…После полного провала белофинской авантюры в Карелии в девятнадцатом году, в соответствии с Юрьевским советско-финляндским мирным договором обе стороны могли иметь на Ладожском озере и впадающих в него реках и каналах военные корабли водоизмещением не более ста тонн с артиллерией калибра не более сорока семи миллиметров.

Финские Морские силы Ладожского озера были не велики: двадцать кораблей и судов (канонерская лодка, минный заградитель, тральщик, два ледокола, десять вооруженных пароходов и пять буксиров), а также несколько десятков моторных катеров (в том числе шюцкоровских). Однако, учитывая полное отсутствие на озере советских боевых кораблей (десяток сторожевых катеров погранохраны не в счет), представляли довольно серьезную опасность.

Которую командование Краснознаменного Балтийского флота не просто недооценивало. А попросту ей пренебрегало. Во-первых, потому что ни Трибуц, ни Пантелеев финский флот, вообще, за противника не считали. А, во-вторых, потому что ни тот, ни другой не считали акваторию озера зоной ответственности КБФ.

Впрочем, так думали не только Трибуц с Пантелеевым. После предоставления Финляндии независимости, Ладога сменила свой статус, превратившись из внутреннего водоема в территориальные воды. Которые к Балтийскому морю отношения не имели. Во всяком случае, так полагало руководство наркомата внутренних дел. А руководство наркомата обороны было не против. Потому что считало, что для обороны водных рубежей в этом районе вполне достаточно пограничных катеров, вооруженных сорока пяти миллиметровыми орудиями и пулеметами.

Тем не менее, Ладожская военная флотилия все-таки была сформирована. Месяц назад. По прямому указанию наркома обороны товарища Сталина. Который обратил внимание командования ЛенВО на тот факт, что приозерные фланги Седьмой и Восьмой армий в ходе предстоящей наступательной операции остаются открытыми. И совершенно не защищенными. Ни от обстрела с озера. Ни от тактического десанта. Каковой может быть высажен в любом месте от Нижних Никуляс до Шлиссельбурга. От которого до Ленинграда, между прочим, рукой подать! Всего тридцать километров! Не говоря уже об опасности для единственной железной дороги, связывающей Петрозаводск, Кандалакшу и Мурманск со страной и имеющей стратегическое значение. А эта дорога, между прочим, на протяжении полутора сотен километров, от Волховстроя до Шоткусы, идет вдоль берегов Ладоги!

Товарищ Сталин предложил включить в состав флотилии дивизион канонерских лодок, дивизион сторожевых кораблей, дивизион тральщиков, два дивизиона сторожевых катеров, две подводные лодки, две крупнокалиберных артиллерийских и одну зенитную батарею, а также морскую разведывательную эскадрилью.

Все эти силы и средства должен был выделить Краснознаменный Балтийский флот, Военному совету которого была подчинена Ладожская военная флотилия.

К большому неудовольствию флагмана второго ранга Трибуца, вынужденного передать на это второстепенное, по его мнению, направление такие значительные силы. В то время как они были нужны ему самому. В заливе.

Однако приказ есть приказ и его надо выполнять.

Впрочем, выполнять приказы можно по-разному…

В конце ноября флотилии был передан дивизион канонерских лодок. Правда, до Шлиссельбурга дошла только одна из пяти - «Ораниенбаум». Остальным помешала «усложнившаяся ледовая обстановка» на Неве. Что, однако, не помешало начштаба флота числить за ЛВФ весь дивизион.

Канонерская лодка «Ораниенбаум» имела мощное вооружение (два ста тридцати миллиметровых орудия и две сорокапятки), но до мобилизации была простой грунтоотвозной шаландой Балттехфлота Спецгидростроя НКВД (водоизмещение - четыреста двадцать пять тонн; скорость - семь узлов).

Получила Ладожская флотилия и сторожевики. Целых два. «Разведчик» и «Дозорный» (водоизмещение - сто восемьдесят пять тонн; скорость - двенадцать узлов; вооружение - две сорокапятки). И тот, и другой до революции были портовыми судами и ходили на посылках, а также выполняли боевую задачу по охране рейда и конвоированию яхт высокопоставленных особ.

Кроме того, флотилия пополнилась двенадцатью сторожевыми катерами (в том числе, двумя морскими охотниками МО-4), переданными погранвойсками НКВД. А также восемью тральщиками - двумя типа «Москва» (вооружение - одна трехдюймовка) и шестью типа «Ижорец» (одна сорокапятка). Все восемь - бывшие буксиры Северо-Западного речного пароходства, мобилизованные вместе со своими командами.

Подлодок дореволюционной постройки в подводных силах КБФ не было (в отличие от Черноморского флота, в котором имелось пять лодок типа «Американский Голланд»). Поэтому пришлось отдать две наиновейшие «Малютки» (вошли в строй в середине ноября) из состава двадцать шестого дивизиона подводных лодок. Которым «осложнение ледовой обстановки» прибыть в Шлиссельбург не помешало. Потому что «Малюток» у комфлота было много. Так что их было не жалко. Опять же, на озере, в условиях полного отсутствия у противника средств противолодочной обороны, экипажам будет проще отрабатывать учебные задачи и осваивать новую технику.

Примерно в это же время в Новую Ладогу перебазировалась и сорок первая отдельная морская ближнеразведывательная авиаэскадрилья (восемь МБР-2), которая сразу же приступила к аэрофотосъемке финских укреплений в районе Тайпале…

Командующим Ладожской военной флотилией был назначен капитан первого ранга Трайнин. Краснознаменец. И один из самых опытных речников РКВМФ.

Павел Трайнин окончил два курса Петроградского политехнического института. А в шестнадцатом году, когда евреям, наконец, было разрешено занимать офицерские должности, добровольно записался вольноопределяющимся в один из пехотных запасных полков. И окончил Петергофскую школу прапорщиков. Февральскую революцию приветствовал. А вот, Октябрьскую принял не сразу. Впрочем, деваться ему было некуда. Облич-ноблич, как говорится. То бишь, национальность обязывает.

Участвовал в Гражданской войне с девятнадцатого года. Мстил белополякам.

В двадцатом был назначен артиллеристом канонерской лодки «Меткий» и с этого момента связал свою судьбу с флотом. Был флагартом Сибирской военной флотилии, начальником оперотдела штаба флота Дальневосточной республики, старпомом эсминца «Володарский», командиром речного монитора «Свердлов». В тридцатом за участие в боях на КВЖД был награжден орденом Красного Знамени. С тридцать первого - на преподавательской работе. Служил начальником кафедры тактики береговой обороны, речных флотилий и сухопутных сил Военной Морской академии имени товарища Ворошилова. Пока не был назначен командующим Ладожской флотилией…

Помимо боевых кораблей в состав флотилии были включены тринадцать речных пароходов, шесть буксиров и полтора десятка барж, предназначенных для перевозки десанта. Так что к моменту получения сигнала «Факел», который означал начало боевых действий с Финляндией, ЛВФ насчитывала двадцать пять боевых кораблей и девятнадцать судов, а также восемь самолетов-разведчиков. И теоретически могла выполнить все поставленные перед ней задачи.

Но лишь теоретически. Потому что состояние этих «боевых» кораблей, бывших речных буксиров, еще вчера таскавших баржи по Неве, Волхову и Свири, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Механизмы были сильно изношены и постоянно ломались, корпуса давали течь, а навигационное оборудование было донельзя примитивным. Вдобавок ко всему они плохо выдерживали качку.

А Ладога славилась своими штормами, нередко достигавшими восьми баллов…

Это озеро было одним из крупнейших в мире (длина с севера на юг - двести тринадцать, а ширина - сто тридцать девять километров) и в северной своей части достигало глубины двухсот двадцати пяти метров, а на юге, наоборот, изобиловало каменистыми рифами и банками. В дореволюционные времена страховые общества даже избегали страхования судов, ходивших с грузом по Ладоге. Все судоходство шло по обходным каналам, строительство которых началось еще при Петре Первом. Фактически, от обычных морей это озеро отличалось лишь тем, что было пресным.

Но самое печальное было то, что ни кадровые военные моряки, которыми была укомплектована команда канонерки, ни речники, оставшиеся на своих пароходах после их мобилизации, опыта плавания в коварных ладожских водах не имели. Более того, об их коварстве не знали. Считая Ладогу обыкновенным, только очень большим, озером. То бишь, прудом. Но оч-чень большим.

Пограничники, изрядно хлебнувшие лиха за время несения службы, могли бы многое рассказать новым боевым товарищам о повадках этого неприветливого водоема. Но не успели. Потому что пришли в Шлиссельбург лишь за неделю до начала боев…

В соответствии с приказом военного совета КБФ от двадцать третьего ноября Ладожская военная флотилия должна была поддерживать огнем артиллерии фланги Седьмой и Восьмой армий. А поскольку единственным кораблем, способным поддерживать фланги огнем артиллерии, была канонерская лодка «Ораниенбаум», командующему флотилией пришлось выбирать, кого из них поддерживать в первую очередь, а кого во вторую.

Чутье подсказывало ему, что основные события развернутся на Карельском перешейке. Опять же, это было ближе. И не надо было идти через озеро. С «эскадрой», не имеющей ни лагов, ни надежных компасов. И вообще, ни разу в жизни, не ходившей вне видимости берега. Да еще и в строю. Поэтому выбор пал на Седьмую армию…

Тридцатого ноября, еще затемно, первый отряд ЛВФ (канонерка, два сторожевика, четыре тральщика и шесть катеров), под брейд-вымпелом командующего флотилией, вышел из Шлиссельбурга и самым полным ходом (семь узлов!) направился в Нижние Никулясы, чтобы принять на борт делегата связи восемьдесят четвертой дивизии.

Шли вдоль берега. Без приключений. Впрочем, это было еще только начало…

Из-за малых глубин в гавань Нижние Никулясы могли войти лишь катера. Что они и сделали. Все, кроме СКА-413, командир которого был самый умный и решил подойти к молу с внешней стороны. И налетел на камни. Пробил днище и сразу же затонул.

К счастью, на озере было тихо и никто не погиб. Хотя ледяная ладожская вода неплохо взбодрила смелый экипаж…

На рассвете, так и не дождавшись делегата, отряд двинулся дальше. Попутно подыскивая гавань, удобную для стоянки не только катеров, но и других кораблей.

Дойдя до мыса Саунаниеми, отряд разделился. Основные силы встали на якорь. Катера отправились на разведку. А «ижорцы» приступили к тралению. И для начала обследовали участок между берегом и банкой Тайпаленлуото. Тут же попав под огонь белофинской береговой батареи, расположенной на мысе Яривисиниеми.

Тральщики немедленно повернули на юг, выйдя из-под обстрела. И финны перенесли огонь на другие корабли.

Столбы разрывов вздымались тут и там. Однако снаряды падали с недолетом. Из чего Трайнин сделал вывод, что дальность стрельбы вражеской батареи не превышает семидесяти кабельтовых. И приказал командиру канонерской лодки «Ораниенбаум» старшему лейтенанту Стрельцову обстрелять эту батарею, не подходя к ней на более близкую дистанцию. «Ижорцы» получили задание тралить по курсу канонерки, а морские охотники - осуществлять противолодочное и противовоздушное охранение.

Капитан первого ранга Трайнин отлично знал, что подлодок на Ладоге у финнов нет. Как, впрочем, нет и морской авиации. Тем не менее, считал необходимым с самого начала приучать вчерашних гражданских моряков и бывших пограничников к настоящему флотскому порядку. И пользовался для этого любой возможностью.

В три пополудни корабли снялись с якоря и отправились на выполнение задания.

После первого же залпа по «Ораниенбауму» открыла огонь неприятельская батарея. К сожалению, вспышек вражеских выстрелов не было видно, так как на берег опустился туман. Сделав три залпа наугад, Стрельцов прекратил стрельбу и повернул назад. Но пошел не протраленным фарватером, а в обход банки Тайпаленлуото.

Что и привело к беде.

Сгущались сумерки. Лаг на «Ораниенбауме» отсутствовал, а таблицы соответствия скорости хода оборотам машины не было. Переоценив реальный ход, Стрельцов решил, что опасное место уже пройдено, и, не удосужившись проконтролировать прокладку измерением глубины, повернул раньше времени. И загнал свой корабль на камни.

Тральщики, шедшие в кильватере за канлодкой, попытались при помощи буксиров стащить ее с банки, но из-за усилившегося ветра сами попали в тяжёлое положение. ТЩ-37 был выброшен волной на камни и затонул, а ТЩ-31 коснулся корпусом дна и получил течь. «Мошкам» тоже досталось. Один погнул на камнях винты, а другой получил пробоину.

Тем временем, остальные катера, отправленные во все концы на поиски удобной для стоянки гавани, обнаружили отличную бухту, защищенную дамбой от всех ветров.

Близость гавани Саунасаари к линии фронта внушала некоторое опасение, но выбирать было не из чего, и капитан первого ранга решил ей воспользоваться. Кроме того, она располагалась южнее мыса Саунаниеми, и, следовательно, была недосягаема для снарядов батареи Яривисиниеми. Во всяком случае, тогда командующий флотилией был в этом совершенно уверен…

Узнав о трагедии, разыгравшейся у Тайпаленлуото, Трайнин скрипнул зубами. Если бы ему сейчас попался в руки этот недоделанный старший лейтенант, командир канлодки, он доделал бы его своими собственными руками! Угробить единственный, годный для артиллерийской поддержки, корабль! Сорвать выполнение боевой задачи!

А тут еще и делегат связи прибыл. От командира восемьдесят четвертой стрелковой дивизии. Которая собиралась завтра утром форсировать реку Тайпаленйоки. И просила об этой самой артиллерийской поддержке.

Оставалось только одно. Выйти в залив Тайпаленлахти и поддержать наступление восемьдесят четвертой дивизии посредством отвлечения огня финских береговых батарей на себя. Без надежды нанести им хоть какой-нибудь ответный урон.

В десять утра второго декабря первый отряд Ладожской военной флотилии в полном составе (два сторожевика, три тральщика и четыре катера) вышел из гавани и открыл ураганный огонь из всех своих орудий (две трехдюймовки и пять сорокапяток).

Эта атака была откровенно демонстративной. Потому что большинство снарядов даже до берега не долетело. В отличие от финских. Которые очень быстро достигли накрытия. Хотя ни в кого и не попали.

Тогда отряд повернул к берегу и сократил дистанцию. Чтобы попытаться достать белофиннов хотя бы из трехдюймовок. Экипаж канлодки «Ораниенбаум», гордо сидящей на камнях посреди озера, не выдержал и тоже сделал несколько залпов.

Бой продолжался почти полтора часа. И таки достиг своей цели - пехота, форсирующая Тайпаленйоки, получила обещанную поддержку. Потому что финские береговые батареи весь огонь сосредоточили по кораблям Ладожской флотилии…

Выпустив две сотни снарядов, отряд прекратил стрельбу и вернулся в Саунасаари.

Между тем, погода, начавшая портиться еще с утра, после обеда испортилась окончательно. На озере разыгрался шторм. Который с каждым часом становился все сильнее. Пока не достиг восьми баллов.

И тут прилетели первые снаряды…

Командир третьего берегового артиллерийского полка Береговой обороны Военно-морских сил Финляндии полковник Ярвинен, изучая возможности защиты укрепрайона «Тайпале» со стороны озера, предположил, что такая удобная бухта, как Саунасаари, обязательно привлечет внимание советского командования. Или в качестве передовой базы Ладожской военной флотилии, или для высадки десанта.

И приготовил ловушку, разместив четырехорудийную шестидюймовую береговую батарею в деревне Каарнайоки, к юго-западу от мыса Яривисиниеми. А на самом мысе оставил лишь одно ста двадцати миллиметровое орудие. С которым и сражалась сегодня утром большевистская эскадра. Дальность стрельбы шестидюймовых пушек (девяносто кабельтовых), которые до этих пор хранили молчание, с лихвой перекрывала Саунасаари. Отлично пристрелянную еще летом.

Когда раздались первые взрывы, и вахтенный истошно завопил «Воздух!», командующий флотилией выбежал из своей каюты на палубу и задрал голову в небо. И тут же понял, что «Воздух» здесь ни при чем. Высокие белоснежные водяные столбы, медленно опадающие посреди бухты, могли быть только разрывами тяжелых снарядов. Скорее всего, шестидюймовых. Трайнин выругался, проклиная себя за самонадеянность. Коварные белофинны заманили его флотилию в капкан! И сейчас будут безжалостно топить! Как слепых котят!

Он взлетел на мостик, тряхнул за плечи перепуганного вахтенного так, что у того лязгнули зубы, и рявкнул:

- Отставить «Воздух»! Всем немедленно покинуть гавань! Вы-пол-ня-ять!!

Вахтенный выскочил из рубки и заорал в мегафон на всю бухту, перекрывая шум ветра и грохот волн:

- Отставить «Воздух»! Всем немедленно покинуть гавань!

- Отдать швартовы! - повернулся каперанг к вбежавшему в рубку командиру «Разведчика». - Радиограмму на «Ораниенбаум»! Быстро! Немедленно открыть огонь по батарее противника!..

Сторожевой корабль «Дозорный» уже отошел от причала, когда в него один за другим угодило два тяжелых снаряда. Первый разорвался в рубке, разворотив ее напрочь и убив всех, кто там находился. Второй попал в корпус. В районе котельного отделения. Сторожевик окутался облаками пара и беспомощно закачался на волнах, медленно дрейфуя к центру бухты. Потеряв разом и ход, и управление. А на его палубе начал разгораться пожар.

Между тем, снаряды продолжали падать в гавань. Поднимая столбы воды у самых бортов. Словно кто-то подсказывал финским артиллеристам, куда стрелять. А, может, и, правда, подсказывал? Трайнин оглядел в бинокль берег. Где-то там, в скалах, вполне мог спрятаться корректировщик с радиостанцией.

Надо было прочесать все вокруг, чертыхнулся каперанг. Тогда финнам пришлось бы стрелять по площадям. Что, само собой, тоже неприятно. Зато не так эффективно.

Внезапно все стихло. Видимо, перенесли огонь на Стрельцова, подумал командующий. И приказал одному из катеров отбуксировать «Дозорный» к берегу, пока тот не затонул. А потом снять с него команду…

Четверть часа спустя все корабли вышли из Саунасаари в бушующее озеро. То бишь, все кто смог это сделать. Потому что шторм и неизученный вход в бухту оказались не менее опасны, чем финские снаряды.

»Разведчик», подброшенный волной, сумел проскочить каменную гряду и избежал повреждений. «Москве» повезло меньше. Она коснулась камней и повредила правый винт. А «ижорец» оказался таким же невезучим, как и его товарищ, затонувший вчера у банки Тайпаленлуото. И тоже наскочил на рифы. Полученная пробоина оказалась слишком большой, и он стал быстро заполняться водой. Оценив ситуацию, командир корабля решил выброситься на отмель. Во избежание затопления на глубоком месте. Круто повернув к берегу, тральщик протаранил шедший параллельным курсом катер, не успевший увернуться от неожиданного маневра.

СКА-416 начал погружаться прямо на глазах. Его команду принял, идущий за ним СКА-418. Которому удалось выйти из гавани без повреждений. А виновник катастрофы, тем временем, упокоился недалеко от «Дозорного». Который сидел в воде по самую палубу и не затонул лишь только потому, что его успели дотащить до отмели.

Но на этом неприятности еще не окончились.

Тральщик «Видлица» (систершип «Москвы»), выйдя из гавани, тут же открыл огонь по финской батарее из своего трехдюймового орудия. Но уже на пятом выстреле ствол разорвало. Нафиг. При этом погибло четыре комендора, а два было контужено.

Всю ночь первый отряд ЛВФ героически терпел бедствие (а иначе это не назовешь) в открытом море. То бишь, озере. Которое, как оказалось, на пруд было не похоже…

Капитан первого ранга Трайнин сидел в своей каюте, швыряемой Ладожским морем из стороны в сторону с амплитудой не менее десяти метров и частотой до десяти раз в минуту. Сидел, стиснув голову руками. И думал. Как быть. В смысле быть или не быть. Потому что того, что произошло за эти дни, вполне хватало для приговора. Хотя его вины в случившемся не было. То есть, она была. Но была не только его.

К вечеру второго декабря, так и не нанеся противнику никакого вреда, Ладожская военная флотилия потеряла шесть боевых кораблей - канонерскую лодку, сторожевик, два тральщика и два катера. Еще два тральщика и два морских охотника получили повреждения и для дальнейших боевых действий были непригодны, как минимум, в течение недели. Итого: половина корабельного состава флотилии. За три дня. Без всякой пользы. За просто так.

Почему он потерпел такое сокрушительное поражение, командующий Ладожской военной флотилией капитан первого ранга Трайнин себя даже не спрашивал.

Потому что доцент Трайнин прекрасно это знал…

Изношенные, наспех вооруженные корабли. Не сплаванные, более того, вообще, не обученные плавать в открытом море, экипажи. Капитаны, не умеющие командовать своими кораблями в бою. Штурманы, не умеющие водить свои корабли по счислению. Артиллеристы, не умеющие стрелять из своих орудий.

И командующий, умеющий все это, но не способный все это сделать один за всех.

Зато способный один за всех за это рассчитаться.

Война и смерть - близнецы-сестры. Но, если простой красноармеец или командир взвода гибнут на поле боя, то командиру флотилии или дивизии такое счастье улыбается реже. В смысле, смерть в бою. В отличие от расстрела перед строем…

Командир пятьдесят шестой Московской Краснознаменной стрелковой дивизии комбриг Евстигнеев вышел из бронеавтомобиля и огляделся. Колонна дивизии тянулась на юг и на север от горизонта до горизонта. Девятнадцать тысяч бойцов и командиров! Полторы сотни орудий, сто тридцать минометов, восемьсот пулеметов, семьдесят танков и бронемашин! Свыше шести тысяч лошадей, более семисот автомобилей и тракторов! Полнокровное кадровое соединение, отмобилизованное и укомплектованное до штатов военного времени! Огромная сила! Готовая немедленно вступить в бой с врагом!

Пятьдесят шестая стрелковая дивизия входила в состав первого стрелкового корпуса (пятьдесят шестая, семьдесят пятая и сто пятьдесят пятая стрелковые дивизии, пятьдесят первый корпусный и сто восьмой крупнокалиберный гаубичный артиллерийские полки) Восьмой армии Карельского фронта и имела задачу, наступая с юга вдоль берега Ладожского озера при поддержке Ладожской военной флотилии к исходу пятого дня наступления взять город Питкяранта. А затем, взаимодействуя со сто пятьдесят пятой стрелковой дивизией, наступающей с востока в направлении Уомаа и далее на Койриноя, и семьдесят пятой стрелковой дивизией, наступающей при поддержке тридцать четвертой легкотанковой бригады вдоль железной дороги в направлении Суоярви и далее на Лоймола и Янисъярви, овладеть важным укрепленным пунктом и узлом сопротивления противника городом Сортавала. На девятый день с начала операции. После чего, не снижая темпов наступления, взять Лахденпохья и не позднее двенадцатого декабря, сметая все на своем пути, выйти в тыл линии Маннергейма. Замкнув тем самым кольцо вокруг белофинской армии, засевшей на Карельском перешейке…

По данным Разведуправления Генштаба РККА, Восьмой армии комкора Еременко противостоял четвертый армейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Хегглунда (шесть пехотных полков, шесть отдельных егерских подвижных батальонов, одна отдельная пехотная рота, два полевых артиллерийских полка, одна артиллерийская батарея и одна авиаэскадрилья). Около шестидесяти тысяч человек, до ста орудий (вместе с береговыми батареями), а также двенадцать самолетов. И ни одного танка или бронеавтомобиля.

Тогда как в Восьмой армии насчитывалось около ста тысяч человек, свыше тысячи семисот орудий и минометов, более пятисот танков и ста бронемашин! А, кроме того, сто скоростных бомбардировщиков и шестьдесят истребителей.

А поскольку таких мощных укреплений, как под Виипури и Тайпале, в приладожской Карелии не было, ни командарм-восемь, ни его штаб в скорой победе не сомневались. И пока в своих предположениях и расчетах не ошиблись. Финны улепетывали без единого выстрела…

Питкяранту Евстигнеев взял без боя. Но с опозданием почти на сутки.

В мирное время, да по хорошей дороге его дивизия преодолела бы эти несчастные полста километров за два дневных перехода. И даже не вспотела. Однако время стояло военное, а дорога была сплошь минирована. Сообразив, что к чему, комбриг бросил на помощь разведбату отдельный саперный батальон. Приказав последнему разобраться поотделенно и распределить усилия по всей длине заминированного участка. А, кроме того, выделил каждому отделению по трактору для растаскивания завалов.

И лишь благодаря этому опоздал всего на сутки. Заняв город к полудню пятого числа. Хотя мог провозиться с минами до десятого декабря. И даже дольше…

В соответствии с планом Сортавальской наступательной операции пятьдесят шестую дивизию должна была поддерживать артиллерийским огнем Ладожская военная флотилия. Однако о моряках, то бишь, озерниках, до сих пор ничего не было слышно. Впрочем, до сих пор никакой нужды в поддержке Евстигнеев не испытывал.

А на следующее утро испытал самым непосредственным образом. Угодив под обстрел шюцкоровских катеров. Числом более десяти. Внезапно выскочивших из прибрежных шхер и нанесших удар из своих сорока семи миллиметровых орудий и крупнокалиберных пулеметов.

От Питкяранты до Койринои дорога идет прямо по берегу. Чем финны и не преминули воспользоваться. К счастью, они нарвались не на обычную транспортную колонну, а на штаб дивизии. Который сопровождала рота пушечных бронеавтомобилей БА-10. Немедленно открывших огонь по противнику из сорокапяток и спаренных с ними пулеметов ДТ. Десяти миллиметровая броня не могла защитить бронемашины от вражеских снарядов. Однако шюцкоровцы не имели даже такой защиты. И, получив организованный отпор, развернулись и ушли восвояси. Несолоно хлебавши…

Ничего удивительного в белофинском налете не было. Более того, его следовало ожидать. Потому что до Сортавалы, на которую базировались шюцкоровские катера, оставалось всего сорок километров. Три часа ходу по озеру. А то и меньше.

И это было чревато. Потому что дорога, по которой снабжалась пятьдесят шестая стрелковая дивизия, была единственной коммуникацией, связывающей ее с тылами армии. И от самого Олонца шла вдоль озера. Так что могла быть перерезана финнами в любом месте. В любой момент…

Вечером четвертого декабря капитан первого ранга Трайнин привел свой поредевший отряд в Шлиссельбург. Где и узнал все последние новости. В том числе, о гибели крейсера «Киров» и эсминца «Стремительный». А также об аресте начальника штаба КБФ Пантелеева и отстранении от должности командующего флотом Трибуца.

Загнав тяжелые предчувствия как можно глубже, Трайнин горячо взялся за восстановление боеспособности своей флотилии. Во-первых, добился немедленной отправки спасательной партии Экспедиции подводных работ особого назначения для снятия с камней канонерской лодки «Ораниенбаум», а также подъема затонувших тральщиков и катеров. Во-вторых, организовал ремонт всех поврежденных кораблей. И, в-третьих, приказал срочно вооружить крупнокалиберными пулеметами ДШК и сорока пяти миллиметровыми орудиями все оставшиеся мобилизованные речные суда, включив их в состав флотилии в качестве тральщиков и сторожевиков.

Вместе с докладом об успешном выполнении боевой задачи по поддержке фланга Седьмой армии в районе Тайпале, Трайнин подал рапорт на имя нового командующего флотом Левченко, в котором подробно осветил положение дел во флотилии и кратко, но честно, не скрывая вины прежнего командования флотом, проанализировал причины, приведшие к такому незавидному положению. А также изложил свои соображения по скорейшему изменению ситуации. Доложив об уже принятых мерах.

И сделал это оч-чень вовремя. Потому что, на следующий день, Левченко получил раздраженную телеграмму флагмана флота второго ранга Кузнецова, указывающую на «бездеятельность и безынициативность командования ЛВФ при безучастном отношении ВС КБФ», которые позволили неприятелю активизировать свои действия на левом фланге Восьмой армии. Нарком решительно потребовал «прекратить действия белофинской флотилии на Ладожском озере путём уничтожения с воздуха всякой посудины, обнаруженной как на озере, так и в базах противника».

Комфлота, ознакомившись с рапортом Трайнина, немедленно связался с наркомом и доложил о состоянии флотилии и принятых мерах по повышению ее боеспособности. В том числе, о перебазировании в Шлиссельбург канонерской лодки «Сестрорецк», сторожевого корабля «Пурга» и двух быстроходных тральщиков «Шкив» и «Гафель». А также четырех морских охотников.

Кузнецов одобрил усиление ЛВФ современными боевыми кораблями и приказал включить в ее состав эскадрилью скоростных бомбардировщиков и эскадрилью пушечных истребителей с «эрэсами», а штабу флотилии в трехдневный срок подготовить, а затем провести набеговую операцию и уничтожить финские суда, базирующиеся на Сортавала, Лахденпохья и Кякисалми. Задействовав для этого все наличные силы - морскую авиацию, надводные артиллерийские корабли и подлодки…

Тем временем, сто пятьдесят пятая стрелковая дивизия, наткнувшись на упорное сопротивление белофиннов под Уомаа, форсировала реку Ууксунйоки и обошла противника с юга. Чем вынудила его отступить. К шестому декабря передовые части дивизии овладели железнодорожной станцией Койриноя, и вошли в соприкосновение с разведбатом пятьдесят шестой стрелковой дивизии, подошедшим с юга. Дальнейшее продвижение советских частей было остановлено финнами, занявшими оборону на заранее подготовленном рубеже Китиля - Руокоярви - Сюскуярви…

Опомнившись после сокрушительного удара, нанесенного Красной Армией на границе, финское командование быстро разобралось в обстановке и перебросило в район Сортавала два пехотных и один полевой артиллерийский полк. Третий полк, усиленный артиллерийской батареей и двумя егерскими подвижными батальонами, преградил путь семьдесят пятой стрелковой дивизии и тридцать четвертой легкотанковой бригаде в районе Лоймола.

Остальные части четвертого армейского корпуса (за исключением тринадцатой пехотной дивизии спешно переброшенной в Оулу) были связаны четырнадцатым стрелковым корпусом (восемнадцатая, сто тридцать девятая и сто шестьдесят восьмая стрелковые дивизии и двадцать восьмой корпусный артиллерийский полк) Восьмой армии, наступавшим в направлении на Иломантси, а затем на Йоэнсуу с целью перерезать железную дорогу Сортавала - Каяани.

Четырнадцатый корпус наносил вспомогательный удар. Но это не означало, что ему было легче. Сначала сто шестьдесят восьмая стрелковая дивизия встала у реки Койтайоки, ожидая восстановления взорванных мостов. А потом уперлась в финский оборонительный рубеж под Ойнаансалми. В десяти километрах юго-восточнее Иломантси. И опять застряла. Но уже не перед водной преградой. А перед огневой…

Сто шестьдесят восьмая дивизия была сформирована всего три месяца назад, насчитывала двенадцать тысяч человек и на три четверти состояла из запасников. Ни разу не обстрелянных.

Сто тридцать девятая стрелковая дивизия являлась ровесницей сто шестьдесят восьмой. И тоже была сформирована на базе стрелкового полка за счет призыва личного состава из запаса (включая младших и средних командиров). И подготовлена немногим лучше своей товарки. А на самом деле, даже хуже. Потому что, в отличие от нее, вместо боевой, политической и технической подготовки занималась освобождением Западной Белоруссии. Это, во-первых. А, во-вторых, потому что после Польского похода все бойцы и командиры, начиная с комдива, страдали шапкозакидательским настроениями. А это для военного человека - самое опасное, почти смертельное, заболевание…

Всю эту неделю сто тридцать девятая дивизия продвигалась вглубь Финляндии, не встречая никакого сопротивления. В результате личный состав еще больше уверился в том, что Финский поход будет такой же прогулкой, как и Польский. И считал так до тех пор, пока не оказался перед белофинскими позициями у озера Меркиярви. В десяти километрах севернее Иломантси. Где и осознал свою ошибку. Умывшись кровью.

Восемнадцатая Ярославская Краснознаменная стрелковая дивизия четырнадцатого стрелкового корпуса Восьмой армии была кадровой. Прекрасно обученной. И полностью укомплектованной. Поэтому командарм держал ее во втором эшелоне.

На всякий пожарный случай…