— Штурмбаннфюрер, по-вашему — майор СС, Герман фон Шелвиг, — по-русски представился рослый, плечистый офицер СД, ожидавший Власова в приемной.

— Генерал Власов, — пробубнил пленный.

— Мне приказано доставить вас в лагерь, генерал. Сейчас вы идете на обед, затем небольшой отдых и — на аэродром. Ваш пистолет, — вернул он пленному отобранное у него адъютантом перед беседой с фон Линденманном личное оружие.

— Странно, — повертел в руках пистолет Власов.

— Что вас удивляет, генерал?

— Считал, что уже не вернете.

— Правда, теперь оно без патронов, однако само возвращение оружия пленному — дань уважения к его чину. Ну а защиту мы вам гарантируем.

Слова он коверкал безбожно, тем не менее говорить пытался уверенно и даже бегло. Другое дело, что при этом в голосе его не проявлялось ни интонаций, ни эмоций. Даже когда приказывал лейтенанту-переводчику доставить пленного в офицерскую столовую, поскольку сам он обязан был ознакомиться с протоколом допроса.

После довольно сытного «генеральского», как объяснил ему переводчик, обеда лейтенант отвел Власова на квартиру, в которой пленный провел прошлую ночь. Там он сдал своего подопечного грозному, гренадерского вида ефрейтору, а сам на какое-то время исчез. Появился же буквально в последний момент, когда Власова усаживали в машину, чтобы доставить на аэродром.

— Мне удалось кое-что узнать о судьбе фрау Воротовой, господин генерал, — сообщил он, усевшись рядом с Власовым на заднем сиденье. Штурмбаннфюрер СД устроился рядом с водителем.

— Ну и что же вам стало известно? — суховато спросил Власов, возвращая себе генеральскую властность. Он уже вел себя так, как вел бы себя с нерадивым лейтенантом русской армии. — Где она теперь?

— С фрау Воротовой долго беседовали в разведотделе армии генерала фон Линденманна.

— Выведывали секреты русской кухни?.. — проворчал командарм.

— И секреты кухни — тоже, — ничуть не смутился лейтенант. — А затем решили направить ее вначале в лагерь немецкой разведки, чтобы потом, если только она приглянется инструкторам, определить в разведшколу.

— Ну, уж эта обязательно «приглянется», — едко заметил Власов. — С такой бабой вся жизнь — в стремени, да на рыс-сях.

— Я не в том смысле, господин генерал, — впервые почувствовал себя неловко переводчик. — Хотя, несомненно, Воротова — красивая женщина. Очень красивая.

— Так ведь и я тоже «не в том»… смысле.

— Вы как-то странно относитесь к этой женщине, — с укором произнес лейтенант. — А ведь она была предана вам и, насколько я понимаю, спасала вам жизнь.

Сказав это, лейтенант напрягся. Как-никак перед ним был генерал-лейтенант, командарм, пусть и враждебной армии, и даже плененный. Однако реакция Власова оказалась совершенно неожиданной. Выслушав переводчика, он вдруг виновато, почти затравленно произнес:

— А что, собственно, вас смутило, господин лейтенант? Я ведь ничего такого… Она в самом деле спасала меня, как могла, и кто знает, если бы не она…

— Возможно, со временем вам удастся вернуть ее себе, — примирительным тоном произнес Клаус Пельхау. — Теперь все будет зависеть от того, какие условия вы примете.

— Этого следовало ожидать, — скрестил пальцы худых морщинистых рук генерал.

— Чего именно?

— Что меня начнут шантажировать или попросту «покупать», угрожая какими-то действиями против Воротовой.

— Извините, господин генерал, но порой вы начинаете вести себя так, словно у вас появился выбор. А ведь ничего иного, кроме верного служения рейху, судьба вам уже не оставила. Если вы отказываетесь служить фюреру, вас ждет расстрел. Или же лагерь, из которого вам тоже не выбраться.

— Правда, есть еще один путь, который, как мне сообщили сегодня утром по телефону, предложил начальник гестапо и большой шутник группенфюрер Мюллер, — не оборачиваясь, произнес штурмбаннфюрер СД. — Он считает, что в случае вашего отказа сотрудничать вас следует выдать красным, точнее, энкавэдистам. Вот тогда уж вам точно никто не позавидует.

Власов ответил не сразу, но пауза понадобилась ему только для того, чтобы справиться с подступающей к горлу яростью.

— Согласен, — наконец смиренно произнес он. — Это действительно выглядело бы оригинально. Однако вопрос: может, вам, господин штурмбаннфюрер, уже известно, какими именно окажутся условия, которые мне хотят предложить?

— Лично мне пока что ничего не известно. Хотя нетрудно предположить, что вам предложат перейти на службу фюреру.

— Уже предложили. Непонятно только, в качестве кого?

— В качестве какого-нибудь сельского старосты или, в лучшем случае, бургомистра небольшого городка.

— Тогда я предпочту остаться в лагере военнопленных. Причем не в генеральском, а в самом обычном.

— А если вам предложат возглавить командование русскими войсками? — спросил штурмбаннфюрер.

— Предполагаете, что немцы, то есть, я хотел сказать — ваше командование, готово создать русские части? — заинтригованно насторожился Власов.

— Разве на эту тему генерал фон Линденманн с вами не беседовал?

— Об этом речи не было, вы ведь знакомились с протоколом.

— Ну, протокол — это протокол, туда попадает далеко не все, что говорится во время допроса.

— Значит, такие части уже создаются?

— У нас в плену оказались тысячи ваших соплеменников, которые перешли к нам добровольно и сразу же начали рваться в бой с коммунистами. Другое дело, что пока что русские подразделения находятся под командованием наших офицеров.

— Вот оно значит, что?! — оживился Власов, понимая, что лучшего командарма русских, чем он, немцам не найти. — Я правильно понимаю ситуацию: лагерь под Винницей, куда меня должны доставить, постепенно становится центром русского освободительного движения?

— Русского освободительного?.. — переспросил штурмбаннфюрер. — Неплохое название. До сих пор о подобном «движении» я не слышал, но почему бы ему и не появиться в нашем «Абвер-лагере», вместе с вашим прибытием туда? Возможно, со временем этот лагерь станет штаб-квартирой русских частей вермахта.

— Вам уже приходилось бывать в этом лагере? — с надеждой спросил Власов, подаваясь к затылку эсэсовца.

— Настолько часто, что порой кажется, будто и меня тоже причислили к его обитателям.

— И как там, в общем?..

— Не скажу, чтобы питание было ресторанным, однако русские генералы обеспечены там не хуже большинства немецких офицеров. Приходилось слышать даже нарекания. Не русских, а немцев.

— Я не о питании сейчас, — нервно парировал Власов. — Об общей атмосфере, так сказать.

— Говорят, в прошлом году вы упорно защищали Москву, — впервые оглянулся на него фон Шелвиг. — Это правда?

— Да, — сдержанно проговорил Власов, понимая, какой болезненной может оказаться реакция офицера СД, если в голосе пленного генерала ему почудятся нотки гордости за свое прошлое.

— Так вот, будь моя воля, я бы заставил вас точно с таким же упорством штурмовать вашу Москву, причем уже в этом году, в самый разгар подмосковной русской зимы, — мстительно рассмеялся эсэсовец.

И Власов понял: смеяться так мог только человек, который на собственной шкуре познал, что такое русская зима.

— Вас, господин штурмбаннфюрер, судьба тоже забрасывала в подмосковные снега? — спросил лейтенант-переводчик, понимая, что неспроста фон Шелвиг затеял разговор об этом.

— В составе дивизии «Дас Рейх», — задумчиво ответил штурмбаннфюрер. — Причем порой мне кажется, что я все еще не выбрался из этих проклятых снегов, в которых остались многие солдаты дивизии.

В салоне «опеля» воцарилось неловкое, тягостное молчание, которое труднее всех давалось пленному «спасителю Москвы».

— Так что советую смириться с таким обменом, — решил как можно скорее нарушить его лейтенант, уже успевший проникнуться судьбой мятежного генерала, — фрау Воротову мы от вас окончательно изымаем и направляем в разведшколу, а вас — в штаб русских частей вермахта. Возражений не последует? Согласитесь, что это вполне равноценный обмен.

Немного помолчав, генерал угодливо хохотнул:

— Нашли по поводу кого торговаться со мной! По поводу штабной поварихи! Причем теперь, когда назревают такие события…

Самолет все еще находился на заправке, и у Власова оставалось несколько минут. Он стоял на краю полевого аэродрома и задумчиво смотрел в сторону густого соснового леса. Пока они добирались до этой наспех построенной взлетной полосы, командарм успел заметить, что болот в этой части Волховщины значительно меньше, нежели в тех краях, где ему с войсками приходилось держать оборону, а сами леса казались значительно гуще и холмистее. Жаль, что он со своими частями так и не дотянулся до этих сухих песчаных холмов и крутояров.

«Вот тут бы партизанам и разворачиваться, при такой-то массе окруженцев!» — подумал он, прощупывая взглядом пригорок на лесной опушке, буквально в пятидесяти метрах от колючего ограждения авиабазы. И на какое-то время совершенно забыл, что теперь он уже по ту сторону фронта, по ту сторону «баррикад». Мало того, не исключено, что вскоре именно его «русским частям вермахта» придется этих самых партизан усмирять. Но, даже опомнившись, он по-прежнему смотрел в сторону леска с такой тоской, с какой мог смотреть разве что загнанный в ловушку матерый волк.

Увлекшись, он не обратил внимания, что лейтенант-переводчик что-то горячо доказывал штурмбаннфюреру, вручив ему перед этим какие-то бумаги. Когда же они пришли к единому мнению, Пельхау окликнул Власова и как-то хитровато ухмыльнулся. При этом в руке у него находились те же два листика с отпечатанными на них текстами на русском и немецком языках, с которыми только что знакомился офицер СД.

— Я, конечно, не мог вмешиваться в ваш разговор с генералом фон Линденманном, — сказал Пельхау. — Хотя повод был. Вы много говорили об агонии армии, о ее гибели. А в планшетке у меня находилась сводка «Совинформбюро», в которой крах вашей армии напрочь отрицается. Причем это не наша пропагандистская фальшивка, а реальная советская сводка, направленная против вермахта, против Ставки фюрера. Впрочем, прочтите сами.

«28 июня, — дрожащими руками взял эту сводку Власов; как же давно он не читал ничего, что исходило из Москвы и хоть как-то касалось его службы, — Ставка Гитлера выпустила в свет еще одну очередную фальшивку. На этот раз фашистские борзописцы „уничтожили“ на бумаге, ни мало, ни много, три наших армии: 2-ю Ударную, 52-ю и 59-ю армии Волховского фронта, якобы окруженные на западном берегу реки Волхов… В феврале текущего года наша 2-я Ударная армия глубоко вклинилась в немецкую оборону, отвлекла на себя большие силы немецко-фашистских войск и в течение зимы и весны вела упорные бои с противником… В первых числах июня немецким войскам удалось в одном месте прорваться на коммуникации 2-й Ударной армии. Совместными ударами 59-й и 52-й армий с востока и 2-й Ударной армии с запада, части противника… были большей частью уничтожены, а остатки их отброшены в исходное положение…

Части 2-й Ударной армии отошли на заранее подготовленный рубеж… Следовательно, ни о каком уничтожении 2-й Ударной армии не может быть и речи… Таковы факты, начисто опровергающие гитлеровскую фальшивку. Совинформбюро».

— Это вы считаете, что будто бы ваша армия потерпела крах, — улыбчиво сверкнул бравый лейтенант белизной зубов, — а в советском Генштабе вашем все еще убеждены, что 2-я Ударная по-прежнему упорно сражается, нанося противнику большой урон.

— Это все, на что они способны, идиоты! — поиграл желваками Власов. — В свое время они и меня пытались убеждать, что части 59-й армии оказывают мне помощь, действуя в районе реки Полисть, хотя моя разведка прекрасно видела, что ни один ее полк с места не тронулся.