8
Власов и Мария были так измотаны, что проснулись, когда солнце уже немного поднялось и трое других арестантов бодрствовали. Едва они успели развеять в своем сознании остатки сна и осмотреться, как раздался треск моторов и неподалеку, на проселке, появились три мотоцикла.
Прильнув к щелям в стене, Власов и Мария видели, как две машины развернулись так, чтобы с разных сторон можно было прошивать амбар из пулеметов, а третья стала медленно приближаться к легкой ограде из жердей. Охранники услужливо открыли амбарную дверь и тут же отошли подальше. Как оказалось, здесь же были и те двое дружинников, что задерживали Власова в избе Марфы. А вслед за мотоциклистами прискакал всадник, который вчера выполнял роль посыльного.
— Всем выйти из дома! — еще от калитки прокричал офицер, восседавший на заднем сиденье головного мотоцикла. — Считаю до десяти, затем открываем огонь!
Однако досчитывать до десяти ему не пришлось.
— Не стреляйте! — восстал в дверном проеме окруженец с пропитанной болотным духом и дымом костров шинелью на руке. — Я — командующий 2-й Ударной армией генерал-лейтенант Власов! Солдат моих тоже не трогайте, они со мной!
На какое-то время все, кто был свидетелем этой сцены, в буквальном смысле онемели.
— Вот тебе и явление Христа народу! — первым опомнился мощный бородач, оглашая округу архиерейским басом. Судя по всему, именно он был старостой этой деревни. — А мы-то судили-рядили, кто такой, да откуда!
— Счастье его, что вчера не признался, шакал! — оскалил мощные волчьи зубы конный, по виду калмык, или еще какой-то степняк, на рукаве гимнастерки которого красовалась белая повязка полицая. За спиной у него болтался кавалерийский карабин, а из большой кожаной кобуры, к седлу притороченной, торчал ствол немецкого автомата. — К седлу привязал бы, и прямо в штаб по земле притащил.
Он порывался и дальше изливать душу, но переводчик приказал ему вернуться к лесу, где затерялись еще два их мотоцикла, один из которых забарахлил, и привести их сюда.
— Яволь! Зер гут! Русише швайн! Нихт ферштейн! — вскинул тот руку с нагайкой и со свистом и гиком понесся к ближайшему перелеску.
— Ну, наконец-то, генерал! — только теперь сошел с мотоцикла переводчик. Перебросившись несколькими словами с офицером, который находился в коляске, он решительно отбросил покосившуюся плетенку-калитку и направился ко входу в амбар. — Сколько можно кормить комаров?! Третьи сутки колесим по округе, разыскивая вас.
По-русски он говорил с характерным акцентом, который сразу же выдавал в нем прибалтийского немца. Но из тех, кто уже Давно оказался в Германии, но, еще не избавившись от акцента, Уже успел подзабыть сам язык.
— Оставайся у амбара, — вполголоса успел проговорить Власов, услышав за спиной дыхание Марии.
— Только вместе с вами.
— Не дури, немцам сейчас не до тебя будет, — увещевал ее командарм, не оглядываясь. Они в самом деле были настолько измотаны, что почти сразу же уснули и даже не успели условиться, как вести себя дальше, во время задержания их немцами. — Оставайся в деревне. Иначе — лагерь.
— А дальше? Что потом? — зачастила Мария. — Нет уж, только с вами.
— Со мной — лишь до первого лагеря. Неужели не понятно, в стремени, да на рыс-сях?!
— Пусть только до ворот, — обреченно уткнулась лицом в его спину. — Зато с тобой, — решилась прилюдно перейти на «ты».
— Что ж, как знаешь…
Немецкий офицер учтиво сидел в коляске в десяти шагах от них, словно бы решил не вмешиваться в их странный диалог. Как и стоявший чуть в сторонке лейтенант-переводчик, он уже заметил женщину, о существовании которой знал еще до появления здесь, однако лишних вопросов не задавал.
— Уверены, что искали именно меня, господин лейтенант, генерала Власова? — ступил Андрей навстречу переводчику и капитану, только что выбравшемуся из коляски.
— Так точно. По личному приказу командующего 18-й армией генерал-полковника Линденманна, — с немецкой прилежностью отдал честь переводчик, и тут же представился: — Лейтенант Клаус фон Пельхау. А это — капитан из разведотдела корпуса фон Шверднер, — указал на высокого, чуть пониже Власова, статного офицера с двумя железными крестами на груди.
— Значит, вы и есть генерал-лейтенант Власов, я вас правильно понимаю? — покачался на носках до блеска надраенных сапог фон Шверднер. И Власов без переводчика уловил смысл сказанного.
— Да, это я, — по-немецки, и как можно тверже, подавляя волнение, заверил его генерал.
— Командующий противостоящей нам 2-й Ударной армией? — теперь уже переводил лейтенант.
— Из некогда противостоявшей, — перешел Власов на родной язык, не полагаясь на свое знание немецкого. — Вообще-то я был заместителем командующего фронтом, но в сложившейся фронтовой ситуации вынужден был принять командование 2-й Ударной армией.
Однако капитана-разведчика интересовали не тонкости их переговоров и не точность в выражениях.
— То есть вы готовы документально удостоверить свою личность? — спросил он.
— Сразу чувствуется, что перед тобой — разведчик, — едва заметно, судорожно улыбнулся Власов.
Генерал достал из нагрудного кармана удостоверение заместителя командующего Волховским фронтом, на котором рукой штабиста было еще и начертано: «командующий 2-й Ударной армией», и протянул капитану. Тот долго рассматривал его, затем удивленно ткнул в корочку пальцем и показал Власову.
— Чья это подпись, господин генерал?
— Верховного главнокомандующего, Сталина.
— Совершенно верно, Сталина, — самодовольно подтвердил капитан. — Я запомнил ее по фотокопиям некоторых секретных документов. Обязательно сохраните это удостоверение.
— Для чего? — удивленно уставился на капитана Власов.
— Чтобы рядышком появилась подпись фюрера, — холодно ухмыльнулся тот.
— Вы думаете, что?..
— Возможно, кому-то из наших генералов удастся уговорить фюрера поставить и свою подпись, и тогда вы станете обладателем уникального документа. А пока что — прошу, — неохотно вернул удостоверение командарму. — Храните. И, пожалуйста, в коляску мотоцикла.
Лейтенант тут же приказал одному из мотоциклистов приблизиться к воротам и, пересадив пулеметчика на запасное колесо третьего мотоцикла, рукой указал русскому генералу на освободившуюся коляску.
— В трех километрах отсюда вас ждет штабная машина, господин генерал, — объяснил капитан.
— Именно меня? — зачем-то уточнил командарм.
— Всех остальных генералов и полковников вашей разгромленной армии мы уже выловили, — самодовольно объяснил капитан. — Одних отправили в лагеря, других пристрелили. Некоторые сами предпочли застрелиться, — снисходительно окинул он взглядом блудного генерала, — но таких, на удивление, оказалось немного. Точнее, крайне мало.
Власов недовольно покряхтел и опустил глаза. Он прекрасно понимал, на что намекает этот разведгауптман.
— Наши офицеры предпочитают гибнуть в боях, — едва слышно проговорил он, заметно растерявшись перед таким морально-этическим натиском немцев. Сбивал с толку сам подход к его пленению. Казалось бы, они должны радоваться, что в руки им попал сам командующий армией. — И потом: стреляться или сдаваться — это вопрос выбора.
— И как давно вы сделали свой выбор — сдаться?
— О деталях мы будем говорить с генералом Линденманном, — заносчиво ответил Власов. — Главное, что я этот выбор сделал.
— Если генерал-полковник Линденманн захочет вас принять, — сбил с него спесь капитан. — И что-то я не понял: вы действительно сдались, или же вас взяли в плен бойцы местной самообороны?
— Какое там «сдался»?! — архиерейски пробасил бородач. — Взяли мы его. Вместе вон с той бабой — и взяли. Окрестностями бродил, по селам и хуторам попрошайничал.
— Так это и есть ваш выбор? — с иезуитской вежливостью, и вновь по-русски, поинтересовался капитан разведки. — Выбор командующего армией?!
— Не стреляться, — уточнил переводчик, — не идти на прорыв, но и не сдаваться, а месяц бродить по нашим тылам, с нищенской сумой — в этом ваш выбор? — осмотрел он генерал-лейтенанта с таким пристрастием, словно хотел выяснить, где эта его нищенская сума. — Целый месяц бродить по деревням и попрошайничать, вместо того, чтобы… Впрочем… — пренебрежительно взмахнул он затянутой в кожаную перчатку рукой.
— Кстати, ваше личное оружие все еще при вас? — решил окончательно добить его капитан.
— Сейчас я без оружия.
— Неужели умудрились потерять?! — въедливо осклабился капитан, явно не скрывая того, что не одобряет трусости командарма, не решившегося воспользоваться своим пистолетом во имя сохранения офицерской чести. — Нет, просто взяли и выбросили? Вместе с портупеей и всеми знаками различия? — прошелся уничижительным взглядом по костлявой, нескладной, явно негенеральской фигуре Власова.
— Господи, до чего же докатились нынешние русские офицеры, — в свою очередь, презрительно смерил его взглядом лейтенант. — Впрочем, оно и понятно, — процедил он, — ведь все потомственное русское офицерство вы, коммунисты, давно и беспощадно истребили.
— Полностью согласен с вами, лейтенант, — почти на чистом русском поддержал его офицер разведки. — Выродилось русское офицерство, выродилось. Я близко знаком с несколькими белогвардейскими офицерами из окружения генерала Краснова, и могу засвидетельствовать разницу между ними и красными.
— Того самого, атамана Петра Краснова?! — заинтригованно спросил Власов.
— Да-да, того самого, и тоже генерал-лейтенанта. Но речь сейчас идет об офицерах из русских дворян, из аристократов, которых принято было называть «белой костью» армии.
— Не забывайте, что у нас была Гражданская война, — молвил Власов, понимая, к чему клонит лейтенант.
— О, да, Гражданская война. Понятно, понятно. Как у вас, русских, говорят, «война все спишет». Тем более что она все еще продолжается у вас с того самого, революционного семнадцатого года.