Возвращаясь на виллу Кардьяни, Скорцени и его спутники почти всю дорогу промолчали. Штурмбаннфюрер так и не поделился с ними впечатлениями от беседы, ни словом не обмолвился о том, как она прошла, а его мрачное молчание создавало в машине удушающую атмосферу подавленности, постепенно поглотившую даже Катарину, какое-то время все еще пытавшуюся спровоцировать на разговор то Фройнштаг, то Штубера.

Сестра Паскуалина сама позаботилась об их безопасности. Ехавший впереди, в коляске мотоцикла, капитан карабинеров лично объяснялся с постовыми, порывавшимися проверять документы пассажиров машины. При этом он каждый раз предъявлял им документ, из которого, очевидно, следовало, что в ней пребывают гости папы римского, а гости папы, как известно, являются гостями Рима. Так зачем терять время на бессмысленный грех, проверяя тех, кого удостоил своим святейшим вниманием сам папа?

Когда до разъезда, на котором им нужно было свернуть к вилле Кардьяни, осталось километра три, Скорцени приказал Штуберу посигналить и остановить мотоциклистов.

— Катарина, выйдите и объясните капитану, что время, отведенное сестрой Паскуалиной для того, чтобы пользоваться их добротой, истекло. Они могут возвращаться, увозя наши благодарственные взгляды.

— Но почему… я? — замялась Катарина. — Наверное, лучше будет, если это скажете вы, доктор Рудингер. Так будет солиднее.

— У вас отличная память на псевдонимы, синьорита, — признал Скорцени, так и не повернувшись к ней лицом. — Тем не менее вы немедленно выйдете и скажете капитану все, что вам велено. Это должны сделать именно вы, как знакомая Паскуали-ны Ленерт, как женщина, с которой этот капитан давно знаком.

— Ну, если вы считаете, что меня знают все офицеры корпуса карабинеров и папской гвардии…

— Доктор Рудингер не должен лишний раз показываться ему на глаза, — сурово отчеканила Фройнштаг. — Действуйте, милочка.

Мотоцикл стоял метрах в двадцати. Все трое молча проследили, как Катарина не спеша, поигрывая бедрами, приближается к карабинерам. Капитан пошел ей навстречу, и пока девушка передавала ему слова Скорцени, рука его успела проинспектировать все доступные места ее тела.

— У меня такое впечатление, что капитан и Катарина знакомы, — бросила Фройнштаг. — Я заметила это еще у виллы, когда он появился впервые. Другое дело, что Катарине не хотелось, чтобы офицер афишировал их знакомство.

— Пока что известно, что это вовсе не Катарина, а Мария Сардони, — спокойно проговорил Скорцени.

— Что-то новенькое. Мне она в этом не призналась.

— «Папесса» проговорилась.

— И что еще?

— Как оказалась, эта красавица работает не только на нас, но и на разведку папы, если таковая существует. Во всяком случае, именно она, вымаливая себе отпущение грехов, предала нас, разболтав «папессе» все, что только могла разболтать.

— Этого и следовало ожидать, — бросила Фройнштаг.

— Может, обычная женская болтливость? — попытался вступиться за Сардони гауптштурмфюрер.

— Как-то неубедительно вы все это говорите, Штубер, — язвительно остудила его Лилия. — Хотя звучит трогательно.

— Можете причислить меня к сонму поклонников Сардони, — благодушно улыбнулся Штубер.

— Что тоже чревато последствиями.

— В любом случае выпускать ее из виллы уже нельзя. Иначе завтра мы будем окружены карабинерами и полицейскими. Фройнштаг, лично займетесь этой дамой. Перед сестрой Паскуалиной она уже исповедовалась, пусть теперь покается перед вами.

— Если вы не считаете необходимым предварительно допросить ее в своем номере… — скабрезно оскалилась Фройнштаг. — Подумайте оба.

— Фройнштаг… — поморщился Штубер.

— Можете считать, что слышали это из уст мужчины. В конце концов, девка она красивая. Но учтите: после допроса предложить ее вам уже не смогу. Ввиду нетоварности вида.

— Выполняйте приказ, унтерштурмфюрер Фройнштаг, — вполголоса проговорил Скорцени, когда Катарина снова приблизилась к дверце машины.

Пропуская мимо себя их «пежо», оба карабинера вежливо отдали честь, заглядывая при этом в машину. Хотелось еще раз увидеть улыбку очаровательнейшей синьориты.