Лорен

Просыпайся. Еще голову нужно помыть. Не хочется пропустить ланч. Иду в общий корпус. Выгляжу отвратно. Писем нет. От Виктора сегодня писем нет. Только записка, что в следующую субботу встреча АА будет не в Бингеме, а в Строуксе. Сегодня вечером «Рассвет мертвецов» в Тишмане. У меня просрочены четыре альбома из библиотеки. Натыкаюсь на эту нелепейшую девушку в розовом вечернем платье и очках, похожую на жертву шокотерапии, она ищет чей-то почтовый ящик. Еще одна мелочь, которая бесит. Поднимаюсь по лестнице. Забыла пропуск. Все равно пустили. На раздаче чизбургеров симпатяга в солнечных очках «Уэйфэрер». Прошу у него тарелку френч-фрайз. Начинаю заигрывать. Спрашиваю, как его занятия по флейте. Понимаю, что выгляжу отвратительно, и отворачиваюсь. Покупаю диетическую колу. Сажусь. Роксанн тоже здесь, но сидит почему-то с Джуди. Джуди ковыряет салат с жареной картошкой, рисом, сельдереем, листьями салата и тофу. Я нарушаю молчание: — Меня тошнит от этого места. Все воняют сигаретами, мнят себя невесть кем и только и думают о том, как бы выпендриться. Я уматываю отсюда, пока не появились первогодки.

Забыла кетчуп. Отодвигаю тарелку с френч-фрайз. Закуриваю. Никто из них не улыбается. Оу… Кей… Отколупываю кусочек засохшей голубой краски со штанины.

— Ну… так что за дела?

Смотрю по сторонам и замечаю Дуболома краем глаза в отделе напитков. Поворачиваюсь обратно к Джуди:

— А где Сара?

— Сара беременна, — отвечает Джуди.

— О черт, да ты бредишь, — говорю я, придвигая стул, — расскажи-ка.

— Да чего тут рассказывать? — спрашивает Джуди. — Роксанн об этом все утро только и твердила.

— Я дала ей дарвон. — Роксанн выкатывает глаза, она курит сигарету за сигаретой. — Сказала ей сходить на психотерапию.

— О черт, да нет же, — говорю я. — Что она будет делать? Я имею в виду, когда?

— На следующей неделе, — отвечает Роксан, — в среду.

Я тушу сигарету. Неохотно ем френч-фрайз. Беру кетчуп у Джуди.

— А потом она едет в Испанию, я полагаю, — говорит Роксанн, опять выкатывая глаза.

— В Испанию? Зачем?

— Потому что она ненормальная, — говорит Джуди, поднимаясь. — Кто-нибудь хочет еще чего-нибудь?

Виктора.

— Нет, — говорю я, по-прежнему глядя на Роксанн. Джуди уходит.

— Она была очень расстроена, Лорен. — Роксанн со скуки поигрывает своим шарфом и ест френч-фрайз.

— Могу представить. Мне надо с ней поговорить, — говорю я. — Это ужасно.

— Ужасно? Хуже не бывает, — говорит Роксанн.

— Не бывает, — соглашаюсь я.

— Ненавижу, когда это происходит, — говорит она, — ненавижу.

Мы доедаем фрайз, которые сегодня довольно аппетитные.

— Это ужасно, я знаю, — киваю я.

— Ужасно, — говорит она. Еще больше одобрения.

— Я начинаю думать, что роман — иноземное понятие.

Ральф Ларсон. Мимо в поисках места проходит с подносом препод по философии, за ним семенит мой препод по графике. Он смотрит на Роксанн и говорит:

— Привет, детка, — и подмигивает. Роксанн широко улыбается:

— Привет, Ральф, — и тотчас же таращится на меня круглыми глазами, не переставая широко улыбаться.

Я замечаю, что она потолстела. Она хватает меня за запястье.

— Он такой красавчик, Лорен, — вздыхает она с трепетом.

— Никогда не приглашай препода к себе в комнату, — говорю я ей.

— Он может зайти в любое время, — говорит она, по-прежнему сжимая запястье.

— Отпусти, — говорю я ей. — Роксанн, он женат.

— Мне наплевать, ну и что из этого? — Она выкатывает глаза. — Все знают, что он спал с Бриджид Маккоули.

— Он никогда не бросит свою жену ради тебя. Это бы подпортило его послужной список.

Мне смешно. Ей нет. А я спала с этим парнем Тимом, от которого забеременела Сара, а что, если бы аборт в следующую среду нужно было делать мне? Что, если… Кетчуп, размазанный по тарелке, — делаю неизбежную связку. Нет, я бы до такого не довела. Джуди возвращается обратно. Грустный мальчик за соседним столом делает сэндвич и заворачивает его в салфетку для своей подружки-хиппи, которая не включена в программу питания. Затем по направлению к нашему столу движется Дуболом. Я в панике поворачиваюсь к Джуди и прошу ее рассказать мне что-нибудь смешное, все равно что.

— Чего? А? — говорит она.

— Поговори со мной, притворись, что ты разговариваешь со мной. Расскажи анекдот. Быстрее. Все, что угодно.

— Зачем? Что происходит?

— Ну давай же! Мне не хочется кое с кем разговаривать. — Показываю глазами.

— О да, — начинает она, мы играли в это раньше, разогревается, — вот почему все это произошло, понимаешь ли…

— Вот почему? — Я пожимаю плечами. — Но я думала, ты знаешь, это случилось…

— Да, вот почему… ну, видишь ли, ты… — говорит она.

— О, ха, ха, ха, ха, ха… — смеюсь я. Звучит фальшиво. Чувствую себя уродиной.

— Привет, Лорен, — произносит Голос За Спиной. Прекращаю смеяться, небрежно поднимаю глаза,

а на нем шорты. На дворе октябрь, а он в шортах и с бизнес-разделом «Нью-Йорк тайме» под мышкой.

— Есть место? — И указывает на наш столик, куда собирается поставить поднос.

Роксанн кивает.

— Нет! — Оглядываюсь вокруг. — Я имею в виду… нет. Мы ждем кое-кого. Извини.

— О’кей. — Стоит и улыбается.

Уходи, уходи, уходи. Использую НЛП, язык жестов… все, что угодно.

— Извини, — снова говорю я.

— Мы можем потом поговорить? — спрашивает он меня.

Уходи. У-Х-О-Д-И.

— Я буду в компьютерном зале.

— Хорошо.

Он говорит: «Пока» — и уходит.

Я ищу еще одну сигарету и чувствую себя немного дерьмово, но почему? Чего он ждет? Я думаю о Викторе, потом поднимаю глаза и говорю:

— Не надо…

— Кто он? — спрашивают они вдвоем.

— Никто, — говорю я, — дайте спичку.

— Ты же не… — говорит Джуди, поднимая голову.

— Я же, — передразниваю движение головы, — о нет.

— Он — первогодка. Поздравляю. Твой первый?

— Я же не сказала, что он меня интересует, дорогуша.

— У него такая замечательная задница, — говорит Роксанн.

— Уверена, что Руперт был бы счастлив услышать это от тебя, — говорю я ей.

— Сейчас у меня такое чувство, что Руперт бы со мной согласился, — говорит Роксанн с грустью.

Вот же сморозила, и я думаю о том, что она имеет в виду. Это напоминает о том, о чем не хочется вспоминать. Я говорю Роксанн, чтобы позвонила мне, а Джуди говорю, что буду в мастерской. Возвращаюсь в свою комнату и решаю прогулять занятия по видео, а вместо этого залезть в ванну. Сначала ее чищу. В общаге тишина. Приношу подушку, трубочку, мафон и ставлю Рикки Ли Джонс. Курю косяк и лежу. Вчера вечером вернулась из комнаты Стива, вся в слезах, и не могла остановиться, и все пыталась дозвониться до Виктора в Рим, по телефону, который он мне оставил, но там никто не брал трубку. Вспоминаю свою последнюю ночь с ним. Ласкаю себя. Думаю о Викторе. Рикки Ли Джонс не в тему. Вместо этого включаю радио. Мою голову. Делаю погромче. Дурацкая радиостанция. Лучшие 40 хитов. Помехи. Но потом звучит песня, которую, насколько я помню, я слушала, когда встречалась с Виктором. Это была глупая песня, и тогда она мне совершенно не понравилась, но сейчас она вписывается в момент и от нее пробивает на слезы. Хочется записать свои ощущения или нарисовать, но потом я чувствую, что от этого все стало бы нечистым и искусственным. Я решаю, что это только удешевит чувство, и поэтому лежу в яркой белизне и переживаю воспоминания, которые рождает эта песня. Виктор. Руки Виктора. Его штаны из леопардовой кожи. Порванные армейские ботинки и… его лобковые волосы? Его руки. Смотреть, как он бреется. Каким же он был красивым во фраке, тогда в «Палладиуме». Как мы занимались любовью в его квартире. Карие глаза. Что еще? Он начинает меркнуть. Мне становится страшно. Мне становится страшно, потому что, пока я здесь лежу, мне вдруг кажется, что его больше не существует. Кажется, вот песня, которая играет, есть, а Виктора нет. Как будто бы я придумала его себе прошлым летом.