Гул авиационных моторов, неожиданно донесшийся со стороны Буды, на несколько минут разорвал гипнотические нити молчания и взгляда, которыми штурмбаннфюрер парализовал своих подчиненных. Хотя к центру Будапешта самолеты, судя по всему, прорывались редко, но, похоже, что в этот раз они все же прорвались.

Ясное дело, Скорцени не собирался отменять встречу из-за какого-то налета. Единственное, чего он опасался – как бы авиация противника не разнесла вдрызг дворец регента в королевской крепости. С каким бы риском ни была сопряжена операция по захвату крепости и аресту Хорти, ему не хотелось, чтобы это воспринималось потом как следствие мощного авианалета противника, результатами которого он воспользовался.

– Для начала обрисуем себе в нескольких словах ситуацию. Николас Хорти, сын адмирала-регента, в скором времени собирается занять пост отца. Уже сейчас, заботясь о плодах своего правления, он готов полностью отречься от союзнических обязательств Венгрии перед Германией и упорно ищет контактов с Тито.

– Терпеть не могу отрекающихся, – возмутился Гольвег. При этом он красноречиво взглянул на Розданова. К кому относилось услышанное им в ответ «провинциальные мерзавцы» – он так и не понял.

– Но их, отрекающихся, все больше и больше, – продолжал тем временем Скорцени. – После того как Болгария и Румыния, да, по существу, и Италия, перестали быть нашими союзниками, положение в Югославии крайне усложнилось. Хорти уверен, что в таких условиях наши войска не смогут достаточно долго противостоять партизанской армии Тито, а также войскам русских, болгар и румын, которые вскоре туда нахлынут.

– Спасайся, кто может, – проворчал Штубер. – Это нам знакомо.

– Николас Хорти убежден, что Югославия окажется самым надежным и безопасным союзником. Достаточно могучим и достаточно безопасным – вот из чего исходит этот отпрыск несостоявшегося регента, решаясь на предательский сговор с коммунистическим режимом маршала Тито.

Скорцени замолчал. Гольвег воспринял это как приглашение к разговору.

– Я понял вас, штурмбаннфюрер, так что на время, для операции, нам понадобился югославский партизан, – снова поднялся он.

Рослый, широкоплечий, на удивление розовощекий, что крайне редко встречалось у людей, по несколько лет сражавшихся на фронте, – оберштурмфюрер Гольвег вполне мог сойти за могучего славянского витязя.

Штубер давно заметил это. И вполне одобрил выбор Скорцени.

– Нужен толковый югославский, титовский офицер. Истинный серб. Или хорват, – объяснил обер-диверсант рейха. – Сомневаюсь, чтобы Николас Хорти сумел определить разницу между ними.

– Для венгерского слуха такое определение непостижимо, – заверил его Штубер.

– Но для того, чтобы проникнуть в Югославию и выследить более или менее подходящего титовского офицера, понадобится время, – заметил Гольвег.

– Забыли, что его еще нужно заставить работать на нас, – напомнил Штубер. – Но прежде – вывезти за пределы Югославии и доставить в Будапешт.

Все трое выжидающе посмотрели на Скорцени. Штурмбаннфюреру не нужно было обладать даром прорицателя, чтобы понять, что ни один из них не верит в успех, да и вообще в реальность подобной операции.

– Возможно, кто-то из титовских офицеров оказался в гестапо, – неуверенно подсказал Штубер. – Можно было бы обратиться к командованию наших войск в Югославии…

Сказав это, Штубер сразу же подумал, что Скорцени не мог не учесть такую возможность еще до встречи с ними. Но, что сказано, то сказано.

– Зачем все настолько усложнять? – спокойно спросил Скорцени, прислушиваясь к разрывам бомб. – Офицером Тито будете вы, Гольвег. А общаться с Николасом Хорти станете на немецком. Плохом немецком. Но об этом, о всевозможных деталях, мы с вами еще поговорим.

Гольвег облегченно улыбнулся. И не только потому, что отпала необходимость отправляться в горы Боснии. Прояснилась мрачная шутка Скорцени относительно его, Гольвега, намерений переметнуться к Тито. Он терпеть не мог подобных авантюр.

– В таком случае я вполне могу сойти за переводчика: с сербского на немецкий, – вмешался в их разговор Розданов. – При этом даже не следует скрывать, что я русский белогвардейский офицер.

– Именно такой и была задумана ваша роль, поручик Розданов, – небрежно бросил Скорцени. – И попробуйте не справиться с ней или каким-то иным способом подвести нас.

– Хорти – обычный провинциальный мерзавец. Чем меньше их останется в Европе, тем лучше.

– Через Розданова сын Хорти, а, возможно, и сам регент, попытается выйти на белогвардейское освободительное движение, за которым, дескать, будущее России, – развивал план операции Штубер.

– Не думаю, чтобы такая перспектива слишком уж заинтриговала регента, но заинтересовать в какой-то степени способна…

Штубер понимал, что если в этой операции для него и найдется какая-либо роль, то она, конечно же, будет второстепенной. Однако гауптштурмфюрера это не огорчало. Он сделал свое дело, явив Скорцени поручика Розданова. И тот смирился с его протеже, что само по себе немаловажно.

– Будем считать, что роли распределены, – сказал Скорцени, словно бы забыв при этом о роли для самого Штубера. – Теперь о легенде для «югославского партизана»… В Венгрию вас, Гольвег, переправят из Югославии. Помогут добраться до Будапешта. Сопровождать будет настоящий партизан. Подчеркиваю: настоящий, то есть пропахший дымом, с ревматическим треском в локтях и коленях, с типичным партизанским туберкулезом. Он станет основным вашим свидетелем и гарантом.

– Будем надеяться, что станет, – воинственно процедил Гольвег.

– Один из адъютантов Хорти знает этого человека в лицо. Единственное, чего он не знает, что этот партизан уже второй год является агентом гестапо.

– И это существенно.

– Что же касается вас, Розданов, то ваша задача подстраховывать Гольвега в должности адъютанта. Впрочем, каждую роль вам распишут. Не верьте, что лучшие режиссеры мира работают в берлинских и лондонских театрах. Все лучшие давно собраны в службе безопасности. Они способны устраивать такие спектакли, какие ни одному драматическому режиссеру даже не снились. Однако не будем забывать о скромности.

Вражеские штурмовики все наседали и наседали. Город, как мог, отбивался от них огнем зенитных батарей, пальба которых напоминала Скорцени надрывный кашель тяжело больного человека – чахоточный и безнадежный. Он не сомневался в том, что удержать Будапешт не удастся. Ни остановить русских на подступах к городу, ни удержать. Падение венгерской Цитадели – вопрос времени.

Однако же и время ценилось сейчас на вес сотен тысяч человеческих жизней, на судьбу империи, на историю рейха. И он, штурмбаннфюрер СС Скорцени, воин, принадлежащий к «посвященным второго класса» – из тех, кто погибает, оставаясь в вечной памяти великой расы арийцев; и кто сражается за идеи национал-социализма, достигнув высшего мастерства в умении убивать и умирать, – чувствовал себя человеком, взвешивающим целую эпоху истории неоспоримостью вверенных ему фюрером полномочий.

– Однако появление в Будапеште посланника Тито – это всего лишь первая часть операции. «Офицер-югослав» предстанет в роли банальной наживки. А главным охотником станете вы, Штубер, возглавив группу захвата Николаса Хорти, – молвил Скорцени, продолжая «Тайную вечерю» четырех заговорщиков. И Будапешт еще не знал, что в сравнении с тем, что они замышляют, все эти налеты авиации покажутся ему глупой детской забавой. – Это нужно будет сделать в самом центре столицы. Средь бела дня. Чтобы адмирал Хорти ужаснулся вашей наглости. Чтобы он понял: захват его сына – последнее предупреждение не только лично ему, но и всем, кто надеется спасти свою шкуру ценой предательства Германии.

– Надеюсь, этому «провинциальному мерзавцу», как выражается наш русский коллега, подскажут, что похищение сына – перчатка, которую ему швырнули в лицо, – согласился Штубер.