«В этом году Курт, как обычно, празднует Рождество дома. В отличие от своего хозяина (то есть меня). Кто мог бы взять к себе на несколько дней собаку? Курт — хороший пес. Он совсем ручной и не требует особого ухода».

Такое объявление появилось в Интернете на сайте «Рождество». «Хозяином» был Макс, а Курт был чистокровный немецкий дратхаар. Чем он в тот момент занимался? Лежал под своим креслом и упражнялся в безделье. Это, конечно, было не совсем его кресло, а просто кресло, под которым он проводил большую часть времени. Из двух лет, прожитых Максом и Куртом под одной крышей, приблизительно год и восемь месяцев Курт провел под креслом. Так что можно смело утверждать, что это было «его кресло». Если Курт что-то и заслужил в своей жизни, то это кресло. А вот кресло явно не заслужило Курта. По сравнению с ним оно было однозначно более живым.

Макс жил один (если, конечно, не считать Курта). Из принципа, а не от робости — не мог же он всю жизнь быть робким! Ему как-никак уже исполнилось тридцать четыре года. Чтобы сразу исключить все недоразумения: Макс не был голубым. Ничего страшного, конечно, в этом бы не было; в конце концов, Джордж Майкл, например, голубой, и ничего. Но Макс любил мужчин не больше, чем мытье окон, смену постельного белья или подъем Курта на ноги. Макс рассуждал так: с мужчинами можно выпить кружку-другую-третью-четвертую пива, сыграть в дартс, отпраздновать приобретение мотоцикла «харлей-дэвидсон» и помечтать о недоступных женских бюстах. Ну и конечно же, поговорить о работе. Из всех перечисленных занятий в мужском клубе Максу милее всего были печальные грезы о недоступных женских бюстах. Макс любил женщин. Они его теоретически тоже. Но к сожалению, Макс и женщины плохо сочетались друг с другом. Они уже давно экспериментировали в поисках гармонии, но безуспешно. Дело в том, что у Макса была одна проблема, довольно специфическая, довольно необычная, можно даже сказать экзотическая проблема. (Но об этом позже.) К тому же женщины — это ведь еще далеко не все, верно?

Макс чувствовал близость Рождества. Оно неумолимо двигалось прямо на него. С северо-запада уже угрожающе повеяло пряниками и глинтвейном, дохнуло туманом, дождем и снежной крупой. Ноль градусов в мегаполисе — это слишком мало, чтобы замерзнуть, и слишком много, чтобы оттаять. Пешеходы ускорили шаг. На уме у них уже явно была оберточная бумага с ангелочками. Это вселяло в Макса страх.

Как уже было сказано, он ничего не имел против своего статуса холостяка. Это была самая честная форма межличностных отношений: каждый день в течение двадцати четырех часов Макс общался со своей личностью.

Временами он очень трогательно заботился о самом себе. А это требовало полной концентрации внимания и отвлекало от таких второстепенных вещей, как будни. Но в Рождество он как-то тупо зависал в зимнем воздухе. Его мутило от этой слишком масштабной подготовки к слишком масштабному празднованию по слишком скромному поводу. Кроме того, он страдал неизлечимой аллергией на бенгальские огни. В сочетании с опасным синдромом стеклянных елочных шаров. (Он имел склонность наступать на них.) Недавно он обнаружил в себе еще и скрытую несовместимость с хвоей и ярко выраженную невротическую реакцию на восковые свечи. А рождественские гимны приводили его в состояние глубокой зимней депрессии, из которой он с трудом выбирался только к Троице. Поэтому он и решил в этом году полететь на Мальдивы. Правда, решение было настолько вычурно-демонстративным, что мысли о нем еще больше усилили его муки. Но он твердо вознамерился вытерпеть эту ежегодную рождественскую муку под палящим солнцем. Плевать на кожу. В конце концов, ей тоже нет до него никакого дела.

Завтра, кстати, обещали снег. Завтра было воскресенье. Жуть. Макс ненавидел воскресенья.