Только оказавшись на перроне берлинского вокзала, Лилия Фройнштаг вдруг поняла, что идти ей, собственно, некуда и что этот, облаченный в панцирь из густого холодного тумана, угрюмый, притихший город — совершенно чужой для нее. Избрав его для того, чтобы провести здесь две недели своего отпуска, она явно ошиблась. Уже сегодня окажется, что ей нечего делать здесь даже в течение двух дней. Впрочем, одно дело, весьма важное, у нее, конечно, найдется…

— Вас подвезти, унтерштурмфюрер?

Лилия молча прошла мимо остановившегося рядом с ней «хорьха» и лишь потом поняла, что обращаются-то не к кому-нибудь, а к ней. О присвоении ей чина лейтенанта войск СС она узнала лишь позавчера, к концу дня. И только вчера к вечеру у нее на мундире появились офицерские знаки различия. Она просто-напросто не успела привыкнуть к своему новому чину.

Но даже убедившись, что обращаются именно к ней, Лилия не отозвалась и не повернула головы. Лишь краешком глаза следила за тем, как черный «хорьх» медленно, упорно движется вслед за ней, нависая крыльями над коричневатой бровкой тротуара.

— Какая убийственная непочтительность к старшему по званию, — иронично возмутился тот, кто обращался к ней.

Машина остановилась, и офицер в черном кожаном плаще выглянул из нее, словно из люка танка. — Придется вас, унтерштурмфюрер, наказать.

Лилия тоже остановилась, взяла свой небольшой чемоданчик обеими руками и, прикрыв им колени, исподлобья уставилась на старшего по званию.

— Вы так и собираетесь идти от Александрплац пешком через весь Берлин, унтерштурмфюрер Фройнштаг?

Услышав свою фамилию, Лилия вздрогнула и с нескрываемым испугом проследила, как двухметровый верзила с охваченными кожей могучими плечами неторопливо, угрожающе выбирается из машины. Гигант вполне мог показаться ей знакомым. Где-то она, несомненно, видела это суровое, слегка удлиненное лицо с чуть утолщенным для римского носом и тонковатыми, «жестокими» губами… Но эти шрамы… Нет, человека с такими глубокими раздваивающимися шрамами она не припоминает.

— Я привыкла ко всему, и к марш-броскам — тоже, господин штурмбаннфюрер.

— Не сомневаюсь, — немецкий язык был создан именно такими суровыми гигантами и только для них предназначался. Каждое слово в устах штурмбаннфюрера звучало так, как когда-то звучало в устах вождей древнегерманских племен, когда они выстраивали свои рати на равнинах, которым через несколько минут суждено было стать полями битв.

Чуть отклонившись, Фройнштаг увидела, что за рулем тоже сидит эсэсовец, и поняла, что этот, с «пиратскими» (ирамами на лице, штурмбаннфюрер вышел не из попутной машины, что это его личный водитель. Да к тому же офицер.

— Так мне позволен марш-бросок по Берлину?

— Это вам еще предстоит, унтерштурмфюрер, еще предстоит, — заверил ее верзила. — Хотелось бы только знать, куда вы направляетесь.

— А мне не менее интересно знать, с кем имею честь беседовать. И откуда вам известно мое имя.

Эсэсовец с «пиратскими» шрамами удивленно посмотрел на девушку и иронично улыбнулся. Но хотя улыбка действительно получилась ироничной, лицо новоявленного Квазимодо явно подобрело: «Так вы действительно не догадываетесь, с кем говорите? — вычитала она в этой улыбке. — Ну, знаете ли…»

— Вы в самом деле не понимаете, кто перед вами, или же для вас важен ритуал знакомства?

— Ритуалы меня как раз не интересуют, — окинула его откровенно оценивающим, сугубо женским взглядом Лилия. Офицер был еще относительно молод и выглядел довольно могучим мужиком. Таких битюгов у них в женской казарме уважали, прощая им все: и отвратительность рожи, и пьяные приставания, и даже откровенное хамство. Знали, что в постели они заставят этих меринов расплачиваться за все, чего натерпелись, прежде чем их уложат под холодные солдатские одеяла. Таким парням было чем расплачиваться — вот что усмиряло их гордыни. — Вы, очевидно, бывали у нас в воскресном секс-бункере? Наверное, там и видела вас когда-то? Хотя память на лица…

— Не знаю, о чем вы, Дитя Казармы… — вновь улыбнулся штурмбаннфюрер, предчувствуя, как резанет слух Фройн-штаг ее собственная кличка.

— Вам известно даже то, что в лагере меня называют Дитя Казармы? — совершенно опешила Фройнштаг. — Тогда кто вы? Из гестапо? Нет, СД?

— Ну, кличка у вас, положим, появилась значительно раньше. Когда пришлось работать в Югославии. Откуда вас вскоре перебросили в Словению разбираться с бежавшими туда итальянскими антифашистами.

— Значит, гестапо, — почти обреченно утвердилась в своем подозрении Фройнштаг. И почувствовала, что ее охватывает легкий озноб.

Штурмбаннфюрер по-садистски молчал, не подтверждая, но и не опровергая ее предположение.

— Тогда какого черта измываетесь? — вдруг разозлилась она, прекрасно понимая, чем заканчиваются подобные загадочные встречи с людьми, слишком хорошо знающими, какие платьица ты носила в шестом классе. — У вас возникли ко мне вопросы? — она оглянулась по сторонам. Типов в штатском поблизости не наблюдалось. Странно. Впрочем, чтобы арестовать ее, одного такого верзилы вполне достаточно. — Что вы молчите, штурмбаннфюрер? Не церемоньтесь.

— Обычно я и не церемонюсь. В этом, Дитя Казармы, вы еще сможете убедиться. А пока — в машину, — отступил он от дверцы.

— Рядом с водителем?

— Или со мной, на заднем сиденье.

— Знаете, как-то не хочется… на заднем.

Штурмбаннфюрер промолчал. Водитель едва слышно рассмеялся. Лилия хлопнула дверцей и положила чемоданчик себе на колени, что, однако, не помешало водителю прицениться к оголившимся во время посадки ногам, задержав на них взгляд дольше, чем требовало приличие.

— Езжайте, Родль, не увлекайтесь, — мстительно подбодрил его штурмбаннфюрер. — Еще налюбуетесь.

Несколько минут в машине царило неловкое молчание. Время от времени Лилия прислонялась лбом то к ветровому, то к боковому стеклу, пытаясь сообразить, где это они находятся, однако довольно скоро потеряла всякие ориентиры и мысленно махнула рукой: чего уж тут, довезут.

— Так куда вы намеревались добираться, унтерштурмфюрер Фройннгтаг? — наконец прервал свое идиотское молчание штурмбаннфюрер.

— А куда вы меня везете?

Лилия повернулась к нему всем туловищем, и только теперь, вблизи, штурмбаннфюрер обратил внимание, что лицо у нее довольно смазливое. Не красивое, ибо красивым назвать его трудновато, но все же по-своему привлекательное. И даже слегка рассеченная нижняя губа — он вспомнил, что в деле этот едва заметный шрам проходит как непозволительная для разведчика особая примета, — не искажала впечатления, хотя, возможно, из-за нее-то Фройнштаг не оставили в разведке, а перевели в штат охраны женского лагеря.

А так, в общем… Голубоватые глаза, короткий, старательно отточенный носик, негусто усеянные веснушками щеки, светло-рыжие волосы… Нет, не подкрашенные, такого цвета они и значатся в ее досье…

— Жду ответа, — напомнила о себе Фройнштаг.

— Могу же я хоть немного полюбоваться вами, унтерштурмфюрер.

— Унтерштурмфюрерами не любуются, господин штурмбаннфюрер. Унтерштурмфюрерами, если только вы, извините, не извращенец, не любуются. Ими командуют, — резко отчитала его Лилия и отвернулась.

Зато оглянулся оберштурмфюрер Родль. Как всегда, не вовремя. «Как она тебя?!» — сочувственно измывался взгляд его хитровато прищуренных глаз.

«Концлагерь есть концлагерь, — оправдал ее и себя штурмбаннфюрер. — Его нравы бесследно не исчезают. Попробуй вернуть ее теперь в управление внешней разведки, это сонмище аристократов».

— …Любуются женщинами, — несколько запоздало просветила хозяина машины Фройнштаг. — Но это делается совершенно не так, как вам до сих пор представлялось.

Квазимодо в Кожаном Плаще — Лилия так и решила называть его про себя — хотел что-то ответить, однако слова расплавлялись прямо в глотке, и он лишь судорожно глотал их сгустки, тяжело и молча двигая при этом челюстями.

— А куда это мы, собственно, едем, Родль? — наконец взорвался он свинцовой лютью.

— Понятия не имею, штурмбаннфюрер. Уже несколько минут я веду машину, куда позволяют указатели. Поскольку никаких ваших указаний не слышу.

— Что, в самом деле? — почти рассвирепела Лилия Фройнштаг. — Постойте, так куда вы все же везете меня? — вновь оглянулась на штурмбаннфюрера. — Ждете, пока схвачусь за пистолет?

— В общем-то мы считали, что у вас есть где остановиться, — растерянно признал Квазимодо. — И решили, что на первый случай всего лишь отвезем вас по адресу. А уж завтра поговорим.

— Зачем же сажали меня в машину, если даже не в состоянии продумать такую примитивную операцию?

— По-моему, нас пристыдили, Родль. Сейчас мы это исправим, Фройнштаг. На нашу «королевскую резиденцию», оберштурмфюрер.

— А почему вы решили, что я поеду на вашу «резиденцию»?

— Успокойтесь, вести вас к себе на квартиру я не собираюсь. Это одна из запасных явок, на тот случай, когда кто-либо из наших людей вдруг оказывается без крыши над головой. Или кого-то понадобится день-другой попридержать без ведома гестапо.

«Хорьх» начал петлять по старинным улочкам и закоулкам, где уже не встречалось ни машин, ни пешеходов.

— Да, вы, унтерштурмфюрер, что-то там говорили о секс-бункере. Что имелось в виду?

— Ах, вы не знаете, что такое секс-бункер в женском концлагере? — удивленно, но уже довольно спокойно переспросила Лилия.

— Понятия не имею.

— Воскресные бордели для господ офицеров. Для которых отбираются самые красивые арестантки. На все вкусы.

— Как все, оказывается, просто, Родль. Вы ведь даже не догадывались, что в концлагерях существуют и такие развлечения.

— Боюсь, что мы еще о многом не догадываемся, — не отрывал взгляда от дороги оберштурмфюрер.

— Не старайтесь казаться более святыми, чем вы есть на самом деле, — саркастически пристыдила их Лилия.

— Офицеры, надеюсь, только из состава охраны?

— Офицеры из охраны развлекаются не столь организованно. И не по воскресеньям. У них свои привязанности и свои укромные уголки. Некие подобия той вашей квартирки, на которую везете меня.

— Вот видите, Родль, а нас с вами унтерштурмфюрер так ни разу на свою лагерную секс-профилактику и не пригласила.

— Что совершенно непростительно, — наигранно возмутился Родль.