13
Любой человек старше сорока – негодяй.
Джордж Бернард Шоу
Меня провели в комнату. Красную. С красными обоями, красными шторами и красным ковром. Мне сообщили, что здесь можно посидеть. Я слегка подивился тому, что у комнаты столь узкое предназначение. Здесь не только посидеть можно было, но и ставить оперы, устраивать велогонки и отрываться по полной с играми в «летающую тарелочку». Причем проделывать все одновременно. Даже не сдвигая мебель.
В такой комнате мог даже пойти дождь.
Какое-то время я поболтался у двери, разглядывая картины, пепельницы и тому подобное, но вскоре мне это наскучило, и я решил отправиться в дальний угол, к камину. Где-то на полпути пришлось остановиться и немного передохнуть – все-таки годы берут свое, – но не успел я присесть, как двойные двери вдруг распахнулись и до меня донеслось бормотание одного из Карлов и местного мажордома, облаченного в черный пиджак и серые брюки в полоску.
Оба то и дело поглядывали в мою сторону. Закончив бурчать, Карл кивнул и попятился из комнаты.
Мажордом двинулся в мою сторону – на мой взгляд, без какого-либо умысла – и где-то с двухсотметровой отметки окликнул:
– Не хотите ли чего-нибудь выпить, мистер Лэнг?
– Виски, пожалуйста, – прокричал я в ответ. Пусть знает наших.
Преодолев стометровку, дворецкий тормознул у одного из промежуточных столиков, открыл серебряный портсигар и вытащил сигарету. Закурив, прислуга продолжила свой путь.
По мере приближения мне удалось рассмотреть его получше. Где-то за пятьдесят, приятной, хотя и несколько комнатной наружности и с каким-то необыкновенным лоском в лице. Свет торшеров и канделябров, отражаясь, играл у дворецкого на лбу, словно тот был намазан маслом. Однако я почему-то сразу понял, что никакое это не масло и даже не сальные выделения, а самый настоящий аристократический лоск.
До меня оставалось еще ярдов десять, когда он с улыбкой протянул руку. Сам того не сознавая, я вскочил на ноги, готовый принять его словно старого друга.
Его рукопожатие оказалось горячим и сухим. Сжав мой локоть, он направил меня обратно на диван, а сам примостился рядом. Наши колени почти соприкоснулись. Если он всегда садится так близко к гостям, то я должен сказать, что средства, вбуханные в комнату, явно не оправданы.
– Умри, – во второй раз за вечер услышал я. В комнате повисла пауза. Уверен, вы сами понимаете – почему.
– Прошу прощения?
– Наим Умре, – сказал он, а затем какое-то время терпеливо наблюдал за мной, пока я перестраивал буквы у себя в голове. – Очень рад. Очень.
Голос у него был мягкий, выговор – образованный. У меня возникло такое чувство, что с тем же успехом он может заговорить еще на дюжине других языков. Умре стряхнул пепел с сигареты куда-то в направлении вазы и наклонился ко мне:
– Рассел мне много о вас рассказывал. Должен признаться, в душе я не раз вам аплодировал.
Теперь, разглядев его хорошенько вблизи, я мог точно сказать две вещи о мистере Умре: он не был мажордомом, а лоск на его лице свидетельствовал о больших деньгах.
Нет, его не купили за деньги. Просто этот лоск и был деньгами. Деньгами, которые мистер Умре вдыхал, ел, носил, на которых ездил. Денег было так много, что они сочились сквозь поры его кожи. Вы, наверное, подумаете, что такого не бывает, но поверьте, деньги сделали его настоящим красавцем.
Мистер Умре весело рассмеялся.
– Нет, честно. Вы знаете, Рассел – очень достойный человек. Я вполне серьезно: очень, очень достойный. Но иногда мне кажется, что неудачи ему только на пользу. Я бы сказал, он несколько склонен к самонадеянности. Что же до вас, мистер Лэнг, то у меня такое чувство, что вы – как раз то, что нужно людям вроде Рассела.
Черные глаза. Черные-пречерные. С черной окантовкой у век – по идее, это должно было являться тушью, но не являлось.
– Вы, – продолжал Умре с широкой улыбкой, – кажется, мешаете очень многим. Думаю, именно поэтому Господь и привел вас к нам, мистер Лэнг. Как вы полагаете?
Ту т уже рассмеялся я. Хрен знает почему, ведь он не сказал ничего смешного. И все равно, я сидел и хихикал, словно какой-нибудь пьяненький дурачок.
Где-то открылась дверь, и перед нами вдруг возник поднос с виски, доставленный горничной в черном. Мы взяли по стакану. Горничная дождалась, пока Умре утопит свой скотч в содовой, а я слегка орошу свой. И удалилась, так ни разу и не улыбнувшись и даже не кивнув на прощанье. И не проронив ни звука.
Я приложился к стакану и захмелел еще до того, как сделал первый глоток.
– Вы торгуете оружием, – сказал я.
Не знаю, какой реакции я ожидал, но какой-нибудь ожидал – это точно. Он мог бы вздрогнуть, покраснеть, рассердиться, приказать пристрелить меня – поставьте галочку в любой из этих клеток, – но не произошло ничего. Он даже не сделал паузы. И продолжал так, словно много лет знал, что я собирался сказать:
– Совершенно верно, мистер Лэнг. За мои грехи.
Класс! Круче просто некуда. «Выпьем за мои грехи». Богатая фраза – такая же богатая, как и он сам.
Умре опустил глаза, явно скромничая:
– Да, я продаю и покупаю оружие. И должен сказать, на мой взгляд, успешно. Вы, разумеется, осуждаете меня, как и многие ваши сограждане, – в этом-то и заключается одно из наказаний за подобную профессию. Ноша, которую мне придется нести до конца моих дней. Если выдержу, конечно.
Он явно издевался надо мной, но почему-то слова его не звучали как издевка. Они звучали так, словно мое осуждение и впрямь сделает его несчастным.
– Я проанализировал свою жизнь и свое поведение с помощью многих и многих друзей – людей, кстати, весьма религиозных. И полагаю, что готов держать ответ перед Господом. На самом деле – заранее предвидя ваш вопрос – только перед ним я и буду держать ответ. Так что – если вы, конечно, не против, – может, мы все-таки продолжим нашу беседу?
И он снова улыбнулся. Такой теплой, очаровательной, извиняющейся улыбкой. Умре вел себя как человек, давно привыкший иметь дело с подобными мне: словно он был хорошо воспитанной кинозвездой, а я попросил у него автограф в самый неподходящий момент.
– Красивая мебель.
Мы совершали турне по комнате. Разминая ноги, наполняя свежим воздухом легкие, давая усвоиться плотному ужину, которым нас не угостили. Для полноты картины не хватало лишь пары борзых, мельтешащих у ног, да калитки, на которую можно было бы опереться. Но коль уж ее не было, я старался довольствоваться мебелью.
– Это – Буль.
Умре указывал на деревянный шкафчик под моим локтем. Я кивнул – как киваю всегда, когда мне называют какое-нибудь растение с затейливым имечком, – и учтиво склонился к замысловатой бронзовой инкрустации.
– Берут лист фанеры и лист бронзы, склеивают друг с другом, а затем вырезают по шаблону. А вон тот, – Умре указал на аналогичный шкафчик, – наоборот, contre Буль. Видите? Точный негатив. Зря ничего не пропало.
Понимающе кивая, я глядел то на один шкафчик, то на другой, пытаясь представить, сколько ж у меня должно быть мотоциклов, чтобы я наконец решил начать тратить бабки на подобный хлам.
Очевидно, Умре нагулялся достаточно, так как свернул обратно к дивану. Его походка ясно давала понять, что ларчик любезностей почти пуст.
– Два абсолютно противоположных варианта одного и того же предмета, мистер Лэнг. – Он потянулся за следующей сигаретой. – Если угодно, то можно сказать, что эти два шкафчика очень сильно напоминают нашу с вами маленькую проблему.
– Да, угодно. – Я ждал, но он явно не собирался развивать мысль дальше. – Разумеется, для начала мне хотелось бы знать, хотя бы в общих чертах, что вы имеете в виду.
Умре в упор взглянул на меня. Лоск был по-прежнему на месте, так же как и комнатная красота. Но вот общительность – та угасала на глазах, шипя на жаровне и никого больше не согревая.
– Я имею в виду «Аспирантуру», мистер Лэнг. Естественно.
Он выглядел удивленным.
– Естественно, – повторил я.
– Начнем с того, что я оказался в несколько затруднительном положении по отношению к определенной группе людей.
Теперь он стоял прямо передо мной, широко раскинув руки, словно приглашая в мир своей мечты, – таким жестом обожают пользоваться нынешние политики. Я же снова бездельничал на диване. Больше ничего, собственно, и не изменилось. Ну разве что где-то неподалеку кто-то жарил рыбные палочки. Запах не вполне вписывался в окружающую обстановку.
– Эти люди, – продолжал он, – по большей части мои друзья. Люди, с которыми я веду дела уже много-много лет. Люди, которые мне доверяют; которые знают, что могут на меня рассчитывать. Вы меня понимаете?
Само собой, он спрашивал не о том, понимаю ли я их взаимоотношения. Он просто хотел знать, значат ли еще хоть что-то такие понятия, как «доверие» и «надежность», в том захолустье, где живу я. И я кивнул, подтверждая, что да, я мог бы написать эти слова по буквам, в случае крайней необходимости.
– В знак дружбы я пошел на определенный риск. Что для меня большая редкость.
Я решил, что это шутка, и улыбнулся. Похоже, он остался доволен.
– Я лично выступил гарантом в сделке, связанной с продажей некоего товара.
Он замолчал и посмотрел на меня, ожидая ответной реакции. Но, не дождавшись, добавил:
– Думаю, вы понимаете, о какой продукции идет речь?
– Вертолеты, – сказал я.
В сложившейся ситуации не было никакого смысла изображать болвана.
– Именно, вертолеты. Должен признаться, они мне и самому не нравятся, но, говорят, кое-какие функции они выполняют необычайно хорошо.
По-моему, он забавлялся, держа меня за полного дуралея, – прикидывался, будто его воротит от этих грязных, вульгарных, измазанных маслом машин, благодаря которым он имеет этот дом – и не исключено, что еще дюжину таких же. Поэтому я решил чуток поставить его на место – от имени всех нас, простаков:
– Еще бы. Ваши вертолеты могут стереть с лица земли средних размеров деревушку меньше чем за минуту. Вместе со всеми ее обитателями, естественно.
На секунду Умре прикрыл глаза, словно сама мысль о подобных вещах заставляла его страдать. Хотя, возможно, так оно и было. Но если он и страдал, то очень недолго.
– Как я уже упоминал, мистер Лэнг, я не считаю, что обязан оправдываться перед вами. Меня нисколько не интересует, как будет использован мой товар. Меня – ради моих друзей и ради меня же самого – интересует только одно: чтобы товар нашел своего покупателя.
Он сплел пальцы в замок и замолчал. Будто теперь все это являлось исключительно моей проблемой.
– Так дайте рекламу, – посоветовал я. – В каком-нибудь женском журнале.
– Хм. – Он смотрел на меня как на идиота. – Нет, вы не бизнесмен, мистер Лэнг.
Я пожал плечами.
– А вот я, знаете ли, как раз наоборот. И уж поверьте, я свой рынок знаю. Я, например, не осмелюсь давать вам советы насчет того, как лучше…
Тут он понял, что угодил впросак. Интересно, что я умею делать лучше всех?
– Управлять мотоциклом? – галантно подсказал я.
Умре улыбнулся:
– Как скажете.
Он снова сел на диван. На этот раз в отдалении от меня.
– Товар, с которым я имею дело, требует несколько более утонченного подхода, чем реклама в женском журнале. Если вы, к примеру, изобрели новую мышеловку, то и рекламируете вы ее как новую мышеловку. С другой стороны… – Он вытянул руку и уставился на тыльную сторону ладони. – С другой стороны, если вам нужно продать змееловку, то ваша первая задача – доказать, что змеи – это плохо. И их надо отлавливать. Вы понимаете, о чем я? А уже позже, гораздо позже, вы демонстрируете свой товар. Логично? Он терпеливо улыбнулся.
– Итак, – сказал я, – вы собираетесь профинансировать некую террористическую акцию, чтобы ваша игрушка появилась в вечерних новостях. Я это знаю. И Расти знает, что я это знаю.
Я взглянул на часы, изображая, будто через десять минут у меня встреча со следующим торговцем оружием. Но Умре был не из тех, кого можно подгонять или, наоборот, притормаживать.
– Именно это, в сущности, я и собираюсь сделать, – подтвердил он.
– Ну и какова же во всем этом моя роль? После того как вы мне все выложили, что, по-вашему, я должен делать с этой информацией? Записать в свой ежедневник? Сложить об этом песню? Что?
Секунду Умре смотрел мне прямо в глаза, а затем глубоко вдохнул и медленно и осторожно выдохнул через нос. Этот человек в свое время явно брал уроки правильного дыхания.
– Вы, мистер Лэнг, и проведете для нас эту террористическую акцию, – сказал он.
Пауза. Долгая пауза. С головой что-то неладное. Стены огромной комнаты словно сжимаются внутрь и тут же выстреливают обратно, заставляя меня почувствовать себя еще мельче, еще ничтожнее.
– Ага, – пробормотал я.
Еще пауза. Запах рыбных палочек все сильнее.
– А мое мнение случайно спросить не забыли? – прохрипел я. Гортань почему-то отказывалась повиноваться. – А что, если, чисто гипотетически, я отвечу: «А не пошли бы вы в жопу со всеми вашими дружками»? Чего мне ждать в этом случае? По нынешним ценам?
Теперь пришел черед Умре смотреть на часы. Казалось, ему вдруг стало невыносимо скучно. Он больше не улыбался.
– Это, мистер Лэнг, не та альтернатива, на обдумывание которой вам стоит тратить свое время. Таково мое глубокое убеждение.
Я почувствовал холодок в области шеи и быстро обернулся: в дверях стояли Барнс с Майком Лукасом. Барнс выглядел расслабленным. Майк – нет. Умре кивнул им. Американцы подошли к нам и встали по разные стороны дивана. Лицом ко мне. Умре не глядя протянул руку к Майку, ладонью вверх.
Откинув полу пиджака, тот вытащил пистолет. «Штаер», кажется. 9 мм. Хотя это и неважно. Аккуратно вложив пистолет в руку Умре, Майк взглянул на меня. Глаза его расширились, адресуя мне некое важное послание, расшифровать которое я был не в силах.
– Мистер Лэнг, вам нужно поразмыслить о безопасности двух человек. О вашей собственной, естественно, и о безопасности мисс Вульф. Мне неведомо, какое значение вы уделяете собственной безопасности, но полагаю, что, будучи джентльменом, вы непременно озаботитесь безопасностью девушки. И я хотел бы, чтобы вы озаботились очень серьезно. – На лице Умре вдруг заиграла широкая улыбка, словно худшее было уже позади. – Но я, конечно же, не жду, что вы сделаете это без какого-либо толчка извне.
Умре взвел курок и посмотрел на меня, горделиво вскинув красивую голову. Пальцы его непринужденно обхватывали пистолет. Мои ладони вмиг вспотели, в горле вообще творилось черт-те что. Я ждал. А что мне еще оставалось?
Секунду-другую Умре словно оценивал меня взглядом. А затем вскинул руку, вдавил ствол в шею Майка и дважды выстрелил.
Это произошло столь быстро, столь неожиданно и было столь абсурдно, что я чуть не расхохотался. Только что передо мной стояло три человека. Пиф-паф – и вот теперь осталось только двое. Это и в самом деле было смешно.
В штанах вдруг стало мокро. Немного. Но ощутимо.
Я сморгнул. Умре уже успел передать пистолет Барнсу, и тот подавал знаки кому-то у двери, у меня за спиной.
– Зачем он это сделал? Зачем вообще делать такие страшные вещи?
Я думал, что это мой голос, но это был голос Умре. Тихий, спокойный, полный самообладания.
– Это было ужасно, мистер Лэнг. Ужасно. Ужасно потому, что для этого не было никаких причин. А ведь мы всегда пытаемся найти причину смерти. Разве не так?
Я поднял глаза, но взгляд не фокусировался. Лицо Умре плыло, то появляясь, то исчезая – как и его голос, который одновременно звучал и у меня в ухе, и за сотню миль отсюда.
– Или давайте скажем по-другому. Хотя у паренька и не было никаких причин умирать, зато у меня имелась причина убить его. По-моему, так уже лучше. Я убил его, мистер Лэнг, только для того, чтобы продемонстрировать вам одну вещь. Всего одну. – Он сделал паузу. – Показать, что я могу это сделать.
Он глянул вниз, на тело Майка.
Зрелище было хуже некуда. Раскаленная ударная волна обезобразила рану, обугленная плоть вздулась и почернела. Я отвел глаза, не в силах смотреть на это.
– Вы понимаете, что я говорю? – Умре чуть наклонился вперед. – Этот человек был аккредитованным американским дипломатом, служащим Государственного департамента США. У него наверняка были друзья, жена, – возможно, даже дети. Естественно, такой человек не мог бы исчезнуть бесследно, правда? Вот так вот взять – и испариться?
У моих ног уже суетились какие-то люди, оттаскивая тело Майка Лукаса.
Я с усилием заставил себя вслушаться в то, что говорил Умре.
– Мистер Лэнг, взгляните правде в глаза. А правда состоит в том, что если я захочу, чтобы человек исчез, то так оно и произойдет. Я могу пристрелить человека прямо у себя в доме, и он истечет кровью на моем ковре потому, что я так хочу. И никто, слышите, никто меня не остановит. Ни полиция, ни тайные агенты, ни друзья мистера Лукаса. И уж конечно же, не вы. Вы слышите меня?
Я поднял на него глаза. Теперь я видел его лицо гораздо четче. Черные глаза. Лоск.
Умре поправил галстук.
– Что ж, мистер Лэнг, надеюсь, теперь у вас есть причина задуматься о безопасности мисс Вульф?
Я молча кивнул.
Они отвезли меня, придавленного к коврику «дипломата», обратно в Лондон и вытряхнули из машины где-то к югу от Темзы.
Я прошел по мосту Ватерлоо и побрел вдоль Стрэнда, то и дело останавливаясь и изредка опуская монеты в руки восемнадцатилетних попрошаек. Мне так хотелось, чтобы этот отрезок реальности оказался сном. Господи, никогда мне так не хотелось, чтобы явь оказалась сном.
Майк Лукас сказал, чтобы я был осторожен. Он рисковал, говоря мне это. Мы не были знакомы, и я не просил его идти на риск ради меня, но он все равно пошел, поскольку был профессионалом и достойным человеком, которому не нравилась та трясина, в которую он угодил. И он не хотел, чтобы она затянула и меня тоже.
Пиф-паф.
Обратной дороги нет. И мир не остановился.
Мне было жалко себя. Жалко Майка Лукаса – да и попрошаек тоже жалко. Но больше всех – самого себя, и с этим пора было кончать. Я повернул домой.
У меня больше не было причин беспокоиться насчет своей квартиры: все, кто последнюю неделю дышал мне в спину, теперь дышали мне прямо в лицо. Возможность уснуть в собственной постели была, пожалуй, единственной положительной стороной всей этой истории. Так что я решительно зашагал в направлении к Бэйсуотер, пытаясь отыскать в происходящем забавную сторону.
Это оказалось нелегко, и я, кстати, до сих пор не уверен, что мне это действительно удалось. Просто я всегда стараюсь так поступать, когда дела идут не ахти. Ведь что значит – сказать, что дела идут не ахти? Не ахти по сравнению с чем? Вы тут же ответите: да хотя бы по сравнению с тем, как они шли пару часов назад – или пару лет назад. Однако суть-то совсем не в этом. Если взять две машины без тормозов, несущиеся прямо на кирпичную стену, и одна из них врезается на мгновение раньше другой, разве можно сказать, что второй машине повезло больше?
Беда и смерть. Каждую секунду нашей жизни они нависают над нами, стараясь нас достать. По большей части промахиваясь. Тысячи миль по скоростному шоссе – и ни одного прокола в переднем колесе. Тысячи вирусов, проползающих сквозь наши тела, – и ни один так и не зацепился. Тысячи роялей, летящих на мостовую, через минуту после того, как мы прошли мимо. Или через месяц – без разницы.
И раз уж мы не бухаемся на колени, чтобы возблагодарить небо всякий раз, когда беда проходит стороной, то какой смысл ныть и стонать, когда она все же настигает нас?
Мы ведь все равно умрем – или никогда не родимся. И жизнь – лишь один затянувшийся сон.
Вот. Это и есть забавная сторона.
