8 августа.
Генрих мне говорит:
— Жорж, все погибло. Кровь заливает мне щеки.
— Молчать.
Он в испуге отступает на шаг.
— Жорж, что с вами?
— Молчать. Что за вздор. Ничто не погибло. Как вам не стыдно.
— А Федор?
— Что Федор? Федор убит …
— Ах, Жорж . . . Ведь это . . . Ведь это . . .
— Ну .. . Дальше.
— Нет … Вы подумайте … Нет … Но мне казалось … Что же теперь?
— Как, что теперь?
— Нас полиция ищет.
— Полиция всегда ищет.
Сеет дождь. Плачет хмурое небо. Генрих промок и с его поношенной шапки струится вода. Он похудел, глаза у него ввалились.
— Жорж.
— Что?
— Поверьте… Я… я хочу только сказать… Вот нас двое: Ваня и я… Мало двоих.
— Нас трое.
— Кто же третий?
— Я. Вы забыли меня.
— Вы возьмете снаряд?
Конечно.
Пауза.
— Жорж, на улице трудно.
— Что трудно?
— На улице трудно убить.
— Мы пойдем во дворец.
— Во дворец?
— Ну да. Что же вас удивляет?
— Вы надеетесь, Жорж?
Я уверен… Стыдно вам, Генрих.
Он растерянно жмет мою руку.
— Жорж, простите меня…
Конечно … Но помните: если Федор убит, значит черед за нами. Поняли? Да?
И он, взволнованный, шепчет:
— Да…
А мне на этот раз жаль, что Федора нет со мною.
