Глава 12
Генрих Герлиак
Вайсрутения
Покончив с участием в крайне неприятном и пагубно действующем на личный состав деле, я немедленно отправил всех находившихся в моем распоряжении людей в Коссово. Рудаков, впрочем, предложил вначале выяснить: пригодны ли для проживания постройки коссовского замка Пусловских. Но я с иронией поинтересовался:
— Тебе хочется поучаствовать еще в одной акции? Пока мы не приступим к охране объекта, нас так и будут отправлять на самую дерьмовую работу! И что нам замок? Сейчас лето, будем ночевать в палатках.
Рудаков согласился со мной, и к полудню следующего дня наша колонна въезжала в Коссово: типичное польское местечко. В силу этого чуть ли не половина города была превращена в гетто и его явно собирались ликвидировать теми же методами, которыми на днях ликвидировалось гетто в Слониме. Поэтому я твердо решил: не задерживаться в этом городишке ни на минуту более того, чем требуется. А требовалось: разыскать гебиткомиссара и получить проводника, который доведет нас до коссовского замка, бывшего имения магнатов Пусловских.
На выполнение моего плана потребовалось немного времени: уже через полчаса после того, как мы въехали в Коссово, мы уже покидали этот городок. Впрочем, назначенное нам место дислокации находилось всего в паре километров от города.
Замок Пусловских произвел на меня сильное впечатление: на невысоком — метров пятнадцать-двадцать — холме возвышались величественные готические башни, объединенные одноэтажной (но кажущейся очень высокой благодаря устремленным ввысь готическим формам) постройкой, стилизованной под средневековые оборонительные сооружения. Направленный с нами гебиткомиссаром проводник рассказал, что замок построили в тридцатых годах девятнадцатого века, а после очередного восстания польских инсургентов, которое имел неосторожность поддержать магнат Пусловский, замок был конфискован и продан русским аристократам князьям Трубецким. Польское правительство и пришедшая на смену ему советская власть использовали замок для размещения различных учреждений. Что и чувствовалось в интерьере: войдя в замок, я был разочарован контрастом роскошного внешнего вида и убогим местечково-казенным убранством внутренних помещений.
На входе нас встретил невысокий, плешивый и насквозь пропитанный страхом человечек, представившийся смотрителем местного краеведческого музея.
— Тут есть музей? — удивился я.
Человечек, захлебываясь от волнения, начал было перечислять великих (с его точки зрения, разумеется) людей, которые бывали в этом замке.
— Как ваша фамилия? — бесцеремонно перебил я незваного экскурсовода.
Тот поперхнулся очередной фразой и с трудом выдавил:
— Виндовский, Станислав Виндовский… к вашим услугам, пан офицер!
Мне показалось странным его демонстративное подобострастие и я решил прощупать его. Чтобы огорошить его, я обратился к нему по-польски:
— Слушайте, пан Виндовский! Идемте в комнаты, в которых вы рекомендуете мне организовать личные кабинет и спальню — и если они действительно понравятся мне, то мы раздавим бутылочку отличнейшего бимбера.
Виндовский уронил челюсть до пола: он явно не ожидал от офицера СС знания польского языка. Должен с удовлетворением отметить: проведенные в Польше почти полтора года не пропали даром. Впрочем, мне достаточно легко учить славянские языки, поскольку я с детства владею русским, как родным.
Виндовский подготовил для меня прекрасную анфиладу: спальня, кабинет, приемная, в которых мебель явно осталась с «дореволюционных времен», прекрасных времен магнатов Пусловских и князей Трубецких.
— Отлично, пан Виндовский! — одобрил я. — А что здесь осталось еще ценного со времен магната Пусловского?
Виндовский переменился в лице и забормотал:
— Пан офицер, что тут могло остаться после большевиков?! То же самое я говорил господам офицерам, что искали здесь ценности Пусловских. А какие здесь могут быть ценности?! Уж скоро сто лет, как Пусловских здесь нет, а все их состояние ушло на поддержку третьего восстания 1863–1864 годов. А после восстания поместье было конфисковано и продано князьям Трубецким, которые вывезли отсюда все подчистую. А война 1914 года? А большевики? А эта война, что никак не закончится? Ничего не осталось, вот только то, что вы здесь видите, и удалось сохранить. И ведь я честно показал господам немецким офицерам все, абсолютно все! И подземелья, и даже подземный ход! А они не поверили мне и сдали меня в гестапо! Неужели и вы сдадите меня в гестапо?
— Не бойтесь гестапо, вас туда я не передам в любом случае, — утешил я Виндовского. — Я командир спецбатальона СД и имею полномочия сам допрашивать, судить и миловать. Давайте выпьем еще по стаканчику бимбера, закусим замечательным шпиком и вы мне покажете подземный ход. Меня, как командира боевого подразделения, интересует в первую очередь возможность организации обороны и, при необходимости, безопасного отхода. В этом плане подземный ход представляет для меня самый непосредственный интерес. Вы меня понимаете?
— Да-да, пан офицер! — обрадованно закивал головой Виндовский. — Подземный ход вырыли при первом владельце замка, Вандолине Пусловском, — скорее всего, еще во время постройки замка. В тот момент это было просто: ведь холм, на котором стоит замок, был насыпан вручную.
— Вы это серьезно? — искренне удивился я.
— Абсолютно, пан офицер! В месте, где брали грунт для холма, сейчас находится озеро. Вы сами можете убедиться по размерам озера, сколько грунта тогда извлекли!
— Мне безразличны размеры озера, пан Виндовский, — заметил я. — Мне важно, чтобы мои люди в случае необходимости вместе с оружием могли беспрепятственно пройти по нему. Вам ясно?
— Разумеется, пан офицер! — закивал Виндовский. — Вы можете проверить его хоть сейчас.
— Отлично! У меня принцип: не откладывай на минуту то, что можно сделать немедленно, так что мы идем осматривать ход немедленно, — предложил я.
На сборы ушло немного: Виндовский и я взяли по старому надежному керосиновому фонарю, да еще я на всякий случай захватил с собой Махера, приказав ему вооружиться пистолетом-пулеметом «Эрма» МП-38 и парой ручных гранат. Как говорят русские: береженого Бог бережет. А я ведь немец только по крови и по жизни, но русский — по рождению.
Направляясь к входу в подземный ход, Виндовский не преминул еще раз повторить краткую историю замка. Особенно впечатлило, что в замке было аж 132 комнаты! Надеюсь, нам не придется проходить все комнаты по пути к подземному ходу.
Довольно скоро мы оказались в подземелье одной из башен. Виндовский с силой надавил на один из камней кладки и целый кусок стены плавно, почти бесшумно, повернулся на девяносто градусов, открывая проход.
— Удивительно! — не удержался я от восхищенного восклицания. — И как это вся механика не заржавела за все это время!
— Работа старых мастеров! — благоговейно отозвался Виндовский. — Особые сплавы, древние секреты.
Мы вошли в довольно просторный зал со сводчатой кладкой и пошли по широкому коридору. Пройдя метров пятьдесят, я увидел каменные ступени, уходящие в проход ниже уровнем. Проход был гораздо, уже и его кирпичные стены были покрыты влагой и плесенью.
— Этот проход уже не в рукотворном холме, а в естественном грунте, — пояснил Виндовский. — Поэтому здесь так сыро.
Проход становился все сырее и сырее, в скором времени под ногами захлюпала вода. Но воздух оставался довольно свежим.
— Здесь есть вентиляция? — спросил я.
— Да, боковые ответвления выведены на поверхность, — ответил Виндовский. — Пара выходов на кладбище, в неприметные склепы, есть выходы в лес, в заросли кустарника. Все строилось в расчете на то, что много людей будут незаметно проходить по этому ходу в замок и обратно.
Минут через двадцать мы подошли к огромному валуну, замыкавшему коридор.
— И что дальше? — повернулся я к Виндовскому.
— Немного терпения, пан офицер, — усмехнулся Виндовский. Из щели в стене он вытянул рычаг и отжал его чуть ли не до пола. Валун повернулся вокруг оси, освобождая проход.
— Этот многотонный на вид валун на самом деле весит не более сотни килограммов, — улыбаясь, сообщил Виндовский. — Впечатляющее творение польских мастеров, — не так ли, пан офицер?
— Ничего не имею возразить, — признался я, выбираясь из подземного прохода на свежий воздух. Выход из подземного хода сплошь зарос кустами малины, раздвинув которые, я обнаружил расстилающуюся перед тайным лазом гладь озера. Я взглянул на компас, который всегда носил на правой руке еще со времен охоты за партизанами в Польше и отметил направление хода. Теперь в случае опасности я знаю направление движения.
— Спасибо, господин Виндовский, — повернулся я к плешивому коротышке. — Но должен сказать, что у меня остается ощущение, что вы мне в чем-то соврали. Не пора ли сказать правду?
— Ну вот, опять! — безнадежно вздохнул Виндовский. — Вы тоже хотите отправить меня в гестапо?
— Нет, из-за такой мелочи, которую вы постарались скрыть, я не буду отправлять вас в гестапо, — усмехнулся я. — Просто мне хотелось бы прояснить один сомнительный момент. Если, как вы утверждаете, у господина Пусловского конфисковали его замок, находившийся на охваченной восстанием территории, то почему русские его просто не сожгли? Вряд ли они стали бы церемониться с имуществом мятежника. Кроме того, честный инсургент, предвидя неизбежную конфискацию, наверняка стал бы оборонять замок и в любом случае не отдал бы его в целости и сохранности в руки ненавистного русского императора. Гордый польский шляхтич, имевший графский титул от римского папы, не отдал бы так просто свое имущество: он предпочел бы его уничтожить. Не так ли?
— Какое это имеет значение? — с заметным раздражением осведомился Виндовский: ему явно нечего было возразить.
— Когда мне лгут в мелочах, я очень огорчаюсь, — заметил я.
— Но я не лгу! — воскликнул Виндовский.
— Лжете! Но не это важно: ход вы мне показали и больше мне от вас ничего не нужно, — сказал я. — Но меня огорчает, когда люди лгут, безотносительно к тому, насколько непосредственно затрагиваются мои интересы. Ну-ка, удовлетворите мое любопытство: ведь русские власти не конфисковывали замок Пусловских, не так ли?
— Да, это была принятая для туристов версия, одобренная министерством просвещения Польши, — признался Виндовский.
— Я так и думал, что трогательная история о конфискации имения — ложь! А что же было на самом деле?
— На самом деле любивший с размахом гульнуть сын Ван-долина Пусловского Леонид в один день проигрался в карты и вынужден был продать фамильное имение петербургскому купцу Александрову за 700 тысяч рублей. С тех пор Коссовский дворец пошел по рукам: купец Александров перепродал его княгине Анне Трубецкой, та подарила его княгине Абамелек с Волынщины, та продала «коссовскую безделушку» принцу Петру Александровичу Ольденбургскому. А затем ведомство последнего российского императора Николая II выкупило замок под чиновничьи нужды, — признался Виндовский. — И кто разорил роскошное имение Пусловских, достоверно неизвестно. Боюсь, что это сделали в предыдущую войну немецкие войска, что хозяйничали здесь с 1915 по 1918 год. Извините, пан офицер, но вы сами хотели правды!
— Да что там, пан Виндовский! — усмехнулся я. — Оккупационные войска не должны всем раздавать подарки и скрупулезно следить за соблюдением прав населения оккупированных территорий — иначе это будут не войска, а сборище Санта Клаусов! Идемте назад: все, что я хотел увидеть, я увидел, — а здесь очень сыро! Боюсь подхватить ревматизм.
Минут через сорок мы снова пили бимбер с Виндовским в моем новом кабинете.
— Скажу честно, пан офицер, — признался Виндовский. — За последний год тут побывало немало немецких офицеров, но никто не угощал меня превосходным бимбером. Впрочем, и не превосходным — тоже. В основном они угрожали мне, били по лицу, требовали выдачи мифических сокровищ Пусловских и грозили сдать в гестапо. Поэтому хочу вас предупредить: недалеко отсюда есть такой лесистый район… местные называют его «Волчьи норы»… так вот: там прячутся большевистские партизаны. Возглавляет их очень решительный, по слухам, офицер Красной армии и от него вы можете иметь большие неприятности. Очень рекомендую вам: будьте начеку!
* * *
Я отнесся к предупреждению Виндовского с некоторым скепсисом, но все-таки счел необходимым отдать соответствующие распоряжения. Я вызвал Рудакова, всех офицеров и унтер-офицеров и довел до них свой приказ: все имущество, боеприпасы и вооружение, за исключением личного оружия, перенести в подземелье замка. Кроме того, я разъяснил подробный план на случай внезапного нападения: каждый взвод выделяет отделение прикрытия и отступает в подземелье к башне, откуда начинается подземный ход. Через полчаса отступают в том же направлении группы прикрытия, производя минирование путей отступления, а при возможности, создавая завалы и очаги возгораний для исключения немедленного преследования со стороны вероятного противника.
Связисты при помощи радиостанции установили связь со штабом Баха. Мне передали пароль для связи с ротой латышского полицейского батальона, охранявшего то, что вскоре должно было стать одним из самых секретных объектов рейха.
* * *
Великолепный летний день окончился великолепно: порцией коньяка с видом на закат из роскошного замка канувших в Лету магнатов Пусловских.
* * *
Новый день начался гораздо хуже, чем закончился день предыдущий. Я проснулся от странного ощущения: почти забытого, но стойко живущего в глубине подсознания.
Я открыл глаза, осознавая, что происходит нечто странное, но в первые мгновения так и не поняв, что именно происходит. Затем я понял: я лежу на полу, накрывшись с головой одеялом. Потом оглушительные разрывы ворвались в стрельчатое готическое окно, и я, окончательно проснувшись, понял: это минометный обстрел.
Проклятье! Виндовский словно в воду глядел: партизаны! Я принялся лихорадочно одеваться, обдаваемый упругими волнами близких разрывов мин, хрустя осколками стекла от выбитого окна и моля Бога, чтобы мне удалось добраться до спасительного подземелья. Мнимая безопасность тыла и тиши замка Пусловских сделали свое черное дело: я не был готов к ЭТОМУ. Я почувствовал себя крысой, готовой забиться в любую щель, и напрочь забыл, что я — командир спецподразделения СС, ветеран адских боев под Демянском, готовый грудью встретить любую опасность. Я лихорадочно натягивал мундир и думал только об одном: скорее добраться до спасительного подземелья.
К счастью, бойцы моего подразделения действовали в соответствии с разработанным накануне планом, и когда я оказался в подземелье, то Рудаков доложил мне: весь личный состав, за исключением групп прикрытия, находится в подземелье и готов к эвакуации.
— Огневого контакта с противником не наблюдается, противник ведет обстрел из минометов, — добавил в заключение Рудаков.
— Черт побери, откуда у партизан столько тяжелых минометов? — вырвалось у меня.
— Прикажете выяснить, оберштурмбаннфюрер? — улыбнулся Рудаков.
Его окопный юмор окончательно привел меня в чувство: я снова осознал себя опытным командиром, достойного Железного креста на моей груди и знака «Штурмовая атака».
— Средства связи в безопасности? — отрывисто спросил я. Связь — это главное, что нам понадобится в ближайшее время.
— Да, оберштурмбаннфюрер, — ответил Рудаков. — Радиостанции и связисты согласно вашему приказу были еще вечером отправлены в подземелье замка.
Представляю, какими словами отзывались обо мне связисты, вынужденные проводить прекрасную летнюю ночь в сыром подвале с вездесущими крысами! Впрочем, сейчас они наверняка благодарят мою прозорливость.
— Отходим согласно плану «Внезапное нападение противника!» — объявил я. — Гауптштурмфюрер Рудаков! Разведку к выходу из подземного хода! Порядок следования подразделения — в соответствие с планом! Пошли!
* * *
Мы благополучно выбрались из подземного хода и пешим порядком отправились в сторону Ружан. Позади нас, над замком Пусловских, расстилался густой дым пожара; со стороны Коссова доносилась частая ожесточенная стрельба: судя по всему, там царил ад кромешный! Но мне туда еще рано… разве что только по приказу начальства!
Не доходя трех километров до Ружан, я приказал остановиться для отдыха; связисты немедленно установили связь со штабом Баха. Я доложил, что место нашей дислокации в замке Пусловских подверглось внезапному массированному обстрелу из минометов. Приказ последовал незамедлительно: следовать на объект и принять его под охрану. В конце радиограммы Бах счел необходимым уточнить: «Похоже, что это тот самый русский десант».
Подобное утверждение показалось мне странным: ведь по утверждению Баха пресловутое сверхсекретное оборудование еще не установлено на объекте. Памятуя об этом, я запросил у штаба уточнений.
Ответ недвусмысленно гласил: «Оборудование уже прибыло на объект, но находится там в виде груза в вагонах». Вот так!
Утешило дополнение, весьма важное в сложившихся условиях: «В связи с потерей средств транспорта разрешаю реквизировать любые транспортные средства».
Да, без грузовиков, которые сгорели в коссовском замке, нам не удастся передвигаться достаточно быстро. Но не очень понятно остальное. А что, если все еще охраняющие объект латыши примут нас за пресловутый русский десант? Пароль — это хорошо, но его еще надо успеть произнести! Тем не менее приказ есть приказ…
В Ружанах я наткнулся на полицейский батальон непонятной национальности: то ли украинцы, то ли русские, — командовал ими немец, гауптман. Я приставил к его тупой башке свой «люгер», и он отдал мне все свои четыре грузовика. Мой бронированный «опель-капитан» Макс сумел каким-то образом вытащить из-под минометного обстрела и перегнать к озеру, поэтому я спокойно передвигался на своем собственном автомобиле, и даже без потери личного имущества, хранившегося в двух кожаных чемоданах в багажнике «опеля».
Мы двинулись в сторону Волковыска, затем нашли тот самый поворот на грунтовку: его было легко найти — все остальные грунтовки с весны заросли травой и только эта была накатана.
Мы начали движение по грунтовке. Судя по солнцу и показаниям компаса, дорога плавно поворачивала с южного направления на юго-западное, а затем и на чисто западное. Этот факт не обнадеживал: за изгибом дороги может скрываться засада. А что делать солдатам, спрыгивающим с грузовиков под обстрелом? Бежать к обочине, — а там обнадеживающая надпись на аккуратном столбике с фанерной табличкой: «Ahtung! Minen!»
Тем не менее следовало выполнять приказ. И наша колонна медленно тащилась к цели по пыльной грунтовке. После очередного поворота по головной машине ударили из пулемета: очередь прошла в полуметре над грузовиком — это было предупреждение. То, что они сразу не расстреляли грузовик, обнадеживало, — значит, не окончательно потеряли голову. Я приказал Максу поставить «опель» перед головной машиной и вышел из автомобиля.
Передо мной метрах в пятидесяти виднелась ограда из колючей проволоки с бронеколпаком вместо контрольно-пропускного пункта. Я медленно направился к бронеколпаку, размахивая белым полотенцем. От бронеколпака донесся усиленный громкоговорящей установкой голос:
— Стой, рус иван! Клади оружие и сдавайся!
— Я оберштурмбаннфюрер Герлиак! — крикнул я. — Не стреляйте!
Я особо ни на что не надеялся, но стрелять по мне не стали. Я дошел до бронеколпака, где меня встретил унтер-офицер, заставил сдать оружие и провел за колючую проволоку.
Прямо за бронеколпаком стоял офицер, который навел на меня пистолет и прокричал:
— Немедленно пароль!
— Небо есть камень! — ответил я. Когда я произносил последнее слово, то холод вдруг пробежал по моей спине: а что, если я что-то перепутал? Но офицер опустил пистолет и улыбнулся в ответ:
— Рад вас видеть, оберштурмбаннфюрер! Обер-лейтенант Альманис, командир 2-й роты 24-го шуцманшафтбатальона. Покажите свои документы, чтобы я был спокоен!
Я показал ему зольдбух, и офицер окончательно повеселел.
— Слава богу, господин оберштурмбаннфюрер! Мне пришла информация: русские высадили десант. В глубоком тылу, подумать только! Черт возьми, я буду рад, когда я сдам этот проклятый объект под вашу охрану. Лучше с утра до вечера стрелять евреев и вшивых партизан, чем сидеть тут в глуши и ждать, когда на твою голову обрушится русский десант.
— Что тут делать десанту? — возразил я. — Не допустить заготовок леса для вермахта?
— Я не знаю, оберштурмбаннфюрер, что здесь делают, — ответил латыш, — но, судя по прибывшим утрам вагонам, что-то здесь собираются сделать. И пусть делают без меня. Кстати, высадившийся сегодня на рассвете русский десант под Коссово — это факт. Вы готовы принять объект под охрану?
— Да, разумеется, — улыбнулся я, — но для этого мне понадобятся мои люди. Соблаговолите их сюда впустить!
Моя колонна въехала на территорию объекта.
* * *
Объект выглядел точно так, как был изображен на плане в кабинете Баха: в одном углу охраняемого периметра железнодорожная одноколейка с комплексом складских помещений; в другом углу въезд с грунтовой дороги, выводящий к двухэтажным деревянным корпусам. Одно здание стояло особняком за отдельной оградой из колючей проволоки: судя по фарфоровым изоляторам на столбах через проволоку был пропущен электрический ток.
— Странное местечко, — заметил латышский обер-лейтенант. — Этот тщательно размеченный и огороженный круг внутри отлично охраняемого периметра, а внутри — ничего. Ну, почти ничего…
— Что значит «почти»? — спросил я.
— В юго-восточном углу во рву зарыты две тысячи русских военнопленных, построивших этот объект, — уточнил обер-лейтенант. — Я лично руководил их ликвидацией. А больше там ничего нет, даже пни не стали выкорчевывать. Что здесь должно быть? По железной дороге привезли пять вагонов и я взял их под охрану, но не имею понятия, что внутри, — только проверил пломбы на дверях… Впечатляющая секретность! А вы знаете, что находится внутри вагонов?
— Не знаю и знать нет желаю, — отрезал я и пояснил не в меру любопытному обер-лейтенанту: — Не хочу присоединиться к упомянутым русским военнопленным.
Обер-лейтенант расхохотался: ему казалось, что он оценил шутку. Совершенно напрасно: если бы Бах приказал мне после принятия объекта расстрелять всю латышскую роту вместе с ним, я сделал бы это без колебаний. И дело не в том, что я, — как потомок рода остзейских помещиков Штернбергов, — не люблю рабское латышское племя, а просто потому, что приказ есть приказ.
* * *
Я принял объект под охрану и доложил об этом Баху по телефону секретной линии. Я вкратце сообщил о том, что на рассвете мое подразделение подверглось массированному минометному обстрелу. Так называемый замок был абсолютно неприспособлен к обороне и, кроме того, начался пожар, поэтому я счел единственно возможным в такой ситуации спешно отступить, оставив всю материальную часть. Отход удалось организовать без потерь: лишь пять человек получили легкие осколочные ранения. Учитывая обстоятельства нашего убытия из замка Пусловских, я счел необходимым поинтересоваться у Баха, как обстоят дела с отражением атаки русского десанта и что делать моему подразделению в сложившейся ситуации.
— Какая там ситуация, Герлиак! — с досадой воскликнул Бах. — Когда Штраух позвонил мне, он был просто в панике! Умолял дать ему какие-нибудь войска для блокады района. Я распорядился выделить в его распоряжение те части, которые перебрасывались в район Витебска, но похоже, что ситуацию так и не удалось взять под контроль. Русские атаковали город и захватили его, три сотни солдат местного гарнизона, — не считая прибывших туда для ликвидации гетто служащих шума-батальона, — разбежались кто куда. Теперь новая головная боль: как выкурить оттуда этих чертовых, непонятно откуда взявшихся десантников? И отгадайте: кому поручено этим заняться?
— Разумеется, начальнику СД и полиции Вайсрутении, — высказал предположение я.
— Как бы не так! Кубе по этому поводу уже позвонил рейхсфюреру, и он приказал мне заняться ликвидацией партизан в Коссове. Эта чертова обезьяна Штраух умеет только писать доносы, а как только появляется серьезное дело, он тут же ныряет в кусты или прячется за спину Кубе, — которого сам же непрерывно поливает грязью в своих депешах начальству! — разразился гневной тирадой Бах. Наша линия связи не могла прослушиваться, и Бах дал волю ярости. Однако, выпустив пар, Бах быстро вернулся к делу. — Вот что, Герлиак… судя по слаженной и успешной атаке Коссова, там работали серьезные люди. Будь это прифронтовая зона, все можно было бы списать на русскую армейскую разведку. Но здесь, в глубоком тылу… Вполне возможно, что атака на Коссово — всего лишь маскировка захвата вашего объекта. Ну зачем еще русским высаживать десант в нашем глубоком тылу, неужели ради захвата на несколько дней богом забытого городишки?! Вам следует занять оборону и не допустить русских на объект!
— Но оборудование еще не установлено, — напомнил я. — Оно по-прежнему находится в вагонах. Может, их перегнать хотя бы в Волковыск?
— Оборудование уже находится в вагонах количеством пять на вашем объекте, и вы уже несете за него полную ответственность! — раздраженно напомнил Бах. — И, похоже, что русские об этом знают! Еще не хватало, чтобы они перехватили эшелон по дороге! Поэтому слушайте приказ, Герлиак: немедленно организуйте усиленную охрану объекта. Роте шуцманшафта у меня нет доверия, — и вам не рекомендую на них полагаться! Отправляйте их к чертовой матери, — то есть к Штрауху, — и помните, что с этого момента вы несете ПОЛНУЮ ответственность за объект и находящееся в нем секретное оборудование.
— У меня мало людей, группенфюрер, — пожаловался я. — Фактически я располагаю всего лишь ротой для несения охраны объекта. Тяжелое вооружение отсутствует, и случае нападения на объект мы ответим лишь огнем личного оружия и немногочисленных ротных пулеметов. Когда прибудут основные силы моего батальона?
— Спокойствие, Герлиак! — потребовал Бах. — Час назад ваш батальон во главе с начальником штаба погрузился в эшелон и убыл в направлении Волковыска. Завтра они прибудут в Волковыск и направятся к вам. Хайль Гитлер!
— Хайль!
Я повесил трубку телефонного аппарата, открыл сейф и достал чемоданчик, в котором находился чудодейственный и роковой «панцершоколад»; посмотрел на упакованные в станиоль плитки, — секрет потрясающей выносливости германской армии, — и, преодолевая искушение, снова убрал чемоданчик в сейф. Нет, слишком велика цена! Я вспомнил слова врача из санатория СС, где проходил курс восстанавливающей терапии после демянского ада: «Вы слишком плотно подсели на перветин, оберштурмбаннфюрер! Это препарат на крайний случай, — что бы вам не говорили наши гении из ИГ Фарбениндустри! Уж лучше ежедневная щедрая порция алкоголя, чем этого адского зелья!»
Я достал из кармана фляжку с коньяком и сделал щедрый глоток. Потом еще один, пока не почувствовал, как живительная энергия расползается по жилам. Одержав победу над тягой к чудодейственному и роковому первитину, я закурил и отправился в комнату дежурного.
— Первый взвод заступил на охрану объекта! — доложил мне находившейся в дежурном помещении Рудаков. — Происшествий нет!
— Держите людей в полной боевой готовности, — приказал я. — Отдыхать, не распуская ремней и не выпуская оружия из рук вплоть до моего особого распоряжения! Я буду у себя в кабинете.
Вернувшись в кабинет, я принял еще дозу коньяка, прилег на диван и погрузился в размышления.
Предположим, Бах прав и в районе Коссова действительно высадился тот самый десант русской разведки, который мы ожидали. Высадка с самолета в глубоком немецком тылу десантной группы является очень сложным делом: нужно благополучно пересечь линию фронта, не нарваться на многочисленные зенитные позиции обороны важных объектов и десантироваться в заданном районе. Нужно иметь связь с местной агентурой, поскольку высадка вслепую крупных сил, предназначенных для захвата охраняемого объекта, — самоубийство.
Нужно перебросить не только живую силу в количестве не менее сотни опытных бойцов, но и боеприпасы, и тяжелое вооружение… Предположим, русские смогли это сделать. Для чего они атаковали Коссово, находящееся на приличном удалении от объекта? Отвлечь силы СД и полиции и тем самым облегчит захват объекта? Логично. Но почему они ограничились минометным обстрелом коссовского замка? И откуда у них столько минометов? Уж слишком мощным был минометный обстрел для десанта: таким количеством стволов тяжелого вооружения в немецкой армии оснащают целые полки! Не проще было устроить чисто демонстративные атаки на ближайшие гарнизоны с целью их кратковременной блокады, а основной удар немедленно направить против объекта?
Да, все это странно! Впрочем, предстоящая ночь расставит точки над «i»: либо нас будут штурмовать сегодня ночью, либо атака Коссова и обстрел коссовского замка никак не связаны с моим объектом.
Я решил, что разложил мысли по полочкам и решил вздремнуть. Но что-то не давало мне расслабиться и уснуть. Что?
Вдруг я вспомнил: Альманис, этот латышский обер-лейтенант. Я где-то слышал эту фамилию. Но где? Что-то, непосредственно затрагивающее меня… Нет, не могу вспомнить!
Ладно, забыли это… Нет, еще что-то не дает покоя… И когда же наконец появится мой батальон с новым начальником штаба во главе?! Как его там… гауптштурмфюрер Вахман. И ведь эту фамилию я тоже где-то слышал! Точно слышал! Но где? Нет, сейчас не могу вспомнить!
Я встал, сделал огромный глоток из своей спасительной фляги, дождался восхитительного ощущения струения по жилам живительной влаги, улегся на диван и погрузился наконец в объятия Морфея.