– Прекрасная конурка, не правда ли? – первое, о чем спросила секс-баронесса Юлиша, едва Фройнштаг вошла вслед за ней в небольшую пятиугольную комнатку, один из углов которой занимал камин, по размерам своим и пышности лепнины напоминавший карликовый римский храм, с жертвенным костром посреди главного зала.

– Вполне приемлемо, – сдержанно подтвердила унтерштурмфюрер, обращая внимания на то, что в комнате просматриваются еще двое дверей. И ей это не понравилось. Но только это.

Что же касается общего убранства зала, то в своей жизни она знала лишь скромную городскую квартиру в предместье, самым большим украшением которой оставался старый, источенный жучком сервант; да еще казарму. Поэтому любая роскошь в какой-то степени угнетала ее.

Фройнштаг была солдатом и гордилась этим, не стремясь ни к какому иному способу жизни, кроме бивуачного. Она никогда не страдала от неустроенности лагерно-казарменного быта, как страдали другие эсэсовки.

Обшитые темно-синей тканью стены комнаты показались Фройнштаг слишком мрачноватыми. Кожаные кресла и диван – слишком массивными, а огонь в камине слишком слабым. Лилия основательно продрогла, и ей хотелось не аристократического уюта гостиной, а собачьего тепла конуры – коль уж баронесса решилась назвать это прибежище прекрасной конуркой.

Зато вино оказалось изумительным. Красное вино, налитое в красные бокалы, освещаемые пламенем камина… Стоит ли ворчать по поводу погоды и войны, видя на столе перед собой две бутылки такого вина и целую гору жареного мяса?

Фройнштаг никогда не отрицала, что война – дело сугубо мужское. Но коль уж она решила прожить свою жизнь по-солдатски, то и мыслить, воспринимать мир приучала себя тоже по-мужски – этот грубый мужской мир, со всеми его непритязательными телесными усладами.

– Насколько мне известно, вам очень хотелось видеть меня, баронесса фон Шемберг.

Юлиша с удивлением взглянула на гостью и тоже взялась за бокал. Она прекрасно помнила, что встреча состоялась по дипломатическому настоянию самой фрау Вольф. И не сомневалась, что движима была германка вовсе не женским любопытством и не желанием сблизиться с «полуофициальной» – как ее уже почти в открытую называли в некоторых будапештских кругах, – любовницей Салаши.

За интересом фрау Вольф четко прослеживался интерес разведотдела СД. У Юлиши были достаточно серьезные консультанты, сумевшие объяснить кое-какие нюансы до того, как фрау Вольф назвала дату встречи.

– Было бы странно, если бы я не воспользовалась возможностью увидеться с вами, – не стала разочаровывать ее баронесса.

Пышные, слегка вьющиеся волосы окаймляли лицо Юлиши и спадали на плечи, словно траурная накидка; толстоватые, как показалось Лилии, но тем не менее нежно очерченные губы, почти не смыкались, постоянно демонстрируя два ряда ровных серебристо-белых зубов. Ну а высокая грудь, туго налитая талия и беспардонно широкие бедра способны были опьянить сознание любого мужчины. Правда, не более чем на вечер, как хотелось надеяться Фройнштаг.

– Будем считать это деловой встречей двух леди?

– Считайте, что наносите мне визит вежливости, – подсказала Шемберг.

– Вечер двух знающих себе цену женщин, не отягощенный присутствием мужчин. И будем считать эти слова тостом.

Они сделали по несколько глотков и, не ставя бокалы на стол, умиленно посмотрели в глаза друг дружке.

В общем-то австро-венгерская аристократка представлялась Фройнштаг кукольно-некрасивой и напыщенно-глупой. Тем не менее, Лилия благодарила Бога, что у Скорцени хватило ума направить на переговоры ее, а не ринуться в это дипломатическое сражение самому. В его полном сердечном поражении на этом фронте Фройнштаг ни на минутку не сомневалась.

– Признаться, в Берлине у меня до сих пор так и не появилось сколько-нибудь влиятельных – при нынешнем режиме – покровителей или просто знакомых, – жеманно сощурилась баронесса.

– Очевидно, вы слишком преувеличиваете мое влияние в берлинских кругах, – заметила «фрау Вольф».

– Наоборот, побаиваюсь недооценивать их.

Как бы унтерштурмфюрер ни относилась к этой «комнатной кошечке», забывать о деле, ради которого прибыла сюда, не стоило. Вопрос заключался в том, как к нему подступиться.

– Конечно, я могла бы оказать вам кое-какую услугу, если бы речь шла, скажем, о постройке виллы. Ну, где-нибудь на Балатоне или на берегу Дуная. Мои связи в архитектурном мире…

– У нас и своих архитекторов хватает, – грубовато прервала ее Юлиша. – Даже после того, как одна часть их, в еврействе сущих, была загнана в концлагеря, а другая бежала за пределы Венгрии. Мы действительно решили строить, но не виллу, а Венгрию. И не сомневаюсь, что уж в этом-то вы способны помочь нам.

– И как же вы представляете себе помощь германских архитекторов при строительстве новой Венгрии? В чем она должна заключаться?

– А причем здесь архитекторы? – резковато поинтересовалась баронесса.

– К кому же вы тогда обращаетесь за помощью, если не ко мне, архитектору?

– Возможно, вы действительно имеете какое-то отношение к архитектуре, в чем я тоже очень сомневаюсь, но обращаемся-то мы не к вам, фрау Вольф, а к прибывшему вместе с вами начальнику отдела диверсий Главного управления имперской безопасности Германии, штурмбаннфюреру Отто Скорцени.

Фройнштаг залпом допила свое вино и, закусив бутербродом с говядиной, вновь уставилась на баронессу.

– Не спорю, произнеся здесь, всуе, имя Скорцени, вы значительно упростили ритуал нашего знакомства.

– Если штурмбаннфюреру Скорцени, вашему «венцу», нравятся маскарады с переодеванием и переименованием, – то это личное дело. Но, согласитесь, когда человек с такими шрамами и такой известностью, как у штурмбаннфюрера Скорцени, пытается выдавать себя за доктора архитектуры, это выглядит наивно.

Пламя камина разгоралось с той же медлительностью, с какой где-то в груди у Фройнштаг разгорался хмельной пожар. Вино, выпитое после второго тоста, показалось еще прелестнее, нежели после первого, а мясо с острой приправой – настолько вкусным, что Лилия готова была забыть о каких-либо разумных пределах своего солдатского обжорства.

– Вы сказали: «Мы обращаемся». Я должна воспринимать это так, что под «мы» подразумевается Ференц Салаши?

– «Мы» – это партия «Скрещенные стрелы», объединяющая, кроме всего прочего, почти всех австро-венгров этой страны, которые еще сохранили свое имперское самосознание. Австрийцев, австро-венгров и национал-социалистически настроенных угров.

– Но вы опять не упомянули Салаши, баронесса.

– Это в любом случае подразумевается.

– Мне бы все же хотелось, чтобы впредь, при выяснении наиболее важных деталей и позиций, имя Салаши не «подразумевалось», – пошла в яростное наступление «фрау Вольф», – а называлось. Если мне не изменяет память, именно господин Салаши возглавляет сейчас вашу партию?

– Несомненно, – пялилась на немку баронесса Елена фон Шемберг.

– Следовательно, он является вождем партии и мечтает стать вождем возрожденной Венгрии.

– В этом можете не сомневаться.

– Вот и давайте исходить из того, что есть Салаши-вождь и есть его партия. Говорить о партии и не говорить о вожде – у нас так не принято.

Фройнштаг не раз была свидетельницей того, как подобные «полудопросные» беседы ведет сам Скорцени. Сейчас она явно подражала первому диверсанту рейха и нисколечко не стеснялась этого: кто только не подражает ему теперь из куда более опытных и известных!

– Если я скажу, что встретилась с вами по просьбе вождя партии господина Салаши – этого будет достаточно?

– Достаточно будет тогда, когда вы станете говорить только от его имени. А не от имени кого бы то ни было другого, – упорно дожимала ее Фройнштаг.

– Так и будет.

– И еще одно. У меня сложилось впечатление, что у Салаши – своя партия и своя цель, а у вас – своя. Насколько я поняла, вы – сторонница возрождения Австро-Венгерской империи.

– Странно, что вы обратили на это внимание, – спокойно молвила баронесса.

– Салаши разве на эти ваши взгляды внимания не обращает?

– Всего лишь как на прихоть представительницы древнего австро-венгерского рода Шембергов.

– Который вместе с империей стремится возродить и династию Габсбургов, с коей ваш род давно породнен.

– И я этим горжусь.

Фройнштаг снисходительно пожала плечами:

– В нашем роду каждый привык гордиться тем, чего достиг лично он, а не его предки.

– Вы должны понять, что в кругах венгерской знати идея возрождения габсбургского трона становится все популярнее. Под его знаменами уже сформировалось влиятельное крыло оппозиции регента Хорти.

– Как и оппозиции главного его оппонента – Салаши.

Баронесса решила, что самое время опять наполнить бокалы.

– На таких нюансах политической ситуации в Венгрии акцентировать внимание у нас пока что не принято.

– Не принято пока что говорить о них открыто, публично, – уточнила Фройнштаг, – особенно за пределами имперского круга, во главе которого стоит ваш бывший муж граф Винклерн.

– Стоит ли портить такой прекрасный вечер на двоих упоминанием этого имени?

– Придется потерпеть, баронесса, поскольку речь идет о том самом графе Винклерне, которого его немногочисленные сторонники еще именуют эрцгерцогом Каринтийским. И вы знаете, почему его так именуют. Потому, что в свое время его отец был заражен весьма оригинальной идеей: создать отдельное Великое герцогство Каринтийское, по образцу княжества Люксембургского. О том самом графе, ради святой идеи которого вы решились на фиктивное расторжение брака, дабы не дискредитировать своим неаристократическим поведением имени графа; и на роль любовницы Салаши, которого в душе терпеть не можете.

– Вот это вас уже не касается, – наконец-то запротестовала секс-баронесса.

– Ошибаетесь, Юлиша. Действия возглавляемой вами и вашим бывшим мужем группы заговорщиков ведут к подрыву не только Венгрии, но и Германии, в состав которой входят сейчас исконные германские территории Австрии. К тому же ваша группа хотела бы видеть в составе империи и Баварию. Что же касается Салаши, то он вам понадобился только для того, чтобы с помощью его нилашистов свергнуть режим Хорти. Убрать затем самого Салаши – для вас уже не проблема.

Юлиша медленно процеживала вино сквозь сжатые зубы и неотрывно смотрела на Фройнштаг взглядом, преисполненным великосветского презрения. Это был взгляд холеной аристократки, пытающейся поставить на место некую плебейку, набравшуюся наглости судить о том, о чем судить ей не положено уже в силу ее низменного происхождения.

– Вообще-то я должна была бы сейчас же пристрелить вас, – неожиданно громко произнесла она, и тотчас же дверь, ведущая в соседнюю комнату, распахнулась.

Фройнштаг лишь мельком взглянула на возникших в ее проеме двух рослых, вооруженных пистолетами девиц и вновь предалась винопитию.

– Личная «лесбиянская гвардия» баронессы Юлиши, – невозмутимо констатировала она. – Эти, конечно, пристрелили бы.

– Не сомневайтесь.

– Если только вы решились бы на этот безумный шаг, после которого Скорцени приказал бы уничтожить не только вашего сына, единственного наследника сразу двух родов – Винклернов и Шембергов, – но и безжалостно истребить оба эти рода, включая тех, кто пережидает войну в каринтийском Клагенфурте, несостоявшейся столице Каринтийского герцогства; а также в Италии, Испании и Словении. Не говоря уже о том, что ни вы, ни ваша лесбиянская охрана отсюда уже не вышли бы. Нужны еще какие-то объяснения?

– Пошли вон, сексуальные недолизки, – буквально прорычала Юлиша, очевидно, расстроенная тем, что они не пристрелили Фройнштаг еще до того, как она выложила свои козыри.

– Вы меня огорчили, Юлиша, – покачала головой Фройнштаг и в мгновение ока выложила на стол свой вальтер. – Вы меня очень огорчили, – положила рядом миниатюрную, но достаточно мощную гранату, из тех, которые были разработаны умельцами из секретной лаборатории РСХА специально для разрешения подобных недоразумений. – Еще одна попытка шантажировать меня, и вы получаете пулю, а ваши секс-гвардейки гранату.

Юлиша побледнела и с полминуты неотрывно смотрела на пистолет, как обычно смотрят на оружие люди, уже однажды оружием пуганные, но в схватках еще не обстрелянные.

– Кажется, мы обе погорячились, – наконец произнесла она. – В такой ситуации лучше всего успокоиться и продолжить разговор.

– Но учтите, я предупреждаю только один раз.

Минута молчания, которой они почтили первую, неудавшуюся, часть своих переговоров, стала еще и минутой примирения.

– Нам известно, что под именем доктора Вольфа в отеле «Берлин» остановился Отто Скорцени, – взорвала эту паузу баронесса Шемберг, – однако не знаем, кто скрывается под именем его супруги.

– Сотрудница его управления, унтерштурмфюрер Фройнштаг, – не стала скрывать своего имени Лилия. – Она перед вами.

– Вот теперь можно провозгласить тост за наше знакомство, – спокойно отреагировала баронесса.

– Но, кроме вас, знать об этом имеет право только господин Салаши.

– Никто иной о нашей встрече никаких сведений не получит. Вы прибыли для того, чтобы помочь Салаши прийти к власти?

– Сначала мы хотим разобраться в ситуации.

– Это не ответ. Когда речь идет о перевороте, нужна ясность. Мы не хотим, чтобы команду Ференца Салаши постигла такая же участь, какая постигла полковника Штауффенберга во время недавнего путча против фюрера. Ошибки коллег следует учитывать.

– Ошибки наших общих врагов, баронесса. В данном случае это имеет принципиальное значение. И помните: если бы Штауффенбергу, Беку и другим предателям удалось устранить фюрера, ни о каком восхождении Салаши к вершинам трона не могло бы быть и речи. Единственное, на что он мог бы рассчитывать, так это на восхождение на эшафот, – уже откровенно дожимала ее Фройнштаг, давая понять, кто тут всего лишь любовница Салаши, а кто – сотрудник Главного управления имперской безопасности Германии. Разницу этой красотке уже пора было улавливать.

– Мы это понимаем.

– И все же постарайтесь передать Салаши, чтобы он прекратил поиски контактов с англичанами. Хорти мы, понятное дело, уберем, но из этого еще не следует, что обязательно остановим свой выбор на Салаши. Есть иная кандидатура. И вы знаете, кто это.

Фройнштаг и сама не знала, что это за мифическая кандидатура. То, что она сейчас несла в порыве диверсионного вдохновения, уже было ее отсебятиной. Однако фон Шемберг этого не уловила. Она буквально опешила от напористости и наглости германки и, не удержавшись, метнула взгляд на едва заметную дверь (не на ту, из которой, словно кукушки из часов, только что выскакивали лесбо-гвардейки), черневшую между двумя статуями рыцарей, облаченных в старинные доспехи.

Это ее слабоволие длилось всего лишь несколько мгновений. Но их оказалось достаточно, чтобы Фройнштаг поняла, что каждое ее слово не только записывается, но и напрямую прослушивается кем-то, кто притаился за узенькой черной дверью.

«Они тут и переговоры все еще ведут, как в средневековье, – презрительно ухмыльнулась унтерштурмфюрер. – Цивилизация не коснулась даже их разведки».