там серьезно в хозяйстве напортил… А он у Монгола правая рука, учти…
— У какого Монгола?
— Ну, у Алика, у какого… — Сеня помолчал. — Он, Лешка, не прощает, запомни. Так что совет: не подставляйся в будущем. Сожрет.
— А у тебя, — спросил я. — обиды есть?
— Да ладно… — Он почесал затылок. — Башка крепкая. Теперь так… — продолжил со вздохом. — Работать будем с тобой в «двойке». Дела в основном инкассаторские. Сбор «бабок». С бардаков, куда Алик девок поставляет, с бригад, что «лесников» бомбят, ну и долги всякие разные… Дальше — вьетнамцы. Мы им возим сигареты со Шпиренберга…
— И вы? — удивился я.
— И мы, — подтвердил Сеня. — Их только ленивый не возит. Но мы возим еще и косоглазых партиями из Союза… А это бизнес крутой. Что еще? Машины перепуливать с тобой будем… Тоже путем авиаперевозок. Ну, разборы само собой… В общем, вникнешь. Понравится, думаю. Все лучше, чем в шестерках у коммерсантов этих вонючих…
— С Изей-то разошлись? — спросил я. — Бортами?
Сеня мрачно усмехнулся.
— Разошлись… Ох и жучила! — Качнул головой. — Ох, шустер!
— А чего такое?
— Только между нами… — испытующе поднял на меня глаза будущий напарник.
— Само собой.
— За товар он заплатил. А за все прочее: базары там, Лешкины половые органы… Мы же ему нормально начислили, мало не покажетс…
— Ну.
— А он нам тебя впарил! — рассмеялся Сеня. — Под расчет!
— Вот, сука, — вырвалось у меня.
— Ушлый хрен! — подтвердил Сеня.
В этот момент вернулся Алик. Чрезвычайно довольный.
— Где кошелка? — спросил Сеня.
— Где?.. Осталась. Поломалась, да куда деваться… Провел ей пробный экзамен, ничего так… — Он раскатисто захохотал. — Ладно, двигаем в офис… — Хлопнул меня по плечу. — Чего задумался, браток? Или грустишь, что упустил возможность? Тогда давай, вперед, мы подождем. Кстати, для тебя тут в любое время и бесплатно…
— Ты и так дал мне массу авансов, Алик, — отозвался я. — Пора отрабатывать, а не грузить на себя новые.
В моей голове билась единственная мысль: когда же я получу наконец вожделенный паспорт?!
— О! — Одобрил он. — Приятно слышать слова благодарного человека. Это грамотный подход к делу. Но дело может и подождать, так что…
— Поехали, — решительно добавил я. — В офис.
Офис Алика располагался в помещении фирмы, открытой русскими эмигрантами, которых под предлогом защиты, охраны и трогательного попечительства мой новый шеф, вероятно, планомерно и бессовестно потрошил, хотя в данном случае деловые отношения подобного рода вполне мог бы характеризовать тезис об экспроприации экспроприаторов, ибо по манерам своим, лексике и ухваточкам коммерсанты являли собой несомненную ипостась тех же самых бандитов.
В офисе с Сеней мы пробыли недолго: сегодняшний день выдавался относительно свободным, а вот график же дня завтрашнего, напротив, предполагал множество суеты и разъездов.
Я спросил у Алика, не знает ли он, где находится хороший спортивный клуб? Меня угнетало осознание подутраченной боевой формы.
Получив адрес, я спустился в метро и вдруг на платформе среди ожидавших поезда пассажиров узрел знакомое лицо…
Долговязый небритый мужчина в потертом пальто и в рыжей мохеровой кепке, похожей на неряшливый парик с химической завивкой, напомнил мне почему-то Труболета из моей незабвенной бригады зека. Да откуда ему только здесь быть? Мужчина, сосредоточенно читавший какую-то книгу, словно почувствовав на себе мой взгляд, обернулся, и в глазах его появилось выражение какого-то обалделого узнавания…
«Неужели?..» — метнулась в моей голове изумленная мысль.
— Хуя себе, — сказал мужчина. — Гражданин начальник. Вот это трансферы…
Подошел поезд, но мы, обоюдно пораженные, оставались стоять на перроне.
— Ну и какими судьбами? — спросил я.
— Россия-Украина-Польша-Германия, — последовал ответ.
— Полями-лесами?
— Иначе не можем. У меня один документ — справка об освобождении. А ты каким образом?..
Я поведал о протекции влиятельных знакомых, способствовавших моему переводу в Германию, о бегстве к противнику гвардейца-полковника, присовокупив в итоге фразу об отказе мне в политическом убежище…
— Нормальный ход событий! — оптимистично заверил меня Труболет. — Главное что? Мы на свободе. А вариантов прокрутиться — куча! Я вот… — Поднес к моему носу потрепанную книжонку, — осваиваю сербский язык. Освою — пойду сдаваться как беженец из Югославии.
— Хорошая идея, — одобрил я, вспомнив о его таланте полиглота. — А живешь где?
— А вот с крышей пока напряженно, — зябко поежился Труболет. — Страдаю от недостатка полноценных гигеенических процедур. А у меня между тем хобби: я санитар своего тела.
— Ну, поехали ко мне, — сказал я, поневоле откладывая запланированный визит в клуб. — Найду тебе и ванную, и диван.
— А пожрать? — спросил Труболет. — Я тебе вон сколько курей скормил, не забыл?
— И аз воздам! — согласился я.
После обильного обеда в кафе мы потопали на склад, застав там шурующего в пиджачных и брючных завалах Изю, расхищающего доверенные ему на ответственное хранение краденые материальные ценности.
— Как без меня, справляешься? — спросил я.
— Ищем замену, — кратко ответил он, озабоченно рассматривая на свет белый в черную клетку пиджак.
Мне в голову пришла идея.
— А я тебе ее нашел, — доложил я, выталкивая в проем складской двери Труболета. — Вот, прибыл мой дядя. Грузчик первой гильдии, прошу любить и жаловать.
Изя с нескрываемым сомнением осмотрел пальто грузчика, что по всем приметам было много старше своего хозяина.
— Ты забыл… мне нужен одновременно и охранник, — внес он поправку.
— Так это же мой учитель карате, — заявил я оскорбленно.
— Свежо питание, но серится с трудом… — процедил Изя, но в интонации его сквозила и некоторая неуверенность — очевидно, он вспоминал прецеденты из личного жизненного опыта, связанные с обманчивостью внешности.
— Хотите, давайте попробуем… — быстро вник в суть Труболет, принявшись с неторопливой уверенностью расстегивать пальто.
— Не утруждайтесь этими глупостями, я верю, — сказал Изя. — Но вопрос: где вы будете жить?
— А мы пока вместе, — сказал я. — Так что гордись: у тебя теперь два складских сторожа в штате, а это может позволить себе лишь очень солидная фирма.
— А ты за него ручаешься? — усомнился Изя.
— Изя, — ответил я, — давай сначала о тебе — хорошем парне. Вот если я поручусь за тебя, не усмотришь ли ты в этом признак, мягко говоря, беспечности?
— Да, но пойми, мне не нужны тут всякие жулики… — промолвил Изя неуверенно.
— Я понимаю, — сказал я. — Конкуренция — штука неприятная.
— Хорошо, — сдался коммерсант. — Только пусть подберет себе одежду… — Кивнул на кучу мануфактуры. — Куртку, джинсы… А то видок, прямо скажем… Сразу вспоминается лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Ты в Германию что, мужик, пешком из степей Забайкалья добирался?
— На что не пойдешь, дабы узреть любимого племянника, — кротко откликнулся Труболет.
Вскоре Изя уехал, а я, препроводив старого своего знакомца в неотапливаемую ванную, порекомендовал ему вначале напустить в нее горячей воды, а уж затем, предварительно раздевшись на кухне, согреваемой газовой плитой, стремительными прыжками проследовать в умывалку, нырнув с головой в очистительную купель.
Далее я навестил Валеру, посидел с ним в его тесной кухоньке, выпив чайку с шоколадом, а после, заведя трофейный «БМВ», тронулся на станцию техобслуживания, где меня дожидалась Ингред.
— Что у тебя с работой? — озабоченно спросила меня она.
— Представь себе, я принял предложение, — ответил я. — Вошел в состав местной берлинской команды. Играющим, так сказать, тренером.
— Ты пригласишь меня на какое-нибудь состязание? — спросила она.
Ее простодушие меня растрогало.
Я посмотрел в ее доверчиво устремленные на меня глаза.
— Опасаюсь твоей чисто женской впечатлительности, — признался честно.
