8
Ранний звонок поднял Клевцова с постели. Уже поднося к уху телефонную трубку, Павел догадался: звонил Волков. «Когда же он спит?»
– Нашелся Мантей, – сказал Алексей Владимирович. – Помнишь, ты говорил о фенрихе из училища в Карлсхорсте?
– Очень хорошо.
– Одевайся и выходи на улицу. Машина уже идет к тебе.
Наскоро перекусив, Павел по занесенной тропинке прошел по саду, открыл калитку. Ни одного огонька не светилось в темноте. Сосны в сугробах стояли неподвижно, как в почетном карауле.
Рокот мотора послышался в тишине издалека. Освещая дорогу синими подфарниками, вынеслась из-за поворота аллеи знакомая «эмка». Алексей Владимирович открыл дверцу. Павел вскочил на ходу.
– Ты в Красногорске бывал? – спросил Волков.
– Не приходилось.
– Там обнаружили нашего фенриха. Попробуем его расшевелить.
Миновав несколько контрольно-пропускных пунктов на шоссе, машина въехала в Красногорск. Лагерь военнопленных был устроен на многогектарной окраине. На этой территории работали заводы строительных материалов, механические мастерские.
У проходной «эмку» встретил сотрудник особого отдела. В одноэтажном, барачного типа здании штаба он предоставил гостям свой кабинет и выложил на стол личное дело Оттомара Мантея. Надев очки, Волков стал просматривать протоколы допросов, характеристики. Собственноручно написанную Мантеем автобиографию он пододвинул Павлу:
– Это по твоей части.
С немецкой обстоятельностью и прилежностью Мантей перечислял родственников, чины и отличия в гимназии, гитлерюгенде, училище. Отец, Эгон Мантей, занимал пост старшего правительственного советника в министерстве внутренних дел. Мать, урожденная фон Тепфер, владела поместьями в Тюрингии. Младшая сестра Инген учится в гимназии…
Как и ожидал Павел, Оттомар на допросе в штабе стрелкового полка сказал, что стажировался в установке противотанковых заграждений, и указал на безопасный участок в минных полях, ведущий к господствующей над местностью возвышенности. Как раз там и сгорели танки Самвеляна и едва не погиб он сам, Павел Клевцов. На последующих допросах фенрих повторял прежние показания, хотя, как теперь понял Павел, несомненно знал о новом оружии.
Конвоир привел Мантея и вышел. Фенрих заученно вытянул руки по швам, отрапортовал о прибытии.
– С вами хотят познакомиться эти товарищи, прошу быть с ними предельно откровенным, – проговорил лагерный сотрудник контрразведки.
Мантей выполнил четкий поворот в сторону Волкова.
– Вышколили, как для парада, – сказал Алексей Владимирович по-русски. Сотрудник ответил:
– Это не мы. За внутренним распорядком и дисциплиной здесь следят сами военнопленные.
Алексей Владимирович взглядом показал на стул. Мантей послушно сел. Павел приготовился к переводу.
Стриженный наголо, с бледно-рыхлым лицом, фенрих производил впечатление жалкое, удручающее. Хотя мундир и сапоги были вычищены, однако что-то неуловимо неряшливое было во всем его облике. Мантей, кажется, уже потерял надежду когда-нибудь вернуться в Германию, и теперь у него осталась одна цель – просто выжить.
На просьбу рассказать о себе, он без запинки выпалил все, что уже писал в автобиографии, и с выражением услужливой готовности стал ждать новых вопросов.
– Начальник училища у вас по-прежнему генерал Леш? – спросил Волков.
– Так точно. Если его не сняли в последнее время.
– Наверное, он и сейчас далеко не дистрофик?
Мантей с удивлением посмотрел на пожилого русского, по его мнению, большого человека из разведки, не менее «превосходительства», заискивающе произнес:
– Да, генерал вполне упитан.
– Кто руководил вашей практикой на фронте?
Помедлив, Мантей ответил:
– Капитан Хохмайстер.
«Тот самый Хохмайстер, что сопровождал нас в Карлс-хорсте!» – подумал Павел, взглянул на Волкова, но тот так же бесстрастно продолжал допрос, проговорив не то вопросительно, не то утвердительно:
– Значит, была целая группа…
– Мы прибыли в составе отделения.
– Чтобы провести боевые испытания противотанкового оружия?
Фенрих заволновался, но Волков и на этот раз сделал вид, что ничего не заметил:
– Как назвал это оружие Маркус?
То, что русский знает еще и имя Хохмайстера, окончательно сбило Мантея с толку. Сглотнув слюну, он проговорил:
– «Фаустпатрон»…
– После нашей беседы вы во всех подробностях опишите этот «фаустпатрон», а пока расскажите о Хохмайстере. Давно мы с ним не встречались… Отчего он забросил бокс? Ведь был хорошим бойцом.
– Он целиком отдался изобретательской работе.
– Над «фаустом»?
– Да. Но признаться, я не был близок к капитану. На него работала отдельная лаборатория. Допуск был разрешен далеко не всем.
– Лично вы там бывали?
– Да. Однако не во всем разобрался. Фенрихи со старших курсов изготовляли лишь отдельные узлы.
– Вот и опишите их… Где собираются наладить массовое производство?
– Я не в курсе. Правда, перед тем, как отправиться на фронт, Хохмайстер ненадолго ездил в Баварию.
– В Мюнхен? Розенхейм?
– Кажется, в Розенхейм. Я слышал, он несколько раз упоминал этот город. Там живут его родители.
– А чем они занимаются?
– По-моему, как-то связаны с детскими игрушками.
– Откуда у вас такое предположение?
– Случайно я видел в лаборатории на столе отцовскую записку Хохмайстеру… Она была написана на фирменном бланке «Кляйне», в переводе – «Малыш».
– Что было написано в ней?
Мантей покраснел.
– Ну-ну! Вы же настоящий немец и обязаны интересоваться делами других!
– Там речь шла о сроках каких-то платежей. Отец угрожал отказом в кредите…
Волков неожиданно переменил тему:
– Как вам живется в лагере?
Мантей бросил испуганный взгляд на офицера особого отдела, пожал плечами. Алексей Владимирович кивнул, тот вышел.
– Что думают ваши товарищи о положении на фронте?
На шишковатом лбу Мантея собрались морщинки. Он взглянул на Волкова и Клевцова, как бы решая, быть или не быть до конца чистосердечным. Смутное ожидание какой-то подачки подсказало, что русских устроит только прямой ответ.
– Многие верят в победу Германии. Но есть и такие, кто разочарован.
– Чью точку зрения разделяете вы?
– Я не знаю. – Мантей опустил голову.
– Вам известно, что армия Паулюса погибает под Сталинградом?
– Нам говорил об этом политический информатор…
– Благодарите своего бога, что вам уже не придется воевать и вы уцелеете.
Мантей вдруг сгорбился, в глазах показались слезы:
– Мне очень тяжело здесь…
– Что вы делаете в лагере?
– Ефрейтор Бумгольц заставляет чистить нужники.
– Кому-то надо исполнять и эту работу.
– Но не все же время! Он ненавидит меня.
Мантей засопел, как обиженный ребенок, вытер рукавом глаза.
– Почему ненавидит?
– Я имел неосторожность сказать о том, что мой папа – советник в министерстве внутренних дел. Так он назвал его душегубом.
В кабинет неслышно вошел сотрудник лагеря, показал на часы. Подходило время обеда. Алексей Владимирович сказал Мантею:
– Идите в столовую, потом возвращайтесь сюда.
Фенрих бросился к двери.
– Кто такой Бумгольц? – спросил Волков сотрудника.
– Командир взвода, куда зачислен Мантей. Из портовых рабочих.
– Видать, у ефрейтора свои методы воспитания?
– Его подчиненные ходят по струнке.
– Мантей жалуется.
– Такие всегда скулят. Это он сейчас пообтерся, а когда сюда попал, держался павлином, Женевскую конвенцию вспоминал. Свои же ему быстро сбили спесь.
– Попрошу вас еще об одном одолжении… Распорядитесь прислать нам побольше земляков из Мюнхена и Розенхейма.
