— Господин рейхсфюрер, — возник в кабинете Гиммлера штандартенфюрер Брандт, — гауптштурмфюрер Эльза Ален-берн будет у вас через двадцать минут. Только что с доктором Аленберн беседовал сам фюрер.

— Доктор Аленберн? Да, ей тоже нужны скелеты, мозги и прочий человеческий материал?

— Я помню о просьбе собирателей скелетов. Ответ им подготовлен. Но Эльза Аленберн занимается не этим. Она — комендант «лебенсборна» — «Святилища арийцев».

— Вот как? «Святилища арийцев»? — долго и смутно вспоминал Гиммлер.

— Вчера доктор просила принять ее.

— Чем это вызвано?

— Аленберн знает, что вы очень заинтересовались работой подобных, весьма специфических, заведений.

Гиммлер мог бы и полюбопытствовать, когда это он в последний раз проявлял столь усиленное внимание «лебенсбор-нам», однако вместо этого осуждающе взглянул на своего секретаря и личного порученца. Он уже вспомнил, что вчера, в спешке, ему действительно было доложено о просьбе доктора Аленберн. Это так. Но замечание Брандта «весьма специфическое заведение…» Это некорректное замечание… Оно показалось рейхсфюреру пределом легкомыслия.

А между тем «лебенсборны» — одно из важных достижений науки СС, благодаря которому закладываются основы будущей истинно арийской расы, основы государства СС, в пределах которого уже никому не придет в голову сомневаться в степени чистоты крови того или иного арийца.

— По-моему, вы не совсем верно истолковываете предназначение «лебенсборнов», штандартенфюрер. — Гиммлер никогда не стеснялся делать замечания своему порученцу. Причем очень часто это происходило в довольно резкой форме. — Очевидно, потому, что слишком мало времени уделяет изучению теоретических изысканий института «Аненербе», да и вообще теории СС. 

Говоря это, Гиммлер подошел к стоящей чуть в стороне от его рабочего стола, между окном и сейфом, небольшой подставке, на которой покоилась посмертная маска Рейнхарда Гейдриха, словно обращался к духу и авторитету великого ученого.

Штандартенфюрер лишь мельком взглянул на гипсовый слепок и мгновенно увел взгляд в сторону.

«Опять этот мертвецкий лик? Откуда он появился?!»

Посмертная маска бывшего начальника Главного управления имперской безопасности, шефа гестапо и заместителя протектора Богемии и Моравии обергруппенфюрера СС Гейдриха придавала и без того мрачному кабинету Гиммлера некий налет мистичности.

— Это мой недостаток, господин рейхсфюрер, — смиренно признал Брандт. Он по-прежнему оставался одним из немногих людей, не ощущавших ни особого страха перед «самим Гиммлером», ни страха за свою карьеру. Об этом по-лукарлике вообще мало кто знал что-либо более-менее достоверно. Те, кому было известно бесстрашие штандартенфюрера, — или фаталистское безразличие к собственной судьбе, — всегда поражались его выдержке. Штандартенфюрер прожигал свою далеко не грозовую жизнь с какой-то провидческой уверенностью, что пока существует «вечный Гиммлер», существует и «вечный Брандт». Правда, кое-кто подозревал, что в представлении самого полукарлика, эта взаимосвязь просматривалась в иной последовательности — «вечный Гиммлер» существует лишь до тех пор, пока существует «вечный Брандт». Однако истина оставалась тайной рейхсфюрерского двора.

Пятясь к двери, штандартенфюрер все же сумел приподняться на носках и вновь взглянуть на кафедру с посмертной маской, выставленной таким образом, чтобы Гиммлер мог видеть ее с любой точки кабинета.

«А ведь, если верить Канарису, наш многоуважаемый Гей-дрих был всего лишь жалким евреем-полукровком, — цинично улыбнулся Брандт той незаметной улыбкой, которую давно научился прятать не только от окружающих, но и от самого себя. — Говорят, у адмирала по этому поводу есть свои, особые, доказательства…»

Подумав об этом, штандартенфюрер внезапно наткнулся на пристальный взгляд серо-голубых глаз, уставившихся на него сквозь мутноватые стекла, загнанные в оправу из полированной стали.

— Это выше нашего понимания, штандартенфюрер. Выше нашего с вами понимания…

Гиммлер произнес эти слова, будто заклинание, — и лицо его само стало напоминать посмертную маску, очень смахивающую на маску Гейдриха.