Глава 8
Во вторник начался дождь, холодный, секущий, бивший по раскрывающимся венчикам нарциссов и пятнавший нежные лепестки брызгами взбаламученной грязи. Дети пошли в школу в блестящих черных плащах, в капюшонах до бровей и высоких, до колен, резиновых сапогах. От Уильяма виднелся только его херувимский ротик со следами молока.
Сцилла и я провели день, разбирая одежду и личные вещи Билла. Она была гораздо спокойнее, чем я ожидал, и, казалось, примирилась с тем, что его нет и что надо продолжать жить без него. Никто из нас ни разу после случившегося не упоминал о ночи, которую она провела в моей постели, и я начал убеждаться, что она ничего не помнила, ее сознание было затуманено тогда горем и снотворным.
Мы разобрали вещи Билла по кучкам. Самая большая предназначалась для Генри и Уильяма, когда они вырастут, и в эту кучку Сцилла положила не только все запонки, но и две пары золотых часов, выходные костюмы и серый цилиндр. Я сказал что-то неумное по этому поводу.
- Это вовсе не глупо, - сказала она, - Генри это понадобится уже через десять лет, если не раньше. Он очень обрадуется этим вещам. - И она добавила еще пиджак для верховой езды и две новые шелковые сорочки.
- В таком случае мы можем спокойно все сложить обратно в шкафы и ждать, когда Генри и Уильям подрастут, - сказал я.
- Правильно, - сказала Сцилла, добавляя к имуществу мальчиков лучшие верховые брюки отца и белый макинтош на теплой подкладке.
Покончив с одеждой, мы спустились вниз, в уютный кабинет Билла, и приступили к разбору его бумаг: письменный стол был битком набит всякой всячиной. Он не любил выбрасывать старые счета и письма, и на дне ящика мы нашли связку писем от Сциллы, которые она писала ему еще до свадьбы. Она уселась на подоконник и стала жадно перечитывать их, пока я сортировал остальное.
Билл оказался методичным человеком. Счета были скреплены в пачку в хронологическом порядке, а письма, хранились в шкатулках и папках. В маленьких ящичках бюро лежали еще не разобранные бумаги и стопка старых, использованных конвертов с пометками и датами на обороте. Это были большей частью напоминания самому себе, такие, как: «Сказать Симпсону, чтобы исправил барьер на пятиакровом поле», «Во вторник день рождения Полли» и т, д. Я быстро просмотрел их и отложил в кучу, предназначенную на выброс.
Внезапно я остановился. На одном из конвертов размашистым почерком Билла было написано имя Клиффорда Тюдора и внизу номер телефона и адрес в Брайтоне.
- Ты знаешь человека по имени Клиффорд Тюдор? - спросил я Сциллу.
- В жизни не слышала о таком, - ответила она, не отрываясь от чтения.
Если Билл собирался скакать на его лошади, как сказал Тюдор, когда я вез его из Пламптона в Брайтон, было вполне естественно, что Билл записал его имя и адрес. Я повертел в руках конверт. Письмо пришло от местного торговца, имя которого было напечатано в левом углу, а на штемпеле, которым гасили марку, я разглядел месяц: январь. Это означало, что Билл совсем недавно узнал адрес Тюдора.
Я положил конверт в карман и обратился к бумагам в ящичках бюро. Старые фотографии, несколько страниц из тетрадей с рисунками детей и их каракулями, адресные книжки, багажные наклейки, поздравительная открытка, школьные табели и записные книжки всех размеров и видов.
- Лучше бы ты сама проглядела их, Сцилла, - сказал я.
- Нет, - сказала она с улыбкой, оторвавшись от письма. - Ты мне будешь говорить что к чему, а я потом погляжу сама.
У Билла не было секретов. В записных книжках содержались в основном записи его ежедневных расходов, сделанные для того, чтобы помочь свести бухгалтерию в конце года. Они сохранились за несколько лет. Я нашел записи последнего года и долго перелистывал их.
Школьные платежи, сено для лошадей, новый садовый шланг, ремонт фары «ягуара» в Бристоле, подарок Сцилле, ставка на Адмирала, благотворительные расходы - и это было все. После этого шли белые странички, которые уже никогда не будут заполнены.
Я снова взглянул на последние записи. Ставка на Адмирала. Возможный выигрыш - десять фунтов, написал Билл. И дата: день его смерти. Что бы ни сказали ему тогда по поводу падения Адмирала, он принял это за шутку и поставил сам на себя, несмотря ни на что. Очень хотелось бы знать, в чем заключалась эта «шутка». Он рассказал об этом Питу, все мысли которого были заняты лошадьми. Он ни слова не сказал ни Сцилле, ни, насколько я смог выяснить, кому-либо из друзей. Может быть, он счел разговор настолько несущественным, что просто забыл об этом.
Я сложил вместе записные книжки и принялся за последний ящичек. Среди бумажек было пятнадцать или двадцать билетов, выданных букмекерами на скачках. Когда ставки бывают проиграны, разочарованные игроки обычно разрывают и бросают билеты, а не складывают в письменный стол.
- Зачем Билл хранил эти билеты? - спросил я Сциллу.
- А разве ты не помнишь, как Генри увлекался ими? - сказала она. - И когда он охладел к ним, Билл все еще продолжал приносить. Я думаю, он берег их на тот случай, если Уильям тоже пожелает играть в букмекеров.
Да, я помнил эту игру. Я делал ставки на огромное количество лошадей по полпенни, когда Генри, этот маленький акуленок, был букмекером. Билетики, которые он выдавал, никогда не выигрывали.
Билеты, которые хранил для него Билл, были от разных букмекеров. Билл любил на скачках толкаться у букмекерских мест на трибунах и платить наличными, делая самые высокие ставки, а не ставить в тотализаторе.
- Ты что, хочешь сохранить эти билеты для Уильяма? - спросил я.
- Пусть лежат, - сказала Сцилла.
Я положил их обратно в стол и покончил с этой работой. Было уже довольно поздно. Мы пошли в гостиную, зажгли камин и устроились в креслах.
- Аллан, - сказала она, - я хочу подарить тебе что-нибудь, принадлежавшее Биллу. Подожди, дай мне договорить. Я все думала, что тебе было бы приятнее получить, и, по-моему, я выбрала правильно. - Она перевела взгляд с меня на камин и протянула руки к огню.
- Ты получишь Адмирала, - сказала она.
- Нет. - Я сказал это очень твердо.
- Почему нет? - Она подняла глаза, вид у нее был разочарованный.
- Дорогая моя Сцилла, это слишком ценный подарок, - сказал я. - Я думал, что речь идет о чем-нибудь вроде портсигара или кисета для табака. Ты не можешь отдать мне Адмирала. Он стоит несколько тысяч. Ты должна продать его или давать его жокеям от своего имени, если хочешь сохранить его. Но ты не можешь подарить его мне. Я поступил бы несправедливо по отношению к тебе и детям, если бы принял такой подарок.
- Может быть, он и стоил бы несколько тысяч, если б я продавала его. Но я не могу продать, ты это знаешь. Я не в силах была бы это сделать. Он слишком много значил для Билла. Продать, тем более сейчас - нет… Но ты ведь знаешь, мне не по средствам содержать его, ведь после Билла остались долги. Я подарю его тебе, он попадет в хорошие руки, его судьба порадовала бы Билла, я знаю. Видишь, я все обдумала, не отказывайся, Адмирал твой.
Она решила это твердо.
- Тогда я просто временно возьму его, внаем, что ли, - сказал я.
- Нет, в подарок. Это подарок от Билла, если хочешь, считай так.
Мне пришлось согласиться, я от всего сердца поблагодарил ее.
На следующий день я чуть свет поехал в конюшни Пита Грегори, чтобы напрыгать моего неопытного Безнадежного через учебные барьеры. Заморосило, но не зря же я ехал в такую даль, мы все-таки решили вывести лошадь. Безнадежный поскользнулся на влажной траве перед первым препятствием и после этого не очень охотно брал остальные.
Мы плюнули и отправились домой к Питу. Я сказал ему, что Адмирал теперь мой и что я буду скакать на нем.
Он сказал:
- Адмирал записан на Большой приз в Ливерпуле, ты знал это?
- Ну конечно! - воскликнул я в восторге. Я еще ни разу не участвовал в скачках, где разыгрывается большой национальный приз, и внезапная перспектива оказаться там через две недели подняла у меня настроение.
- Хочешь попробовать?
- Еще бы! - сказал я.
Мы потолковали о планах насчет остальных моих лошадей, и Пит сказал, что Палиндром в отличной форме после Челтенхэма и на него вполне можно рассчитывать в Бристоле. Мы вышли поглядеть на него и на других лошадей, и я исследовал накостницу у Поднебесного. На ноге еще был отек, но дело явно шло на поправку.
От Пита я поехал в Брайтон, а «лотос» оставил на стоянке, я делал так и раньше. В Брайтоне, выйдя из здания вокзала, я бросил взгляд на такси. На площади - три машины без желтых щитков. Я быстрым шагом пошел искать контору фирмы «Маркони». Адрес я взял в телефонном справочнике.
У меля не было определенного плана, но я был уверен, что ключ в разгадке тайны - здесь, в Брайтоне, и, если я хочу до чего-то докопаться, надо начинать немедленно. Розыски на ипподроме не принесли ничего, кроме хриплой угрозы по телефону.
Контора «Маркони» помещалась в нижнем этаже особняка времен Регентства, превращенного в конторское здание. Я прошел прямо в узкий холл. Справа была лестница, а слева - две двери. Третья дверь с табличкой «Кабинет управляющего» была прямо передо мной в конце коридора. На ближайшей к входу двери висела табличка «Справочная». Я вошел туда.
Когда- то это была элегантная комната, и даже конторская мебель не могла ее окончательно испортить.
Там сидели две девушки-машинистки, а через полуоткрытую раздвижную дверь во внутреннее помещение я увидел еще телефонистку, сидевшую перед распределительным щитом. Она говорила в микрофон.
- Да, мадам, такси придет за вами через три минуты, - сказала она. - Благодарю вас.
У нее был высокий голос с очень приятным тембром. Две девушки в первой комнате посмотрели на меня выжидающе. Обе были в плотно облегающих свитерах и сильно накрашены. Я обратился к той, что была ближе ко мне.
- Простите… э-э… я бы хотел заказать несколько такси. Для свадьбы… Моя сестра выходит замуж, - сказал я, импровизируя и на ходу выдумав несуществующую сестру. - Это можно?
- Думаю, что да, - ответила она. - Я спрошу управляющего. Он всегда сам принимает большие заказы.
- Я, собственно, пришел только справиться, - добавил я поспешно. - Сестра меня просила… Она велела мне обратиться в разные фирмы, чтобы выяснить, где более… э… подходящие цены. Я не могу окончательно оформить заказ, пока не посоветуюсь с ней.
- Понятно, - сказала она. - Хорошо, я попрошу мистера Филдера, он поговорит с вами.
Она вышла в коридор и направилась к двери управляющего.
В ожидании я улыбнулся второй девушке, приглаживавшей волосы, и стал прислушиваться к голосу третьей, сидевшей у коммутатора.
- Одну минуту, сэр, - говорила она. - Я выясню, есть ли машина в вашем районе, - Она повернула выключатель и стала вызывать:
- Отвечайте, любая машина в Хоув-21 Отвечайте, любая машина в Хоув-21.
Наступила тишина, затем послышался мужской голос в репродукторе:
- Похоже, в Хоув-2 никого, Мэриголд. Я могу быть там через пять минут. Я только что высадил пассажира на Лэнджбери-плейс.
- Ладно, Джим. - Она дала адрес, снова повернула выключатель и заговорила в телефон:
- Такси придет за вами через пять минут, сэр. Простите за задержку, но у нас нет машин, которые могли бы прийти скорее. Благодарю вас, сэр.
И снова телефон.
- «Такси Маркони». Чем могу служить? - В холле застучали по, линолеуму высокие каблуки, девушка возвращалась от Филдера.
- Управляющий просит вас к себе, сэр.
- Спасибо, - сказал я и прошел через холл в открытую дверь в глубине.
Человек, поднявшийся мне навстречу и протянувший руку для рукопожатия, был тяжелый, ладно скроенный, вежливый мужчина лет сорока с небольшим. Брюнет в очках в массивной черной оправе, с холодными синими глазами. Он казался слишком сильной личностью, для того чтобы сидеть в конторе таксомоторной фирмы, и слишком опытным чиновником для занимаемого им поста.
У меня екнуло сердце, на меня напал внезапный страх, что он знает и меня, и зачем я здесь. Но взгляд его был спокоен, и он сказал деловым тоном:
- Я слышал, вы хотите сделать заказ на несколько машин. - Да-да, - сказал я и пустился в болтовню по поводу свадьбы. Он сделал какие-то заметки, подсчитал примерную стоимость заказа и протянул мне листок. Я взял. Почерк у него был с сильным нажимом, твердый, подходящий к его личности.
- Благодарю вас, - сказал я. - Я передам это сестре в сообщу вам ее решение.
Выходя из кабинета и затворяя за собой дверь, я обернулся и посмотрел на него. Он сидел за столом, уставившись на меня сквозь очки немигающим взглядом. Я не мог ничего прочесть на его лице.
Я вернулся в контору, сказал, что все в порядке, и поблагодарил за помощь.
Я уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг меня осенило.
- Да, вот еще что, не можете ли вы мне сказать, где я могу найти мистера Клиффорда Тюдора? - спросил я.
Девушки не выразили никакого удивления. Просто сказали, что не знают.
- Мэриголд может навести для вас справку, - сказала одна.
Мэриголд, приняв очередной заказ, согласилась помочь. Она нажала кнопку.
- Всем машинам на линии. Кто-нибудь возил сегодня мистера Тюдора? Прием. Мужской голос ответил:
- Я возил его утром на станцию, Мэриголд. Он сел на лондонский поезд.
- Спасибо, Майк, - сказала Мэриголд.
- Она знает все их голоса, - с восхищением заметила одна из девушек. - Им никогда не приходится называть номер машины.
- А вы знакомы с мистером Тюдором? - спросил я.
- Ни разу не видели его, - сказала одна из девушек, и остальные кивнули в знак согласия. - Просто он один из наших постоянных заказчиков. Он сюда и не звонит, берет машину и едет, куда ему заблагорассудится, а мы потом оформляем заказ. Шофер сообщает Мэриголд куда он его возил, мы в конце месяца составляем счет и посылаем мистеру Тюдору.
- Так ведь, шофер может забыть, разве упомнишь все поездки? - спросил я шутливо.
- Ну, таких дураков нет. Водители получают комиссионные за постоянных заказчиков. Это вместо чаевых, понимаете? Мы сами прибавляем водителю десять процентов, чтобы постоянным заказчикам не приходилось каждые пять минут давать на чай.
- Хорошая идея, - сказал я. - И много у вас постоянных заказчиков?
- Да несколько десятков, - ответила одна из девушек. - Но мистер Тюдор у нас самый лучший клиент.
- А сколько у вас такси? - спросил я.
Тридцать одна машина. Конечно, часть стоит на профилактике, а зимой на линии остается половина… И потом, знаете, конкуренция, мы не единственная фирма в городе.
- А кто владелец фирмы? - спросил я небрежно. Они сказали, что не знают и что им наплевать на это.
- Но не мистер Филдер? - осведомился я.
- Ну что вы, - сказала Мэриголд, - не думаю. Должен быть председатель, как положено, правда, мы ни разу его не видали. А мистер Филдер мелко плавает, он иногда по вечерам или по воскресеньям вместо меня диспетчером садится, хотя вообще-то у меня есть сменщица.
Мне показалось, что они вдруг подумали: а какое, собственно, это имеет отношение к свадьбе его сестры? Пора было сматываться, и я ушел.
Я стоял на тротуаре, размышляя, что делать дальше. Напротив, через дорогу, я заприметил кафе. Подходило время ленча. Я пересек улицу и вошел в кафе. Там стоял густой запах капусты. Наплыва публики еще не было, и для меня нашелся свободный столик у окна. Сквозь сетчатые занавески кафе «Старый дуб» я мог обозревать контору таксомоторной фирмы «Маркони», не зная еще, понадобится ли мне это.
Полная молодая особа с пышной прической сунула мне под нос отпечатанное на машинке меню. Я взглянул на него и расстроился - английская кухня в самом ее примитивном виде. Томатный суп, треска жареная, сосиски в тесте, или пирог с мясом, или пудинг с нутряным салом и в дополнение ко всему драчена. Меню составлялось явно без учета веса жокея-любителя. Я спросил себе кофе. Девушка ответила твердо, что в часы ленча кофе без закуски не подается, столиков не хватает.
Я сказал, что готов заплатить полностью за завтрак, пусть мне подадут один кофе. На это она согласилась, обозвав меня мысленно чудаком.
Кофе неожиданно оказался крепким в вкусным. Очевидно, мне достался еще не разбавленный, лениво подумал я, наблюдая за подъездом конторы. Ничего интересного.
Этажом выше конторы «Маркони» вспыхивали и гасли красные буквы неоновой рекламы, в ярком дневном свете я не сразу заметил их. Я вгляделся. Во всю ширину здания красовалось имя: Л. С. Перт. Поверх большого окна конторы ярко-желтым по черному шла надпись: «Такси Маркони», а последний этаж здания был украшен огромной голубой вывеской, на которой белыми буквами было выведено: «Дженкинс, оптовая торговля шляпами».
Общий вид дома был, бесспорно, красочен, но вряд ли соответствовал намерениям и вкусам архитектора времен Регентства. Я подумал, как он, бедняга, ворочается в своем гробу, и при мысли, что он может запутаться в саване, должно быть улыбнулся, потому что голос рядом со мной произнес:
- Варварство, а?
Женщина средних лет присела за мой столик, я и не заметил этого, заглядевшись на дом. У нее было печальнее, лошадиное лицо без всякой косметики, на голове торчала безобразная, старившая ее коричневая шляпа, а глаза смотрели очень серьезно. Кафе постепенно наполнялось публикой, и я уже не мог претендовать на отдельный столик.
- Да, поражающее зрелище, - согласился я.
- Этого нельзя позволять. Все старые дома в этом районе разрезаны на кусочки и превращены в конторы, и на них стало больно смотреть. Я принадлежу к Обществу охраны памятников архитектуры, - пояснила она торжественно. - Мы сейчас обращаемся с петицией, в которой требуем прекратить кощунственную порчу прекрасных зданий нелепыми рекламами.
- И что же, ваши доводы имеют успех? Она, видимо, расстроилась.
- Боюсь, что нет. Люди как-то совсем не заботятся об этом. Можете поверить, большинство жителей Брайтона вообще не представляют себе, как выглядит дом времен Регентства, а между тем они окружены этими домами! Взгляните-ка на этот ряд зданий с их вывесками и табличками… А эта неоновая реклама! - Голос у нее задрожал от негодования. - Это последняя капля! Этот неон появился несколько месяцев назад. Мы обращались с требованием убрать его, но они не хотят.
- Это нехорошо, - сказал я, наблюдая за входной дверью напротив. Появились обе машинистки и шли по тротуару, весело болтая, за ними - еще две девушки, очевидно с верхних этажей.
Моя собеседница продолжала говорить, вставляя фразы между ложками томатного супа.
- Мы не можем ничего добиться от Перта хотя бы потому, что никто из ответственных лиц этой фирмы не желает с нами встречаться, а служащие конторы отвечают, что не могут снять вывеску, которая им не принадлежит. Но они не хотят сказать, кому она принадлежит, и мы не можем обратиться с петицией к ее владельцу.
Мне казалось, что я уже начинаю сочувствовать невидимому управляющему мистера Л. С. Перта в его нежелании встречаться с Обществом охраны памятников архитектуры и затевать с ними войну.
- И раньше было плохо, когда они писали свои имена на окнах, а теперь, с этим неоном…
Наконец она выдохлась.
В дверях показалась Мэриголд - она шла на обеденный перерыв, затем группа из четырех мужчин. Никто не входил.
Я выпил свой кофе, без сожаления расстался с соседской по столу и решил, что на сегодня хватит. Я вернулся из Брайтона обычным путем.
В Лондоне пришлось задержаться в конторе, и домой я добирался в часы пик. Я поймал себя на том, что у светофоров и всяких объездов думаю не о Билле, а о тайне Джо Нантвича.
Я размышлял об этих его трюках, когда он «придерживал» лошадей, о его вражде с Сэнди Мэйсоном, о немилости к нему Тюдора, об угрожающих записках. Я думал о порядках у нас в весовой, о том, что ведь в раздевалку допускаются только слуги, жокеи и служащие; тренеры и собственники лошадей туда не вхожи, а прессе и публике даже в весовую путь заказан.
Если верить этой записке насчет Болингброка, то ничего больше Джо Нантвичу все равно не грозит, потому Что неделя прошла и он отделался взбучкой, полученной от Тюдора. Тем более я увижу его в Бристоле на следующий день живым и невредимым, пусть не в лучшем расположении духа. А мне надо было его видеть, потому что еще в автомобиле по дороге домой я уже знал, что могу сказать ему, кто писал эти записки, хотя и не был уверен, что скажу.
Во сне случается самым странным образом находить решение загадок. Я лег в среду с мыслью, что совершенно бесплодно провел утро в Брайтоне. А в четверг утром проснулся, повторяя про себя одно и то же имя и точно зная, откуда оно пришло на память. Я спустился в халате в кабинет Билла и вынул из стола билетики со ставками, которые он хранил для Генри. Я пересмотрел их и нашел то, что искал. На трех из них стояло имя Л. С. Перта.
На обратной стороне Билл записал карандашом имя лошади, сумму своей ставки и дату. Он всегда был методичен. Я унес билетики в свою комнату и проверил по справочнику даты скачек. Я припомнил обрывки разговоров, случайные фразы, и очень многое мне стало ясно.
Хотя не все, далеко не все.
