5
Как это ни накладно было, но Йошке пришлось ездить в Мюнхен чуть ли не каждый день. Со стороны причина вполне объяснима: увлекшись девушкой с почты, отпускник не хотел терять попусту время. Он терпеливо ждал у окна, когда та закончит работу. Наблюдение за проходной БМВ ничего не давало. Человека, изображенного на фотографии у Владимирской горки, он не видел. Пришлось пойти на опасный шаг. С Элеонорой – так звали девушку – он уже сошелся настолько близко, что однажды, провожая ее домой, как бы между прочим спросил, не знает ли она господина Бера, служащего БМВ.
– Зачем тебе понадобился этот сухарь?
Йошка поведал трогательную историю о больной матери, от которой привез ему благословение и посылку.
– Из Киева? – удивилась Элеонора.
– Откуда же еще! Я лежал там в госпитале.
– Его письма, как и некоторых других, просматривает Лютц.
– Кто такой?
– Арбайтсфюрер завода. Только об этом… – Девушка прижала палец к губам.
– Конечно, дорогая! – воскликнул Йошка, клятвенно прижав ладонь к груди.
– Бер очень скрытен и неразговорчив.
– Какой он из себя? Мать говорила – высокий, красивый…
Элеонора фыркнула:
– Вот уж не сказала бы. Длинный – это правда. Но дистрофичный, в очках… утиный нос… губы поджаты так… нет, так… Носит драный портфель… Одет в серую тройку и плащ-реглан до пят…
– Твоей наблюдательности можно позавидовать. Как же мне встретиться с ним?
– Он давно не появлялся, а у нас лежит на его имя несколько писем.
– Если он придет, не сможешь ли ты передать ему, что я буду ждать его с семнадцати до восемнадцати часов у Новой ратуши каждый день?
– Конечно, смогу.
– Не хотелось бы только, чтобы этот самый Лютц…
– Да, ну при чем тут Лютц!
Не сговариваясь, они зашли в кафе, которое облюбовали с недавних пор. Здесь было малолюдно, подавали хорошее вино и пирожные без карточек.
– Как зовут Бера, не помнишь?
– Алоис… Армин… Нет… Анатоль!
Через неделю Элеонора, покосившись на подружку, занятую подсчетами, шепнула Йошке:
– Я передала Беру твою просьбу.
– Он ничего не сказал?
– Нет. Только забыл шляпу. Пришлось окликнуть его.
– Встретимся в нашем кафе. Я приду после того, как увижу Бера.
17 часов – было как раз то время, когда после смены Бер мог без спешки доехать до ратуши. Йошка купил в газетном киоске «Дейче иллюстрирте», поискал пустую скамью в сквере перед Новой ратушей. Вдруг прямо к нему подошли двое в шляпах и плащах из черного кожаного заменителя.
– Ни с места! Полиция! – Один из них показал жетон на стальной цепочке.
Йошка похолодел. Неужели донес Бер? Но он же не знает его в лицо!.. Могли допросить Элеонору, и та, разумеется, нарисовала точный портрет Йошки.
– Документы! – рявкнул полицейский.
– Нельзя ли повежливей?
– Проверка, – снизил тон верзила, разглядев бело-красную ленточку Железного креста на бортике френча и другие награды.
Йошка подал солдатскую книжку со штампом остановки в Розенхейме. Полицейский молча полистал ее.
– Зачем приехали в Мюнхен?
– Здесь живет моя подружка.
– Успеха, фронтовичок.
– Спасибо, – не очень вежливо буркнул Йошка и опять уткнулся в газету.
Вскоре он увидел высокого худого человека в больших круглых очках. Оглядываясь, Бер искал его. Йошка поднялся, медленно подошел к Беру, кивнул на скамью.
– Сядем, я давно жду вас.
Бер хотел положить шляпу рядом, но не решился, оставил в руках.
– Я встречался с Мариной Васильевной. Она послала вам поклон и подарок. Его передам в другой раз.
– Как мама?
– Ничего, поправилась. Даже стала работать.
– Вот как! Неужели пошла в услужение к… – Бер замялся.
– Нет, к немцам она не пошла.
– А вы кто?
– Я по отцу чех. Для нас немцы то же самое, что и для вас.
– Простите, не понял.
– Тут и понимать нечего. Не мы, а они пришли к нам и заставили жить по своим порядкам.
Не спеша Йошка рассказал все, что знал о матери Березенко, о том, как жила она в Киеве, который в дни оккупации почти что вымер. Тут Йошка как бы невзначай упомянул о том, как Толя Березенко двенадцатилетним мальчиком тонул в Днепре на островах.
– Это могла знать только мать, – насторожился Бер.
– Она и рассказывала, поскольку мы – ее друзья.
– Кто «мы»?
– Да вы и сами догадываетесь.
– Что еще вы знаете обо мне?
– Чего не знают немцы, но известно лишь матери, – об этом вы хотите спросить?
– Ну, хотя бы…
– В институте вы ухаживали за Оксаной Полищук. Так она сейчас в Челябинске, работает на одном из военных заводов. Сказать, как она выглядит?…
– Н-не надо, – заикаясь, вымолвил Бер. – Чего вы хотите?
Сопоставив факты, Березенко решил, что Йошка не враг. Пора идти на откровенность.
– Чего хочу? – переспросил Йошка и прямо посмотрел в глаза Бера. – Хочу понять: по-прежнему ли вы наш человек?
– А если я сообщу о вас в гестапо?
– Значит, подпишете смертный приговор и себе. Ни мать, ни Родина вас не простят.
– В таком случае вы должны знать еще одного человека…
– Я знаю его.
Бер бросил вопросительный взгляд на Йошку:
– Как его зовут?
– Грач.
Наступило долгое молчание. Йошка достал из внутреннего кармана письмо – одно из нескольких. Его писала Марина Васильевна в Киеве. Кружным путем шло оно к адресату: от Грача к партизанам, затем самолетом в штаб партизанского движения, оттуда в разведуправление Красной армии, от Волкова к Павлу и Йошке… Пока Березенко читал, Йошка наблюдал за ним. Тот протирал запотевавшие стекла очков, отрывался от чтения, снова возвращался к письму, наконец проговорил:
– Здесь странная просьба: полностью доверять человеку со шрамом на левой руке. Это вы?
– С этим человеком я сведу вас позже. – Йошка посмотрел на часы. – Когда и где нам удобнее встретиться?
– Мне трудно было вырваться в Мюнхен. Сейчас я живу в Розенхейме, выполняю срочный заказ.
Йошка вскинул брови:
– Где в Розенхейме?
– В пансионе фрау Штефи.
– Кто вас поселил туда?
– Арбайтсфюрер Лютц.
– Он за вами следит?
– Это одна из его обязанностей. По-моему, он давно знаком с Францем Штефи – сыном хозяйки.
– Когда вы бываете дома?
– Я приезжаю поздно.
– Хорошо. О нашей следующей встрече я сообщу вам особо. Прошу ничему не удивляться!
