Пол

Сижу один в кресле перед телевизором, пью пиво, заказанное в номер, смотрю музыкальные программы пятничного вечера. Начинается клип Huey Lewis and the News. Хьюи Льюис с растерянным видом заходит на вечеринку. Хьюи Льюис напоминает мне Шона. Еще Хьюи Льюис напоминает мне учителя физкультуры в девятом классе. А вот Шон на учителя физкультуры не похож. Ричард открывает дверь, он все еще во фраке, в котором был за ужином, и садится на кровать.

— Потерял солнечные очки, — только и говорит он.

Я продолжаю смотреть Хьюи Льюиса, который теперь не может уйти с вечеринки. Он держится за руку с какой-то глупышкой-блондинкой, и они не могут найти выход. Они продолжают открывать двери, и ни за одной из них нет выхода. За одной — поезд, который мчится на них со свистом, за другой — спрятавшийся вампир, но выхода нет ни за одной из них. Как символично.

— Кокс есть? — спрашивает Ричард.

Волна раздражения захлестывает меня, но я лишь крепче сжимаю бутылку «Хайнекена». И ничего не говорю.

— В «Саре Лоренс» кокса навалом, — говорит он.

Клип заканчивается, и начинается еще один, но это не клип, а реклама мыла, и я перевожу взгляд на Ричарда.

— Что происходит? — спрашивает он.

— Не знаю, — говорю я. — А что происходит?

— Со мной? — спрашивает он.

— Да уж наверно, — говорю я. — С кем еще, идиот?

— Я не знаю, — говорит Ричард. — Ходил прогуляться.

— Ходил прогуляться, — повторяю я.

— До бара, — вздыхает он.

— Удачно? — спрашиваю я.

— Был бы я здесь с тобой? — говорит он.

Его грубая попытка наехать, если это вообще был наезд, раздражает меня еще больше, чем если бы он выдал настоящую… что? крутую шутку?

— Ты пьян? — спрашиваю я, смутно надеясь, что да.

— Хотелось бы, — стонет он.

— Прям хотелось бы? — уточняю.

— Да. Очень, — снова стонет он, укладываясь на кровать.

— Ну и сценку ты закатил за ужином, — отмечаю я. Мы смотрим очередной клип или, может, очередной рекламный ролик, непонятно, а потом он говорит:

— Отъебись. Мне насрать.

Он помолчал, задумавшись, а потом спросил, глядя на стену между номерами:

— Они обе спят?

— Да, — киваю я.

— Я ходил в кино, — признается он.

— Мне плевать, — говорю я.

— Отстой, — говорит он.

Он поднимается и подходит к магнитофону, втыкает кассету; из динамиков раздается жесткий панк, и я в полном ужасе вскакиваю, а он, скорчив рожу, убавляет звук, затем начинает злорадно хихикать и присаживается в кресло рядом с моим.

— Что ты смотришь? — спрашивает он.

У него в руках каким-то сверхъестественным образом снова появилась бутылка «Джек Дэниелс», и он, открутив крышку, предлагает мне выпить. Я трясу головой и отталкиваю бутылку.

— Клипы, — говорю.

Он смотрит на меня, потом поднимается и пялится в окно; он совершенно неугомонный, всегда готов поебаться, от него исходит нервная энергия предвкушения.

— Вернулся, потому что пошел дождь.

Я слышу, как он прикуривает, чувствую запах дыма. Я закрываю глаза, облокачиваюсь на спинку кресла и вспоминаю дождливый день, когда мы с Шоном сидели в общем корпусе, оба с бодуна, с одной тарелкой купленных в буфете френч-фрайз на двоих, потому что на ланч мы опоздали. Мы всегда опаздывали на ланч. Всегда шел дождь.

— Помнишь выходные на Согатаке и Макинак-Айленде? — спрашивает он.

— Нет, не помню. Я только помню адские выходные на озере Виннебаго. На самом деле я никогда и не был на Макино-Айленде, — негромко говорю я.

— Макинак, — поправляет он.

— …но, — говорю я.

— С тобой непросто, Пол, — произносит он сладко.

— Пристрели меня.

— Ну, тогда ты помнишь, что Томасы тоже всегда приезжали? — спрашивает он. — Брэда Томаса помнишь? Красавец, но мегаупырь.

— Мегаупырь? — спрашиваю я. — Брэд? Брэд из Лэ-тина?

— Нет, Брэд из Фенвика, — говорит он.

— Я не помню Брэда Томаса, — говорю я, хотя учился в Фенвике с Брэд ом и Ричардом.

На самом деле я был влюблен в Брэда. Или это был Билл?

— Помнишь четвертое июля, когда мой отец сильно напоил тебя, меня и Кирка на яхте и у моей матери случился припадок? Мы слушали лучшие сто хитов по радио, и кто-то выпал за борт, верно? — говорит он. — Помнишь?

— Четвертое июля? На яхте? — спрашиваю я.

Неожиданно мне становится интересно, где сегодня вечером мой отец, и меня слегка удивляет, что это не наводит на меня тоску, потому что я типа припоминаю отцовскую яхту, я помню, как мне ужасно хотелось увидеть Брэда голым, но не помню, падал ли кто-нибудь за борт, и я слишком устал, чтобы даже приблизиться к Ричарду, поэтому откидываюсь в кресле и говорю ему:

— Я все помню. Давай дальше. К чему это ты?

— Я скучаю по тем дням, — говорит Ричард искренне.

— Ты урод, — говорю я.

— Что случилось? — говорит он, отворачиваясь от окна.

Ну, давай посмотрим: твой отец ушел от твоей матери к другой женщине, и мистер Томас, если правильно помню, умер от сердечного приступа во время игры в поло, а ты стал торчком и пошел в колледж, и я тоже торчал какое-то время и отправился в Кэмден, где сравнительно перестал торчать, и я просто не пойму, что ты хочешь услышать, Ричард? И так как мне надо что-то сказать, я просто снова говорю:

— Ты урод.

— Похоже, мы выросли, — говорит он с грустью.

— Выросли, — говорю я. — Глубокое наблюдение. Он садится рядом со мной на другое кресло.

— Ненавижу колледж.

— Не слишком ли поздно жаловаться? — спрашиваю я.

Он не обращает на меня внимания:

— Ненавижу.

— Ну, первые пара лет неприятные, — говорю я.

— А дальше? — Он смотрит на меня, серьезно дожидаясь моего ответа.

— Привыкаешь, — говорю я через какое-то время. Мы пялимся в телевизор. Еще ролики, которые похожи на клипы. Еще клипы.

— Я хочу трахнуть Билли Айдола, — говорит он с отсутствующим видом.

— Да? — зеваю я.

— Тебя я тоже хочу трахнуть, — говорит он таким же отсутствующим голосом.

— Неплохая подбирается компания.

От его реплик мне хочется глотнуть из бутылки «Джека Дэниелса». Делаю глоток. Вкусно. Передаю бутылку обратно.

— Хватит заигрывать, — говорит он со смехом. — У тебя плохо получается флиртовать.

— Очень надо, — говорю я, обидевшись, что он считает, будто я к нему подкатываю.

Он игриво хватает меня за запястье и говорит:

— Всегда так было.

— Ричард, не знаю, о чем ты говоришь, — говорю я, высвобождая свое запястье, окидываю его недоуменным взглядом и снова поворачиваюсь обратно к телевизору.

Рекламный ролик сменяет еще один клип, и вдруг раздается такой раскат грома, что мы аж притихли.

— В самом деле, поливает вовсю, — говорит он.

— Да, поливает, — говорю.

— Ты там встречаешься с кем-нибудь? — спрашивает он. — Ну, в колледже.

— Со второкурсником с Юга, который ездит на мотоцикле. Это сложно объяснить, — говорю я.

И тут до меня доходит, что это довольно точное описание Шона, и от этого он выглядит куда менее привлекательным, чем когда-то казался. А что еще можно о нем сказать? Наступает момент, когда я не могу вспомнить его имя, не могу даже вспомнить черты лица, что-либо.

— А что у тебя?

Меня душит страх, я боюсь ответа.

— А что у меня? — спрашивает он. Какое изящное чувство юмора.

— Ты «встретил» кого-нибудь? — перефразирую я вопрос.

— «Встретил» кого-нибудь? — переспрашивает он с напускной скромностью.

— С кем ты ебешься? Так лучше? То есть на самом деле мне это не интересно. Так, для поддержания разговора.

— О господи, — вздыхает он. — Чувак из Брауна. Он изучает семиотику. Это, наверное, наука о стирке белья или вроде того. По-любому он в команде. Я встречаюсь с ним по выходным.

— С кем еще? — спрашиваю я. — Что в колледже?

— Есть один чувак из Калифорнии, из Энсино, зовут Джейми. Перевелся из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Блондин, еврей. Он тоже в команде.

— Какое вранье, — не сдерживаюсь я.

— Что? — Он приходит в замешательство, он сбит с толку. — Это ты о чем?

— Ты всегда говоришь, что встречаешься с кем-то из «команды». И всегда врешь. Что это за «команда» такая? — спрашиваю я и тут замечаю, что все это время мы разговаривали шепотом. — В «Саре Лоренс» нет команды, кретин. Думаешь, я поверю твоей бредятине?

— Да заткнись, ты совсем спятил, — говорит он с отвращением, отмахиваясь от меня.

Мы смотрим телевизор, слушаем кассетник и допиваем вискарь. После того как мы скурили все сигареты, он наконец спрашивает:

— Ну а твоя как жизнь?

— Никак, — отвечаю я.

Он выгибается и выглядывает из окна. У Ричарда действительно красивое тело.

Я беру бутылку и давлюсь, глотая последние капли. Ричард говорит:

— Знаешь, плохо, когда ночью видно дождь. Мы молчим с минуту, он смотрит на меня, и я начинаю смеяться.

— Что такого смешного? — спрашивает он с улыбкой.

— «Знаешь, плохо, когда ночью видно дождь»? Что это? Песня Бонни Тайлер? Пиздец!

От выпивки я почувствовал себя хорошо, и он нагибается ко мне и тоже смеется, и я чувствую запах теплого скотча от его дыхания, и он целует меня сначала слишком жестко, и я слегка его отталкиваю и чувствую границу между щетиной и губой, и мне кажется, я слышу, как где-то открывается и захлопывается дверь, и мне наплевать, будь это миссис Джаред или моя мать, пьяная по случаю развода, размякшая от барбитуратов, в ночной сорочке из универмага «Маршалл Филдз», и, хотя мне не хочется, мы раздеваем друг друга, и я укладываюсь в койку с Ричардом. Затем рано утром, еще до рассвета, я тихо собираюсь и, ни с кем не попрощавшись, иду под дождем на автовокзал и сажусь на первый автобус в Кэмден.

////Я лежу в теплой ванной. Я делаю это, потому что знаю: Он никогда не будет моим. Медленно двигаю бритвой, крепко прижимая ее к горячей коже под водой, плоть быстро расслаивается, и кровь хлещет, буквально струей бьет из нижней части руки. Медленно двигаю бритвой, кромсая другое запястье, вверх и вниз, и вода розовеет. Когда я поднимаю руку над водой, кровь брызжет фонтаном, и мне приходится опустить ее обратно, чтобы меня не забрызгало. Я выпрямляюсь и успеваю порезать только одну щиколотку, потому что слабость пропитывает меня насквозь, и я ложусь на спину, вода становится немыслимо красной, а я принимаюсь мечтать, и все мечтаю, но тут я вдруг начинаю сомневаться, стоило ли это делать. Мне слышна музыка, доносящаяся откуда-то из другого общежития, и я вроде пытаюсь подпевать, но, как обычно, ловлю себя на том, что допеваю до конца раньше, чем заканчивается песня. Может, мне стоило выбрать другой путь. Тот, что советовал коротышка с бензоколонки в Финиксе, вернее, тот, на который он меня подтолкнул, или… о-о… Знаете что? Времени нет. Господи Иисусе, Христе наш мой ничто спаситель////