Да, ритуальная жертва была избрана, и теперь все ожесточенно смотрели на нее, понимая, что их собственное спасение заключается в жертвенной гибели избранника вождя, а значит, избранника смерти.

– Не буду многословным, мой фюрер, – грузно поднимался Риббентроп. – В левой руке он держал развернутую кожаную папку с бумагами, а правой поспешно перелистывал их. – Достаточно сослаться на последние сообщения вашего личного уполномоченного по Венгрии бригаденфюрера СС Эдмунда Везенмайера.

– Кого-кого?! – поморщился Гитлер.

– Генерала войск СС Везенмайера, – растерянно повторил Риббентроп, не зная, как ему воспринимать такую реакцию фюрера.

– И что же такого сообщает нам Везенмайер? – насторожился вождь, поглядывая при этом на рейхсфюрера СС Гиммлера; уж кто-кто, а тот должен был знать свой генералитет.

– Бригаденфюреру Везенмайеру действительно поручено было изучить ситуацию в стане нашего ненадежного союзника, – подтвердил рейхсфюрер.

– Он считает, – продолжал тем временем фон Риббентроп, – что антигерманские настроения, которые проявляются сейчас в Венгрии, во многом объясняются тем, что правительство данной страны не провело ни одной расовой чистки в своем обществе, которое в результате оказалось насквозь пропитанным сионистской гнилью.

– А что, это важный довод, очень важный, – неожиданно поддержал его Гитлер, на время забывая о своем хроническом невосприятии министра иностранных дел. Сейчас ему нужны были веские доказательства того, что вторжение в Венгрию и переворот в ней вызваны были крайней необходимостью, сложившимися там обстоятельствами, и вот теперь он их получал. – Но вы уверены, что Везенмайер и в самом деле сумеет подкрепить свои умовыводы хоть какими-то конкретными фактами?

– Вот одно из его донесений, – потряс листиком бумаги Риббентроп. – В нем прямо указывается на причастность к событиям сионистских кругов этой страны. Пожалуйста: «Основная причина, – сообщает бригаденфюрер СС, – той пораженческой позиции влиятельных кругов Венгрии и саботажа совместных целей войны объясняется наличием в стране еврейского населения. В количественном отношении евреи составляют около десяти процентов всего населения Венгрии. А среди жителей Будапешта даже достигают тридцати пяти». Что, добавлю от себя, мой фюрер, вообще немыслимо.

Риббентроп оторвал взгляд от бумаги и почти торжествующе осмотрел собравшихся. Сейчас он казался сам себе человеком, докопавшимся до высшей и последней истины, до которой не дано было докопаться никому другому.

«И это доклад министра иностранных дел?! – ужаснулся Скорцени, с нескрываемой насмешкой встречая взгляд фон Риббентропа. – Нет слов, без евреев там не обошлось. Как не обходится без них в любом другом антигерманском мероприятии, антигерманском сопротивлении. Но валить все, что происходит на берегах Дуная, только на евреев! Апостольская наивность! Хотел бы я знать, почему фюрер все еще терпит этого человека на посту министра? Почему он вообще терпит его?»

Пока, выдерживая надлежащую паузу, Риббентроп извлекал из папки еще один документ, Кейтель громко прокашливался и виновато посматривал на Гиммлера. Он чувствовал себя так неудобно, как будто это он сам позволяет Риббентропу нести здесь всю эту чушь.

– Несомненно, господа, что врагом номер один в Венгрии были и остаются евреи, – вновь заговорил Риббентроп, уставившись в очередное донесение. Но не ясно было: цитирует он его, или же говорит от своего имени. Кстати, этот документ тоже поступил за подписью Везенмайера. – Так вот, врагом номер один… Впрочем… да, вот здесь: «Эти 1,1 миллиона евреев ведут подрывную деятельность против рейха. Почти такое же, если не вдвое большее, число венгров – приспешников евреев – помогают им. Для того чтобы парализовать саботажников, заставить их отступить, необходимо предъявить им жесткие требования, с угрозой ввести в дело германские дивизии и бомбардировочные эскадрильи…»

– Что-что?! Дивизии и эскадрильи? – резко прервал его Гитлер. – Там именно так и написано?

– Так точно, мой фюрер, дивизии и…

– Это как понимать? Что уже и Везенмайер требует от меня дивизий?! Он что, предполагает открыть в Венгрии новый фронт? Третий?

– Интересно, где мы найдем дивизии, чтобы бросить их сейчас на Будапешт, на всю эту страну? – процедил фельдмаршал Кейтель, раздувая от возмущения полные, дрожащие, словно студень, щеки.

– Но здесь так говорится, – обиженно оправдывался фон Риббентроп. – «По моему мнению, – это опять говорит Везенмайер, – этого будет достаточно, чтобы противник капитулировал. Я твердо убежден в том, что регент Хорти без всякого промедления согласится с любой кандидатурой премьер-министра, которую пожелает предложить фюрер. Он это сделает хотя бы ради того, чтобы спасти себя и свою семью».

«А ведь Риббентроп решил сыграть на нашем всеобщем антисемитизме», – почти злорадно ухмыльнулся Скорцени. Будь он на месте фюрера, он просто-напросто выставил бы сейчас этого «министра иностранного безделия» вместе с его бумаженциями. Хотя то, что в Венгрии до сих пор, будто в устроенном в центре Европы заповеднике, сохранилось более миллиона евреев – само по себе возмутительно.

– Мнение Везенмайера нам ясно, – подал голос Гиммлер, старательно протирая салфеточкой стекла своих очков. – Но теперь хотелось бы знать мнение министра иностранных дел.

– Мы немедленно готовы предъявить Хорти и венгерскому правительству ноту, в которой потребуем выполнения всех союзнических обязательств, – почти прокричал Риббентроп, пытаясь хоть как-то спасти в глазах присутствующих свою репутацию. – Кроме того, я решил направить личное послание Хорти.

– Что же мешает осуществлению этого замысла? – мягко, доверчиво улыбнулся рейхсминистр. – И что мешало сделать это до сих пор? – почти по-отечески допытывался он.

– Ну, всему свое время. Вы же прекрасно понимаете, что всякая нота предполагает определенную ситуацию, определенные обстоятельства.

– Разве что… – снисходительно-иронически согласился Гиммлер.

– Так вот, Риббентроп, вы должны сделать это немедленно, – прекратил их стихийную полемику фюрер. – В самых жестких тонах. От моего имени. – Он движением руки усадил Риббентропа на место и взглянул сначала на Гиммлера, затем на Кейтеля.

«Фюрер спас его от допроса, – по-своему истолковал ситуацию Скорцени. – Напрасно он это сделал. Все равно Риббентроп не оценит услуги».

– Конечно, если последует приказ ввести в Будапешт войска, – принял вызов фельдмаршал, – то, естественно, кое-какие резервы мы все же изыщем. В основном из тыловых частей. При разумном использовании этих войск их может оказаться достаточно даже для того, чтобы в королевском дворце в Будапеште мы увидели совершенно новых людей. При этом мы бы старались избегать прямой конфронтации с венгерскими войсками.

– Венгерского фронта не будет, – то ли поддержал, то ли заверил его Гитлер. – Венгрия – все еще наша союзница, и мы должны показать всему миру, что она остается, вопреки желанию врагов рейха. Это, господа, политика…

– Те несколько полков, что имеются в районе Будапешта, можно эффективно использовать лишь во взаимодействии с расположенными там батальонами СС, а также усиленной агентурной работой СД и гестапо, – вновь попытался ввести в разговор рейхсфюрера генерал Йодль, который в присутствии Кейтеля вообще чувствовал себя здесь лишним.

– К сожалению, Везенмайер больше занимается статистикой, чем конкретной работой по наведению порядка в Венгрии, – резко отрубил Гиммлер. – А ведь в его подчинении немало воинских подразделений.

– Я тоже так считаю, – угрожающе произнес Гитлер, приподняв со стола, а затем вновь отшвырнув первую попавшуюся ему под руку бумажку.

– Предвидя такую бездеятельность, – еще более вдохновенно продолжил фюрер, – мы уже предприняли кое-какие шаги. В частности, туда направлен оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман со своей зондеркомандой гестапо. Правда, существующий в стране режим не позволяет им заниматься еврейским вопросом по-настоящему, о чем уже было сказано в донесении бригаденфюрера Везенмайера. Тем не менее несколько тысяч наиболее активных евреев, связанных с подпольем Сопротивления, уже казнены или отправлены в концлагеря.

В кабинете воцарилось молчание. Уткнувшись в него, словно в стену, Гиммлер удивленно осмотрел присутствующих и остановил свой взгляд на фюрере: понимает ли он всю серьезность принятых мер?

– Донесения Везенмайера свидетельствуют, что этого недостаточно, – мрачно заметил Гитлер. – Он явно не поддерживал мнения Гиммлера о Везенмайере, которого давно знал и кандидатуру которого избрал лично. Ошибка рейхсфюрера заключалась в том, что он начал с критики действий бригаденфюрера. Хотя в данном случае Гитлер оставлял такое право за собой. – К тому же, насколько мне помнится, Эйхман находится в Венгрии уже не менее пяти месяцев. Почему речь о его команде идет, как о недавней помощи?

– Да, конечно, послан он был довольно давно, – ничуть не смутился рейхсфюрер. – Однако следует учесть, что находился он в чужой, не занятой нашими войсками стране, имеющей свое правительство и свою армию.

– И все же…

– Мы усилили его группу несколькими опытными сотрудниками из команды начальника службы безопасности района Балкан и Италии, штурмбаннфюрера СС Вильгельма Хёттля. Теперь его штаб-квартира тоже находится в Будапеште.

– И оттуда он занимается безопасностью Италии… – с безнадежной усталостью заметил Гитлер. Это был даже не упрек, а констатация всего того бедлама, в который постепенно и неотвратимо перерождалась еще недавно столь могущественная империя.

– И Балкан.

– И Балкан, – с той же безнадежностью согласился фюрер.

– Главная задача Хёттля – внедрять наших людей в отряды Сопротивления. Разгромить коммунистическое подполье. Но в силу известных причин он сталкивается с немалыми трудностями.

Когда Гиммлер умолк, Скорцени понял, что совещание, по существу, завершилось. Причем завершилось оно на самой высокой ноте безнадежности. Доводы рейхсфюрера СС Гитлер мог бы разбить еще одним убийственным аргументом, на котором Гиммлер не пожелал концентрировать внимание.

Дело в том, что Хёттль прибыл в Будапешт еще раньше Эйхмана. Они возятся в этом городишке, словно два медведя в берлоге, уже добрых полгода. А в результате – ничего не стоящие бухгалтерские отчеты Везенмайера.

Но фюрер даже не снизошел до этого аргумента. Не было смысла прибегать к нему.

«Потому что они занимаются переписью населения, – холодно вскипел Скорцени, – вместо того, чтобы железной рукой это население сокращать, наводя армейский, истинно арийский порядок!»

Нет, он не собирался высказываться по этому поводу. Слова здесь ни к чему. И так все ясно. Если фюрер сочтет необходимым, он сам все решит, сам отдаст приказ. Что же касается его рейда в Будапешт – здесь сбоя не будет, главное, чтобы фюрер наделил его соответствующими полномочиями.

Хотя почему он опять должен выпрашивать для себя полномочий?! Настанет ли время, когда его, Скорцени, полномочия будут определяться не конкретными лицами, а высшими интересами рейха?.. Но если в данном случае фюрер предоставит их, то сможет убедиться, что ровно через две недели ситуация в Будапеште изменится. Коренным образом изменится – в этом он может не сомневаться.

– Штурмбаннфюрер Скорцени, – словно бы внял его волевому призыву Гитлер. Он поднялся и все поднялись вместе с ним. – Надеюсь, вам уже ясно, почему я пригласил вас сюда?

– Так точно, мой фюрер.

Это стало ясно не только Скорцени. Все вдруг поняли: то, что произносилось в этом кабинете до сих пор, можно считать всего лишь прелюдией. Главное действие развернется только сейчас.

– Вам придется направиться в Будапешт.

– Я готов, мой фюрер, – спокойно, обыденно произнес Скорцени. В словах его чувствовалась внутренняя, глубинная уверенность в том, что ситуацию все еще можно спасти. А главное, он знает, как это сделать.

– Верю, что готовы. К счастью, в рейхе все еще остался один человек, в готовность которого отдать жизнь за Германию я все еще по-настоящему верю.

– Когда прикажете отбыть?

– Немедленно.

Все с удивлением посмотрели на фюрера, затем – с сочувствием – на Скорцени, который тоже был ошарашен таким поворотом событий, однако виду не подал.

– Яволь, – с явной лихостью в голосе произнес он. И в какое-то мгновение Гитлеру показалось, что штурмбаннфюрер действительно повернется сейчас кругом и прогромыхает сапогами к выходу.

– Нет, вы получите письменный приказ, – поспешно уточнил он. – А прибыв в Будапешт, сами решите, как поступать. И на месте разберетесь в том, что там происходит.

– Так точно, мой фюрер.

Скорцени уже было знакомо стремление Гитлера всячески вуалировать в общем-то довольно четкие в сути своей приказы и распоряжения. Он прекрасно помнил последнее напутствие фюрера перед операцией по освобождению Муссолини: «…Если вы потерпите неудачу, к моему большому сожалению, я буду вынужден вас дезавуировать. Дело будет представлено так, будто вы действовали под собственную ответственность, в обход высшего руководства. И вам придется испытать на себе все возможные последствия акта неповиновения и безрассудства. Думаю, что вы понимаете, почему я вынужден буду, хотя и скрепя сердце, наказать вас в случае неудачи…»

Возможно, не дословно. Но звучало приблизительно так, именно в таком ключе.

Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям. Скорцени понимал, что в случае неудачи в Будапеште его тоже попытаются «дезавуировать», не боясь при этом основательно насмешить весь мир. Это ж надо: нашелся майор, который по собственной инициативе, ради собственного удовольствия одних вождей-правителей освобождает, других, наоборот, арестовывает!

– Но по прибытии сразу же проинформируйте меня, что там в действительности происходит, – все еще сомневался фюрер, верно ли он поступает, решаясь на переворот в Будапеште.

– Я внимательно изучу все, что происходит сейчас в Будапеште. Мои донесения будут убийственно правдивыми.

– Но, повторяю, все следует делать быстро. Как только вы поймете, что регент настроен и впредь нарушать свои союзнические обязательства, сразу же готовьте захват городской крепости, с резиденцией регента и всеми министерствами, которые там находятся. А захватив, вплоть до особого распоряжения, считайте себя ее комендантом.

– Захват Цитадели я буду готовить с первого дня пребывания в Будапеште, мой фюрер, – невозмутимо уточнил Скорцени и, глядя на его абсолютно спокойное, преисполненное холодного цинизма лицо, Гиммлер невольно вздрогнул.

Он вдруг почувствовал, какую огромную власть, пока еще, слава Богу, не в империи, но уже над самим фюрером, приобретает этот диверсант после каждой новой операции. И не исключено, что во время одного из заседаний фюрер поймет: только такой, решительный, храбрый, удивительно везучий парень и должен возглавлять войска СС. А это его, Гиммлера, крах. Не хотелось бы ему дожить до этого дня…

«Не хотелось бы, чтобы до этого дня дожил… Скорцени, – вкрадчиво уточнил для себя Гиммлер. – Так будет справедливее».