10 июля.
Из Петербурга снова приехал Андрей Петрович. Я вижу его лимонного цвета лицо, седую бородку клином. Он в смущении мешает ложечкой чай.
— Читали, Жорж, разогнали Думу?
— Читал.
— Да-а… Вот вам и конституция … На нем черный галстук, старомодный грязный сюртук. Грошовая сигара в зубах.
— Жорж, как дела?
— Какие дела?
— Да вот … насчет генерал-губернатора.
— Дела идут по-хорошему.
— Что-то уж очень долго … Теперь бы вот … Самое время …
— Если долго, Андрей Петрович, — поторопитесь.
Он сконфузился, — барабанит пальцами по столу.
— Слушайте, Жорж.
—Ну?
— Комитет постановил усилить террор.
—Ну?
— Я говорю: решено ввиду разгона Думы усилить террор.
Я молчу. Мы сидим в грязном трактире «Прогресс». Хрипло гудит машина. В синем дыму белеют фартуки половых.
Андрей Петрович ласково говорит:
— Скажите, Жорж, вы довольны?
— Чем доволен, Андрей Петрович?
— Да вот … усилением.
— Чего?
— Боже мой… Я же вам говорю: усилением террора.
Он искренно рад сделать мне удовольствие. Я смеюсь:
— Усилением террора? Что же? Дай Бог.
— А вы что думаете об этом?
— Я? Ничего.
— Как ничего? Я встаю.
— Я, Андрей Петрович, рад решению комитета, но усиливать террор не берусь.
— Но почему же, Жорж? Почему?
— Попробуйте сами.
Он в изумлении разводит руками. У него сухие желтые руки и пальцы прокопчены табаком.
— Жорж:, вы смеетесь?
— Нет, не смеюсь.
Я ухожу. Он наверное долго еще сидит за стаканом чая, решает вопрос: не смеялся ли я над ним и не обидел ли он меня. А я опять говорю себе: бедный старик, бедный взрослый ребенок.